Страница 15 из 26
— Поймаем на свету, — промычал я и повернулся, желая уйти обратно в мир сновидений. Снова заныл ребенок, а ноздрей моих коснулось амбре, которое можно было определить только как запах свиньи. Открыв глаза, я увидел нашего Худини, чесавшего спину о косяк хижины. Было совершенно ясно, что сон не воцарится в этом доме, пока наш молодец наслаждается свободой. Я осторожно спустил ноги на пол и как можно мягче обратился к Чарльзу, прося о помощи.
В течение следующего получаса Худини легким галопом носился по всей хижине, а мы с Чарльзом, полуголые и босые, гонялись за ним. В конце концов наш юный друг был водворен на прежнее место. Явно довольный тем, что он разбудил всю деревню, Худини многообещающе щелкнул челюстями и устроился на земле, выказывая намерение заняться ананасом. Мы разошлись по гамакам с надеждой доспать те считанные часы, что оставались до рассвета.
Обратный путь вниз по реке начался хорошо. Из веток и коры мы соорудили большую клетку для пекари и приладили ее в носовой части лодки. Полчаса Худини вел себя превосходно. Гокко, привязанный за ногу, мирно устроился поверх брезента, закрывавшего наш багаж. На дне лодки копошились черепахи. В ушах у нас звенело от дружелюбных криков ара и других попугаев. В просторной деревянной клетке два капуцина ласково искали друг у друга в шерсти. Мы с Чарльзом лежали и нежились на солнце, глядя в синее безоблачное небо и наблюдая за проплывающими над нами зелеными ветвями.
Но идиллия длилась недолго: путь нам преградил завал из упавших деревьев. Пришлось вылезать и, согнувшись, тянуть лодку через полузатопленные стволы. Именно такого момента и ждал Худини. Втайне от нас он разрушил крепления двух нижних перекладин своей клетки и теперь в мгновение ока оказался за бортом. Я бросился за ним, едва не перевернув наше судно, мощным кролем прошел несколько метров и, изловчившись, схватил беглеца за загривок. Тот лягался, бил по воде копытцами и визжал во весь голос, но мне удалось запихнуть его в то, что осталось от клетки. Чарльз принялся за ее починку, а я, выжав одежду, разложил ее на брезенте. Не надо было быть слишком наблюдательным, чтобы заметить, что освежающее купание пришлось Худини по душе, и он был не прочь повторить его. Поэтому весь остальной путь один из нас сидел рядом с клеткой и быстро заделывал в ней пробоины, как только они появлялись.
Поздно вечером мы подошли к Яуала, деревне, где жил Кинг Джордж, в полумиле от Кукуикинга. Там мы устроились на ночь, посадив Худини на особую длинную привязь и разместив остальных животных в пустой заброшенной хижине.
Следующий день был последним перед нашим возвращением в Имбаймадаи. Почти все обитатели деревни уже с неделю, как отправились на охоту, но Кинг Джордж сообщил, что именно сегодня они вернутся и будут исполнять Аллилуйю в знак благодарения.
Мы уже наслышались об этом своеобразном религиозном обряде, коего не сыщешь ни в одном другом месте и который, судя по названию, обязан своим происхождением христианству. В конце прошлого века один индеец из племени макуси, живущего в саванне, побывал в христианской миссии. Вернувшись к своим, он объявил, что приобрел способность отправляться в воображаемое путешествие на небо и там посещать великий дух, называемый Папой. Папа поведал ему, что он должен приобщиться к святой вере, молиться и проповедовать, и наказал распространять среди макуси новую религию и назвать ее «Аллилуйя». Основы новой веры были восприняты также соседними племенами, и к началу нашего столетия она распространилась среди патамона, арекуна и акавайо — очень схожих между собой племен, говорящих на карибском языке. Миссионеры, очевидно, не сознавали христианского происхождения этой религии. Все местные верования они клеймили как языческие и обрушивались на них со всей силой своих убеждений. Их противоборство, без сомнения, только усилилось, когда новые пророки Аллилуйи заявили, будто Папа, кроме всего прочего, предсказал, что в скором времени к индейцам явятся белые люди, проповедующие по книгам разные варианты своей собственной религии, противоречащие друг другу. Судя по непримиримой враждебности к ней миссионеров, мы полагали, что эта религия должна содержать многочисленные элементы прежних языческих верований индейцев, и старались угадать, что же преподнесут нам возвращающиеся охотники: слегка искаженный христианский обряд или какой-нибудь дикарский ритуал.
На наш вопрос, можно ли будет заснять церемонию, Кинг Джордж пробормотал что-то, означающее согласие. Мы стали ждать.
Около полудня на реке показалась лодка. Думая, что это возвращается первая партия охотников, мы пошли к берегу встречать их.
Лодка причалила, и мы застыли от изумления, увидев совершенно невероятную фигуру, направлявшуюся в нашу сторону. Вместо стройного гибкого индейца, едва прикрытого набедренной повязкой, перед нами предстал сногсшибательный старец, облаченный в сверкающие небесной синевой шорты и рубаху спортивного покроя, на которой с исключительной экспрессией были изображены атрибуты тринидадского оркестра. Костюм венчала невесть откуда взявшаяся здесь тирольская фетровая шляпа с роскошным белым султаном. Это поразительное видение окинуло нас плотоядным взором и засунуло руки в свои ультрамариновые штаны.
— Мне сказать, вы хотеть смотреть, как я аллилуйя плясать. Пока вы сказать, сколько доллар давать?
Прежде чем я смог что-нибудь ответить, Кинг Джордж, стоявший рядом, стал негодующе кричать что-то на акавайо, яростно жестикулируя обеими руками. Никогда прежде нам не приходилось видеть его в таком возбуждении.
Старик снял шляпу и стал нервно мять ее в руке. Кинг Джордж наступал на него, продолжая метать громы и молнии, а старик пятился к воде. Дело кончилось тем, что он поспешно погрузился в лодку и, работая веслом, стал быстро удаляться вниз по реке. Кинг Джордж, тяжело дыша, подошел к нам.
— Вот так! Я сказал этот булван, сто тут, в эта деревня, мы петь аллилуйя, стобы бог хвалить, а раз он присол петь и деньги хотеть, это плохой аллилуйя, и мы его не хотеть совсем!
Охотники вернулись в полдень. В плетеных корзинках, подвешенных за спиной, они тащили вяленую рыбу, разделанные тушки птиц и золотистые куски копченого мяса тапира. У одного индейца на плече висело ружье, остальные были вооружены духовыми метательными трубками и луками. Спокойно и молча они направились к главной хижине, пол которой в ожидании охотников был выметен и побрызган водой. Они внесли добычу внутрь и разложили ее вокруг центрального столба. Сохраняя молчание, охотники вышли из хижины и отошли от нее в направлении реки на несколько десятков метров. Там они выстроились в колонну по три и запели. Медленной ритмической походкой, два шага вперед, один назад, процессия стала приближаться к главной хижине. Во главе колонны двигались три молодых индейца, поминутно обращавшие лица к своим товарищам. Отбивая ритм в такт незатейливой песне, колонна шаг за шагом продвигалась вперед. Когда они вошли в хижину, и сама песня, и ритм ее изменились. Охотники взялись за руки и окружили сложенную добычу. Время от времени внутрь входила какая-нибудь женщина и присоединялась к хороводу. Несколько раз в жужжании песни, вся мелодия которой состояла из трех нот, я различил слова «Аллилуйя» и «Папа». Кинг Джордж сидел на корточках, отрешенно ковыряя палочкой в пыли. Песнь закончилась как-то неопределенно, исполнители стояли, рассеянно глядя в потолок или уставившись в пол. Неожиданно мужчины, возглавлявшие процессию, запели снова, и все опять выстроились в линию, правая рука на плече соседа. Минут десять спустя исполнители стали на колени и стройным хором произнесли короткую торжественную молитву. Затем все поднялись на ноги, а тот, у которого было ружье, подошел к Кингу Джорджу, потряс его за руку и зажег сигарету. На том исполнение «Аллилуйи» и закончилось. Эта странная на первый взгляд церемония показалась нам глубоко искренней.
В эту последнюю нашу ночь в индейском селении я никак не мог заснуть. Около полуночи я выбрался из гамака и медленно побрел по залитой лунным сиянием деревне. Из большой круглой хижины доносились звуки голосов, и сквозь щели в деревянной стене пробивался свет. Я постоял у двери и услышал голос Кинга Джорджа: