Страница 10 из 26
Почти весь день ушел у нас на распаковку, разбор снаряжения и устройство маленькой кухни возле хижины. Закончив дела, мы отправились бродить по деревне, стараясь не проявлять чрезмерного любопытства: сначала, вероятно, надо было познакомиться с ее обитателями, а потом уже заглядывать в хижины и фотографировать. Во время прогулки мы завели знакомство с Кларенсом, веселым парнем лет двадцати с небольшим. Устроившись в гамаке, Кларенс был поглощен плетением какой-то корзины. Он приветствовал нас с искренним радушием, но дал понять, что в настоящий момент слишком занят и может позволить себе перекинуться с нами лишь парой слов.
К вечеру мы вернулись в свою церковь и стали обдумывать планы на ужин.
В дверях появился Кларенс.
— Спокойной ноти, — сказал он с широкой улыбкой.
— Спокойной ночи, — отвечали мы, уже информированные, что так здесь обычно приветствуют по вечерам.
— Я несу вам эти стуки, — сообщил он, кладя на пол три больших ананаса. Затем он уселся на пол, удобно прислонившись к косяку.
— Далеко приехали?
Мы подтвердили.
— А засем сюда приехали?
— Наши люди, далеко отсюда, за морем, ничего не знают об акавайо на Мазаруни. Мы привезли с собой всякие штуки, чтобы делать картинки и записывать звуки, а потом показать нашим людям, как вы делаете хлеб из кассавы, как строите лодки и вообще как вы живете.
Кларенс слушал с недоверием.
— Думаес, кто-то там, далеко, хотет знать такие стуки?
— Конечно.
— Ладно, наси люди покасют вам, если вы правда хотите, — сказал Кларенс все еще с некоторым сомнением. — Но вы, позалуста, покази мне все эти стуки вы привосить.
Чарльз вытащил камеру, и Кларенс с восхищением приник к видоискателю. Затем я продемонстрировал ему магнитофон. Эта «стука» потрясла его еще больше.
— Это холосый стуки, — заключил Кларенс со сверкающими энтузиазмом глазами.
— Есть еще одна штука, ради которой мы приехали, — сказал я. — Мы хотим найти разных животных: птиц, змей, вообще все, что здесь водится.
— Ага! — воскликнул Кларенс. — Кинг Дзордз сказал мне про один теловек вы оставлять взад в Камаранге, он мозет поймать змей и совсем не бояться. Правда, такая стука Кинг Дзордз сказал?
— Да, — ответил я, — мой друг ловит все штуки.
— И ты тозе змей ловить? — поинтересовался Кларенс.
— Ну да, — ответил я скромно, не в силах упустить шанс заработать даровой престиж.
Кларенс продолжал развивать эту тему.
— Дазе змея, какая сильно кусать?
— Ну… в общем да. — Мне стало как-то неуютно и не хотелось слишком глубоко вдаваться в обсуждение этого вопроса.
На самом деле все змеиные дела, в том числе и отлов, были в ведении Джека, куратора Отдела рептилий. Мои достижения на этом поприще ограничивались единственной поимкой очень маленького и совершенно безобидного африканского питона.
Наступила долгая пауза.
— Ладно, спокойной ноти, — произнес Кларенс и исчез.
Поужинали мы с Чарльзом консервированными сардинами и одним из принесенных Кларенсом ананасов. Стемнело, мы залегли в гамаки и заснули.
Громкое «Спокойной ноти!» прервало наш сон. Выглянув из гамака, я обнаружил у дверей нашей хижины Кларенса в сопровождении всего населения деревни.
— Вы сказать эти люди, сто вы сказать мне, — потребовал он.
Мы поднялись, повторили рассказ о целях и задачах нашего визита, продемонстрировали всем желающим, как выглядит парафиновая лампа в видоискателе кинокамеры, и прокрутили магнитофон.
— Сейтяс мы все петь, — объявил Кларенс, рассаживая своих соотечественников. Без малейших признаков вдохновения хор затянул продолжительную панихиду, в которой, как мне показалось, прозвучало слово «аллилуйя». Мне вспомнился рассказ Билла.
— Почему вы поете Аллилуйю? Я думал, что все в вашей деревне адвентисты?
— Мы все адвентисты, — пояснил Кларенс непринужденно, — и, бывает, мы все петь песню-адвентисту. Но когда нам сильно-сильно хоросо, — добавил он заговорщически, — мы все петь Аллилуйя. — Он приосанился.
— А теперь мы петь песню-адвентисту, раз вы просить.
Я записал эту песню, а потом проиграл ее исполнителям. Они слушали, как завороженные, а Кларенс тут же позаботился о продолжении программы: теперь каждый должен был исполнить сольный номер. Потянулись гортанные погребальные мотивы, а один из присутствующих вытащил флейту, вырезанную из берцовой кости оленя, и изобразил на ней что-то не слишком затейливое. Продолжительность концерта стала слегка волновать нас, ибо пленки было отнюдь не вволю, а магнитофон — маленькая легкая машинка на батарейках — не имел стирающего устройства. Если я буду все это записывать, то растрачу драгоценную пленку на этнографический материал сомнительной ценности, прежде чем дело дойдет до чего-нибудь действительно интересного. Поэтому я старался записывать из каждого выступления по небольшому кусочку, чтобы никто из исполнителей не почувствовал себя обиженным.
Спустя полтора часа музыкальный запал наших посетителей иссяк, и они расселись вокруг хижины, болтая на акавайо, перебирая наше снаряжение и посмеиваясь. Мы не могли принять участие в разговоре, так как Кларенс вступил в жаркую дискуссию с одним из индейцев. Так мы и сидели, предоставленные самим себе, стараясь не совершить что-нибудь невежливое и смирившись с тем, что поспать этой ночью уже не удастся.
В дверях показалась голова Кларенса.
— Спокойной ноти, — сказал он с сияющей улыбкой.
— Спокойной ночи, — ответили мы, после чего все двадцать наших гостей поднялись на ноги и без единого слова удалились в темноту.
Главным занятием женщин деревни было приготовление лепешек из кассавы. Эти лепешки сушились под солнцем на крыше дома и на специальных подставках. Кассаву выращивали на возделанных участках между деревней и рекой. Мы засняли, как женщины выкапывают эти высокие растения и обрывают клубни, содержащие крахмал. Потом клубни очищают от кожуры и растирают на специальной дощечке со вставленными в нее острыми камешками. Сок кассавы содержит смертельный яд — синильную кислоту, и, чтобы удалить его, хозяйка заталкивает растертую массу в матапи — открытую с одной стороны плетеную трубку длиной около двух метров. Наполненную матапи подвешивают на какую-нибудь выступающую балку хижины. В петлю на свисающем конце матапи продевают палку и привязывают ее к свае хижины. Затем женщина садится на свободный конец палки, и наполненная матапи, толстая и разбухшая, вытягивается, становясь длинной и тонкой. Во время этой процедуры масса сдавливается, и ядовитый сок стекает на дно матапи.
Высушенная кассава просеивается, а затем выпекается. Некоторые женщины используют для выпечки плоские камни, другие — круглые чугунные сковороды, точно такие, на каких пекут оладьи в Уэльсе и Шотландии. Плоские лепешки из кассавы, подрумяненные с обеих сторон, выносят наружу и подсушивают.
Мы наблюдали весь этот процесс, когда к нам подбежал Кларенс.
— Быстро, быстро, Давиди! — кричал он, неистово размахивая руками. — Я насел одна стука вам поймать!
Я бросился за ним. Мы подбежали к бревну, лежащему в низком кустарнике возле хижины Кларенса.
Рядом с бревном я увидел черную змею длиной с полметра, которая медленно заглатывала ящерицу.
— Быстро, быстро, лови его! — Кларенс захлебывался от возбуждения.
— Да… знаешь ли… э-э… наверное, я ее сначала поснимаю, — надо было выиграть время. — Чарльз, иди сюда, быстрей!
Змея между тем невозмутимо продолжала свое дело. Голова и часть туловища ящерицы уже исчезли, из углов рта змеи торчали кончики передних лапок жертвы, прижатых к телу. Ящерица была раза в три толще змеи, и, чтобы справиться с таким блюдом, змее пришлось буквально отвалить нижнюю челюсть. Напряжение было так велико, что глаза змеи почти вылезли из орбит.
— А-а! — кричал Кларенс, распаленный до предела, — Давиди, ты давай ловить эта плохой змея!
— А она что, очень плохая змея? — спросил я нервно.