Легенды Белого дела

— Да это австрияки, откуда они?

Подъехал батальонный. Все глазели на австрийскую колонну. Энден медленно ехал по середине улицы по направлению к австрийцам. Мы смотрели в ожидании. Энден вернулся и громко сказал:

— Они говорят, что они украинцы, командует ими какой-то Петлюра.

— Да ну их к черту! — сказал Исаков.

<…> Сейчас же возобновились крики „ура“, посыпались цветы, толкотня. Мы прошли до Бессарабки и остановились»[347].

Офицер-танкист А. Д. Трембовельский[348] вспоминал: «При входе в город киевляне забрасывали танки цветами. Восторженная толпа приветствовала нас криками „ура“, а на одной площади жители города встретили нас с бокалами шампанского»[349].

Свой штаб Николай Эмильевич разместил в здании 5-й Киево-Печерской мужской гимназии[350]. Таким образом, украинские и добровольческие войска появились в городе одновременно.

Утром 31 августа обе вооруженные силы встретились в центре города, на Думской площади[351]. На Крещатике собралась многонациональная (в 1919 году в Киеве жили более 232 тысяч русских, 128 тысяч украинцев и 114 тысяч евреев) толпа горожан. Галичане и петлюровцы появились на площади в полдень и вывесили на балконе здания думы желто-голубой флаг, портреты Тараса Шевченко и Петлюры. Двумя часами позже в сопровождении священнослужителей подошли и добровольцы. Обе стороны вели себя корректно, эскадрон белых построился рядом с галичанами, а на просьбу генерал-майора Н. И. Штакельберга[352] разрешить принять участие в параде и вывесить на балконе думы также и русский флаг, генерал Краус ответил согласием. Всё шло к тому, что парад освободителей Киева получится совместным. Сначала рядом с украинским флагом на балконе думы вывесили несколько переданных из толпы маленьких русских флажков, а вскоре генерал Штакельберг своими руками укрепил там и большой триколор; собравшиеся на Думской площади горожане взорвались аплодисментами и криками восторга. Но тут произошло непредвиденное: только что назначенный комендантом Киева петлюровский полковник В. П. Сальский[353] приказал сорвать триколор с балкона, заявив: «Перед московським прапором не будемо парадувати!» Еще каких-то два года назад Сальский был русским подполковником, кавалером Георгиевского оружия, более того, судьба дважды сводила его с Бредовым — сначала в 1916 году на Северном фронте, затем в Военном министерстве Украинской державы, где Сальский служил в отделе пехотных школ. И вот теперь бывший русский офицер приказывал сорвать «московский» флаг со здания Киевской городской думы. Один из казаков выполнил приказ и передал флаг сотнику Божку, который картинно бросил полотнище под копыта коня Сальского. Результат этой выходки оказался предсказуемым — киевская толпа взревела уже от негодования. К Сальскому бросился один из верховых офицеров-добровольцев, на скаку вынимая шашку из ножен, но ординарец полковника зарубил его. На площади началась беспорядочная стрельба, причем огонь по петлюровцам и галичанам вели главным образом киевляне. После короткой свалки петлюровцы с галичанами бежали с площади и рассеялись по городу. Бредов отдал решительный приказ разоружить украинцев, и вскоре бо́льшая часть петлюровских войск сложила оружие; остальные скопились в районе вокзала и тщетно ждали приказов от растерявшегося командования.

Обескураженный генерал Краус (тоже едва не погибший, когда под его автомобиль кто-то бросил гранату) лично направился в штаб Бредова улаживать конфликт. После десяти минут ожидания Николай Эмильевич появился в комнате в сопровождении офицеров своего штаба. Крауса сопровождали отаман Виметаль, сотники Тавчер и Верниш, поручики Онишкевич и Чехович. Разговор шел по-немецки; это обстоятельство позволило украинскому историку Я. Ю. Тинченко 80 лет спустя иронизировать по поводу того, что «два немца на немецком языке решали судьбу славянского Киева». Но на каком еще языке Бредову было разговаривать с якобы украинским, а на деле австрийским генералом? Что же касается «немецкости» самого Бредова (дополнительно подчеркиваемой приставкой «фон», которая в реальности им не использовалась), то скажем коротко — Николай Эмильевич был русским во втором поколении (в протоколе его допроса 1944 года указано: «Русский, из дворян»), православным по вероисповеданию, и, самое главное, он был русским офицером, что и определяло всю его жизнь и судьбу…

Переговоры начал Краус:

— Господин генерал, наши войска после тяжелых боев заняли Киев; мы воюем против общего врага — большевиков. Мы оба воины, и политика нас не касается. Я пришел сюда, чтобы установить демаркационную линию, а потом вместе воевать с большевиками. Оставим политические недоразумения политикам.

Последовала пауза, после которой Николай Эмильевич жестко отчеканил:

— Киев, мать городов русских, никогда не был украинским и не будет!

— Оставим политику в стороне, — после долгой паузы с трудом возразил Краус, — мы должны оговорить только военное положение, и у меня нет никаких полномочий разрабатывать продолжительные условия. Я здесь только как командир группы войск, который хочет избежать конфликтов. Сейчас в дороге уже находится делегация во главе с генералом Павленко, у которого полномочий больше. Делегация прибудет с минуты на минуту.

— Речь идет об Омельяновиче-Павленко? — уточнил Бредов, имея в виду Михаила Владимировича Омельяновича-Павленко, бывшего генерал-майора русской армии, служившего у Скоропадского, а затем возглавившего Галицкую армию.

— Я не знаю, — слукавил Краус, отлично знавший, что это именно Омельянович-Павленко.

— В том случае, если это Омельянович, он будет расстрелян, — коротко отозвался Бредов, — а с Петлюрой переговоров вообще не будет, так как он бандит. А как вы относитесь к Петлюре?

Краус ушел от ответа, сказав, что Галицкая армия была вытеснена поляками за реку Збруч, воюет с большевиками и имеет свои линии подчинения. Затем Краус высказал возмущение тем, что белые разоружили галицкие подразделения, на что Бредов заметил, что галичане тоже захватили одну его артбатарею, а затем напомнил о том, что со здания думы был сброшен и затем уничтожен русский флаг. Стрельбу на улицах генерал назвал большевистской провокацией и заключил:

— Украинские войска должны быть немедленно и без всяких условий выведены из города.

— Мы сами взяли город и намерены его защищать от любого врага, — возразил Краус.

С улицы между тем раздавались одиночные выстрелы и пулеметные очереди. Краус предложил отправить в город одного из своих офицеров, чтобы известить стороны о ходе переговоров, но Бредов не согласился. Тогда Краус подал ему свой револьвер со словами:

— В таких обстоятельствах все переговоры иллюзорны. Я без связи со своими войсками, без информации, мои руки заранее связаны, поэтому я не могу свободно принимать решения и считаю себя вашим пленным[354].

В ответ Бредов предложил Краусу хорошо подумать и вышел из комнаты. Согласно другой версии, «выбежал в бешенстве», чего, конечно, быть не могло: на протяжении всех переговоров Николай Эмильевич вел себя спокойно и уверенно, с позиции силы, и оставил Крауса в одиночестве именно затем, чтобы окончательно навязать ему свою волю. Прием сработал блестяще. «На один час Бредов оставил меня одного, это был самый тяжелый час в моей жизни, — вспоминал Краус. — В моей голове крутились самые страшные мысли. Почему я должен быть тем, на кого возложены такие тяготы и ответственность? Где была давно обещанная делегация с генералом Павленко, где был главный атаман Петлюра?»[355] Через час, в два часа ночи 1 сентября, переговоры продолжились. Уловив в настроении австрийца перемену, Бредов напористо потребовал у него сдать все оружие или передать Галицкую армию в подчинение Деникина. От этого ошеломленный Краус категорически отказался, а вот следующее требование Бредова на фоне предыдущих уже показалось ему вполне приемлемым: украинцы и галичане должны были отойти от Киева на один дневной переход, без всяких трофеев и не предпринимая никаких враждебных действий против белых. Кроме того, из Крауса удалось выбить еще один важный пункт: «Галицкая армия действует независимо от войск Петлюры, под собственным галицким командованием, без какой-либо политической программы, с одной только целью борьбы с большевизмом»[356].

347

Волков-Муромцев Н. В. Юность. От Вязьмы до Феодосии. Париж, 1983. С. 298–299.

348

Александр Дмитриевич Трембовельский (1898–1985) — полковник (1920). В 1917 году прапорщик 56-го пехотного запасного полка. С декабря 1917 года в Добровольческой армии. Служил в бронетанковых частях, в 1920 году командир танка «Генерал Скобелев». С 1920 года в эмиграции. — Примеч. ред.

349

Трембовельский А. Д. Эпизоды из жизни 3-го отряда танков// http://pervopohodnik.ru/publ/16-l-0-208; обращение 8.03.2017.

350

Сейчас в этом сильно перестроенном двухэтажном доме расположен Национальный транспортный университет Украины. — Примеч. авт.

351

Ныне на этом изменившемся до неузнаваемости месте находится майдан Незалежности. — Примеч. авт.

352

Барон Николай Иванович Штакельберг (1870–1956) — генерал-майор (1916). Участник Первой мировой войны, командующий гвардейской стрелковой дивизией. В Гражданскую войну — на Юге России, с августа 1919 года командир Сводно-гвардейской бригады, с октября — Сводно-гвардейской пехотной дивизии. Участник Бредовского похода. С 1920 года в эмиграции. — Примеч. ред.

353

Владимир Петрович Сальский (1885–1940) — генерал-хорунжий армии УНР (1920). Участник Первой мировой войны, подполковник (1917), старший адъютант оперативного отдела управления генерал-квартирмейстера штаба 12-й армии. С ноября 1917 года — в украинских войсках. С мая 1919 года командующий Запорожской группой армии УНР. В сентябре — ноябре командующий Действующей армией УНР, с ноября военный министр. С 1920 года в эмиграции. — Примеч. ред.

354

Кравс А. За украïньску справу. Спомини про III корпус У. Г. А. після переходу за Збруч. Львів, 1937. С. 46–47.

355

Там же. С. 48.

356

Там же. С. 50.