Легенды Белого дела

— Я с каким угодно числом решительных людей пойду на Дон и доведу их!

«Число решительных людей» к февралю 1918 года достигло полутысячи. В Скинтее собирались те, кто безгранично верил Дроздовскому и горел желанием с оружием в руках сражаться против большевиков. Условия для новичков были суровыми: спартанская строгость нравов, напоминавшая военное училище; офицеры сами чистили лошадей, убирали казармы, готовили еду. После того как выяснилось, что в бригаде преобладают монархисты по убеждениям, Дроздовский дал согласие на создание тайной монархической организации, членам которой выдавали особые карточки — с одной, двумя или тремя полосками (последние имели только двое — сам Дроздовский и ротмистр Д. Н. Бологовский). Сам Михаил Гордеевич в то время говорил о себе довольно неопределенно: «Сейчас я за республику, но… в душе я все-таки монархист»[159].

Конец февраля (или начало марта по новому стилю) стал самым тяжелым временем для бригады. Продвигавшиеся вперед согласно соглашению о перемирии германцы требовали разоружить добровольцев, а румыны не давали вагонов для отправки людей и имущества в Кишинев. 8 марта кабинет министров Румынии вообще запретил русским выход с оружием за пределы страны, и румынские военные предприняли безуспешную попытку разоружить бригаду. Вторая такая попытка была предпринята 11 марта. Но Дроздовский действовал решительно — по его приказу на дворец в Яссах, где тогда заседал румынский парламент, были наведены орудия, а через генерала Д. Г. Щербачёва королю Румынии Фердинанду I передали краткий ультиматум: «1. Оружие сдано не будет. 2. Гарантия свободного пропуска до русской границы. 3. Если до 6 вечера не уйдут войска, то будет открыт артиллерийский огонь по Яссам и, в частности, по дворцу»[160]. Это подействовало — в 17 часов 11 марта на руках у Михаила Гордеевича уже были все необходимые разрешения на выезд.

Путь до Кишинева эшелоны проделали без задержек, если не считать инцидента на станции Перлица — там румыны отобрали паровоз у эшелона, в котором передвигались артиллеристы и кавалеристы. Но ситуацию спас подполковник Г. Н. Гран[161], который без долгих слов закатил пощечину румынскому капитану, задерживавшему отправление. Одновременно русские пулеметчики дали предупредительную очередь. Все это подействовало на румын отрезвляюще, и эшелону был немедленно предоставлен паровоз.

В Кишиневе Дроздовский надеялся найти пополнение из числа бойцов 2-й Кишиневской бригады и предложил ее командиру, генерал-лейтенанту Ю. Ю. Белозору[162], возглавить поход. Но Белозор, кавалер ордена Святого Георгия 4-й и 3-й степени, не раз блиставший личной храбростью и на Русско-японской, и на Великой войнах, на этот раз мужества не проявил, более того, и своих подчиненных призвал не верить в «безумный план Дроздовского». На обращение Михаила Гордеевича («нужны только мужественные, энергичные, твердые, нытикам не место») в Кишиневе откликнулись всего 60 офицеров из полутора тысяч.

Семнадцатого марта отряд остановился в Дубоссарах и, приняв последние пополнения (подошедшая из Болграда конно-пионерная команда и Польский эскадрон), был реорганизован. В него вошли штаб (начальник штаба — полковник М. К. Войналович, помощник — подполковник Г. Д. Лесли), Сводно-стрелковый полк (523 штыка, командир — генерал-майор В. В. Семёнов), конный дивизион (102 сабли, командир — штабс-ротмистр Б. А. Гаевский). Артиллерия, общее командование над которой принял генерал-майор Н. Д. Невадовский, состояла из конно-горной батареи (командир — капитан Б. Я. Колзаков), легкой батареи (командир — полковник М. Н. Ползиков) и мортирного взвода (командир — полковник А. К. Медведев). Кроме того, в состав отряда вошли команда связи, конная и автомобильная радиотелеграфные станции (командир — подполковник Г. Н. Гран), автоколонна (командир — капитан Лисицкий), броневой отряд (три бронеавтомобиля, командир — капитан Ковалевский), команда конных разведчиков особого назначения, полевой лазарет, техническая часть, обоз и интендантство. Всего 1063 человека, из которых 667 офицеров (в основном обер-офицеры, в штаб-офицерских чинах, то есть подполковниками и полковниками, были всего шестеро), 370 солдат, 14 военных врачей и священников, 12 сестер милосердия. Таким образом, отряд по преимуществу состоял из юных офицеров военного времени — прапорщиков, подпоручиков, поручиков (прапорщиков было около 40 процентов). Ниже мы будем называть участников похода «дроздовцами», беря это слово в кавычки, так как официально почетное наименование Дроздовских было присвоено некоторым частям Добровольческой армии только после смерти их командира. В начале же 1918-го чины отряда были «дроздовцами» по духу, а не по букве приказа.

Все ли из этих людей, решивших по мере сил бороться с окружавшим их хаосом, до конца верили в успех предстоящего похода?.. Все ли понимали, что именно им предстоит?.. Безусловно, нет. Сомнения временами одолевали даже самого Дроздовского: «Вчера до поздней ночи читал описание района предстоящего перехода — страшно; время разлива, ряд речек, мостов нет. <…> Трудность предприятия колоссальна»[163]. Масла в огонь подливали всевозможные «доброжелатели»: «Агитация против похода изводит, со всех сторон каркают представители генеральских и штаб-офицерских чинов; вносят раскол в офицерскую массу. Голос малодушия страшен, как яд. На душе мрачно, колебания и сомнения грызут, и на мне отразилось это вечное нытье <…> А все же тяжелые обстоятельства не застанут врасплох. Чем больше сомнений, тем смелее вперед, по дороге долга…»[164]

«Дорога долга» была далекой и опасной: Бессарабию и Дон разделяли 1200 верст пути, пролегавшего через взбаламученную Украину. В пути можно было нарваться на кого угодно — и на оккупационную германскую часть, и на остатки украинской армии, и на большевистский отряд, и на обычную местную банду, и на вооруженных крестьян, защищавших захваченную у помещика землю. Да и цель похода не была сформулирована точно. Шли «на Дон», но удастся ли найти на Дону армию Л. Г. Корнилова, никто не знал, тем более что ходили упорные слухи о том, что Новочеркасск и Ростов заняты красными. «На душе тяжело — если правда потеря Ростова и Новочеркасска, то трудность соединения почти неодолима; вообще задача рисуется теперь все более и более тяжелой, — записывал Дроздовский. — Как ни мрачно — борьба до конца, лишь бы удрать от немцев… и дальше сохранить организацию отряда, а там видно будет — может, и улыбнется счастье. Смелей вперед!»[165]

Поход начался в Дубоссарах утром 20 марта, в ясную солнечную погоду. П. В. Колтышев[166] так вспоминал первый день похода: «По разным улицам маленького городка потянулись к восточной окраине повозки то с сидящими на них офицерами, державшими в руках винтовки с поднятыми вверх штыками, то наполненные различными грузами. Догоняя их, крупным шагом шли легкая батарея и мортирный взвод; запоздавшая конно-горная батарея спешила рысью. <…> Как только вся колонна выехала из города, пехота сошла с подвод и выстроилась в поле около дороги. Появился полковник Дроздовский. Объехав выстроившиеся части, он поздравил всех с началом фактического похода»[167].

В первые же дни структура отряда претерпела изменения. Вдвое сократили мортирный взвод, поскольку тяжелые 48-линейные (122-миллиметровые) мортиры сильно затрудняли движение, уменьшили число повозок в обозе, а высвободившихся лошадей передали в артиллерию и конницу. Из-за нехватки бензина пришлось бросить грузовики и оставить только бронеавтомобили и легковые машины, которые использовались в разведывательных целях. Но главное, 8 апреля в селе Давыдов Брод «дроздовцы» получили крупное пополнение — к ним присоединился отряд полковника Михаила Антоновича Жебрака. (В литературе часто встречаются вариации на тему его фамилии — Жебрак-Русанович и Жебрак-Русакевич, но в послужном списке его фамилия указана как «Жебрак».) Этот инициативный и смелый офицер, по происхождению белорусский крестьянин из Гродненской губернии, кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени и Георгиевского креста 4-й степени с лавровой ветвью, самостоятельно вывел из Измаила 130 человек, ранее служивших во 2-м морском полку Отдельной Балтийской морской дивизии. При этом в отряде было больше двухсот лошадей, «позаимствованных» у 1-го гусарского Белорусского национального полка (так с 14 января назывался «белорусизированный» 6-й Таурогенский пограничный конный полк). Правда, Жебрак некоторое время настаивал на том, чтобы его отряд сохранил автономию в рядах «дроздовцев», но после переговоров согласился все же не нарушать принцип единоначалия. Бойцы Жебрака сохранили морской Андреевский флаг, вынесенный ими из расположения своего полка; впоследствии он стал полковым знаменем 2-го Офицерского стрелкового генерала Дроздовского полка.

159

Дроздовский и дроздовцы… С. 51.

160

Там же. С. 54.

161

Георгий Николаевич Гран (1884–1919) — полковник. Участник Первой мировой войны, подполковник. С января 1918 года — в отряде М. Г. Дроздовского, начальник радиотелеграфных частей бригады. — Примеч. ред.

162

Юлиан Юлианович Белозор (1862–1942) — генерал-лейтенант (1915). С апреля 1917 года командир 40-го армейского корпуса. В январе 1918 года руководил формированием 2-й бригады добровольцев (около 800 человек) на Румынском фронте. В феврале распустил бригаду. В Гражданскую войну — на Юге России. С 1920 года в эмиграции в Литве. — Примеч. ред.

163

Дроздовский М. Г. Дневник. Берлин, 1923. С. 27.

164

Там же. С. 37.

165

Там же. С. 32.

166

Петр Владимирович Колтышев (1894–1988) — полковник (1920). Окончил курсы Николаевской академии Генштаба (1917). Участник Первой мировой войны, капитан, и.д. старшего адъютанта штаба 40-го армейского корпуса. С января 1918 года — в отряде М. Г. Дроздовского. В 1920 году помощник командира 1-го Дроздовского полка. С 1920 года в эмиграции во Франции. — Примеч. ред.

167

Дроздовский и дроздовцы… С. 279.