В сложном полете

Раньше я гордился, что русский, — сейчас нет. Да и как можно гордиться, когда Россия гибнет и ее называют кому не лень, прямо в лицо русским, страной дураков, а народ дураками. И относятся как к рабам во всех национальных окраинах. Хотя называть надо страной начальников-воров-дураков, которые всегда думали лишь о себе и никогда о народе. Поэтому и грабят русских, Россию все кому не лень, другие нации и народы. 146 миллиардов рублей за 70 последних лет было вывезено в Азию, Африку, Индию, Америку «друзьям». И никогда эти страны не вернут долг. А если бы не помогали, то Россия, русские были бы богаты примерно как США, американцы…

Вот из-за всего этого на протяжении всей истории у многих русских закрепились три отвратительные черты.

Охаивание и предательство друг друга в отличие, например, от евреев, всегда и везде хвалящих друг друга и свою нацию.

Отсутствие самоуважения, собственного достоинства перед другими нациями. То есть нет здорового национализма. Зато есть врожденная доброта (интернационализм) — помощь другим бескорыстная и всегда в ущерб себе.

Отсутствие взаимовыручки и равнодушие простых людей к своей судьбе.

Случись сейчас война — гораздо больше будет предательства, чем в 41-м… Не выработаем свой национализм, здоровый, — в учебниках истории названия России не останется…

— Может, Павел Ильич, договоримся. Раз в год, где бы мы ни были, но в День Победы по возможности встречаться в родном Синарске у памятника дяде.

— И возлагать ему венок, — добавил Павел Ильич. — А знаешь, всю жизнь я брал пример с Владимира. Изо всех сил тянулся, как мог. Стремился догнать и перегнать. Но так, видимо, никогда и не догоню. Потому что и жизнь, и смерть его — все подвиг. А это доступно не каждому, но к этому надо стремиться. Ибо только один человек в природе совершает подвиги. Иначе зачем жить?..

Ты думаешь, он не мог быть живым? Сидеть сейчас среди нас, наслаждаясь всеми благами героя войны?.. Десятки раз, всегда мог!.. Или думаешь, он не любил жизнь? Отвергал наслаждения, не стремился к ним? Так же, ничуть не меньше, а может и больше, как ты и я. И шансов остаться в живых у него всегда было больше, чем у других… Он же был ас, герой, мастер своего дела… И вдруг выбрал смерть!.. Не глупо ли с его стороны?.. Но это только кажется. А если подумать и преодолеть слепую любовь к себе, трезво оценить обстановку, так умно… Он знал — никто не сделает то, что решил… Если и разрушат мост в конце концов, то через неделю-две и погибнут десятки, сотни и, может, тысячи людей. Поэтому, жертвуя собой, он решил спасти их!.. Один выполнить боевое задание, которое не мог выполнить целый полк…

В понедельник, едва лишь забрезжил рассвет, бывший старший штурман полка подполковник в отставке Павел Ильич Засыпкин улетел в Хабаровск на встречу ветеранов-фронтовиков дальневосточников.

Часом позже, выполнив задание, мы полетели на запад, домой, в Надеждинск…

19

НЕ ЧИСЛОМ, А УМЕНИЕМ

(Рассказ Павла Ильича Засыпкина, присланный Борису Ушакову)

Экипаж Вадова выполнял полет на «свободную охоту». В полдень возвращались с боевого задания. Погода была ясной. Видимость, как говорят летчики, «миллион на миллион». И вокруг ни одного самолета.

Павел, сидевший на своем месте в передней кабине, не переставал удивляться тишине. И даже сказал об этом командиру.

— Ты не очень-то радуйся, — нехотя отозвался Вадов. — Делай свое дело и внимательно следи за воздухом.

— А я слежу, товарищ полковник! Слежу!

Охота была не особенно удачной. На перегоне Бреславль — Дрезден не обнаружили ни одного железнодорожного состава и чуть было не ушли на запасную цель, если бы в одном из лесочков не засекли моторизованную колонну. Бомбы попали точно в лесок, но, какие потери понес противник, определить было невозможно. И это угнетало Вадова…

Подходили уже к линии фронта, когда слева над самым горизонтом Павел заметил черное пятнышко. По выработавшейся привычке доложил командиру.

— Тоже вижу, — все еще хмуро ответил Вадов. — Только вот не пойму: то ли это группа бомберов, то ли истребители, то ли птицы? Последим!..

Минут через пять, когда пятнышко чуть увеличилось, Павел заметил:

— А ведь это бомбардировщики! И идут они тем же курсом, что и мы.

— Как узнал? — оживляясь, прикинулся непонятливым Вадов.

— Если бы шли навстречу, — мы бы уже встретились. Если бы были истребители, — давно бы уже скрылись из виду. Если бы были птицы, — давно бы догнали. А то ни то ни се!

— Логично рассуждаешь, — похвалил Вадов. — Вот только чьи бомбардировщики? — продолжал он урок.

— Предлагаю незаметно подойти и узнать, кто они? Подойдем со стороны солнца?..

Вадов согласился, в душе радуясь за Павла. После гибели Владимира Вадов, любивший молодежь, частенько брал Павла с собой в полет. Как и Владимир, Павел ему понравился с первого же вылета. Он прилагал немало сил, чтобы из увлекающегося юноши вырастить умного, стойкого, рассудительного воина. Не случайно в послеполетных разборах боевых вылетов, указывая на промахи и недостатки членов экипажа и правильные действия, он всегда повторял излюбленное суворовское изречение:

«Воюют не числом, а умением. Только при умном ведении войны победим малой кровью».

— Дело говоришь! — повторил Вадов и довернул машину градусов на десять влево. — Идем!..

— На всякий случай, не мешало бы набрать превышение. Тогда лучше увидим, что это за птицы.

— Разумно! Набираю! — Вадов увеличил «наддув» и, взяв штурвал на себя, перевел бомбардировщик в набор высоты. Гнусаво-нудно завыли моторы, резво затаскивая многотонную махину в «гору»…

Постепенно пятно увеличивалось и увеличивалось, пока, наконец, не стали различимы отдельные черточки — самолеты. Они шли клином, который четко просматривался сверху. Их было девять. Три звена…

— Думаю, это фашисты, — с беспокойством сказал Павел, всматриваясь в едва различимые силуэты.

— А может, наши? — предположил Вадов.

— Нет, кажется, «юнкерсы». 87-е, лаптежники.

— Тебе видней, молодой.

— Да! Да! Они! Пираты! Видите, одномоторные?..

— Не спеши с выводами. Может, «илы», они тоже одномоторные.

— Нет! Нет! «Илы» я отлично знаю, товарищ полковник, — уверял Павел. — «Юнкерсы» это, вглядитесь получше!..

…Через некоторое время и Вадов различил, что самолеты были одномоторными. На солнце вспыхивали стекла кабин, поблескивали диски вращающихся винтов.

— Ну, видите, товарищ полковник! И кабина одна! И пулемет торчит сзади. «Юнкерсы»!

— У «илов» тоже кабина одна и пулемет сзади. Подойдем ближе.

— А если они врежут из пулеметов?

— Не должны! — успокаивал Вадов. — Им не видно. Мы же в лучах солнца.

Приблизились еще к группе.

— Ну, теперь-то видите, товарищ полковник? — не унимался Павел.

— Знаков не вижу, — как обычно, спокойно ответил Вадов.

— Да зачем знаки?.. Крылья-то обрубленные! А у «илов» закругленные. Да и хвост не такой!.. Что будем делать, товарищ полковник? Может, сообщить по радио, пусть вышлют истребителей!..

— А ведь, пожалуй, ты прав, — наконец-то согласился Вадов. Хотя он никогда не боялся признавать правоту других. — Вот сейчас и я вижу — крылья-то вражьи…

— Может, доложить на КП? Вызвать перехватчиков?!.

— Перехватчиков? — переспросил Вадов. — А если те не успеют? И фашисты отбомбятся по цели?

Вадов мучительно размышлял. Неожиданно урок обучения Засыпкина превратился в опаснейшую ситуацию, требующую немедленных действий.

Вадову не раз приходилось слышать, что в дымном фронтовом небе встречались противники — отдельные бомбардировщики и даже целые группы, следовавшие по своим маршрутам, но в бой не вступали.

— Не успеют, не успеют, — машинально повторял он.

— Конечно, не успеют! А знаете, товарищ полковник, — Павел замялся на секунду, точно взвешивая, не сказать бы глупость. — А если мы их атакуем, как истребители?..