В сложном полете

Послышались смех, хлопки, одобрительные возгласы:

— Правильно, Сима! Дуй дальше!..

Гарбович повернулась довольная и, не глядя на Галину, будто той тут вовсе и не было, торжествующе проговорила:

— Володя, ты должен танцевать с девушками нашего класса поочередно. Я первая…

Опять послышались смех, аплодисменты, возгласы.

— Есть! — шутливо вытянулся по стойке «смирно» Владимир. — Только разрешите даму проводить на место?..

Короткова, потемнев от гнева, только и смогла выпалить:

— Ну и бесстыжая ты, Симка! — И выбежала в коридор…

— Володя, — танцуя танго, говорила на ухо Сима. — Ты должен проводить сегодня одну девушку.

— Кто она? — улыбнулся Владимир.

— Очень! Очень симпатичная особа!..

— Не знаю…

— Почему? Ну почему?..

— Потому что сегодня провожаю весь класс…

— Боже мой! Какая глупость! Зачем тебе нужен весь класс, когда достаточно одной красивой девушки? — многозначительно, закатывая глаза, заклокотала Сима. После танго она задержала его.

— Через танец ты пригласишь меня еще и мы договоримся. Хорошо?..

— Если смогу…

— Нет, пригласишь! Договорились?

— Ну, хорошо, хорошо… — сдался Володя и направился к Свете, сиротливо стоявшей в углу. Она, вспыхнув, делала вид, что не замечает его.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Ой, здравствуйте! — просияла Света.

— Разрешите пригласить вас.

— А что, разве моя очередь?..

— Так точно! — пытался шутить Володя.

— А я думала, моя последняя, — и, неожиданно отвернувшись, холодно закончила: — К тому же в очередь я не становилась…

— Тогда разрешите пригласить без очереди, — не сдавался Володя.

— Ну, если так, — довольная, повернулась Света…

В перерыве между танцами в полутемном коридоре, где было свежо и безлюдно, к Владимиру подошла Сима.

— Итак, Володя, — беря его под руку обеими руками, — после танцев вы с Мишкой Мироновым провожаете нас.

«Ах, вон оно что?.. Тоже горячая любовь! Разве захочешь на фронт?»

— А кто твоя подруга?..

— Будешь провожать — увидишь! Очень милая, просто красивая девушка!

— Не смогу, Сима.

— Никаких «не смогу!» Никаких!.. Ты будешь с ней! Понял меня теперь? Ты понял меня?! — распаляясь, строчила Сима, кивая хищным носом в такт словам и заглядывая в лицо сбоку.

— Не могу.

— Боже мой! Боже мой! — завзмахивала руками Сима. — Он не может! Он не может?! Да знаешь ли ты — мы продлим этот вечер на квартире?!. У Нади уехали родители, и целых две комнаты в нашем распоряжении?!.

«Ах, вон кто!?» — Володя вспомнил крупную грудастую Надю под стать самой Симе с вывернутыми полными губами. Ему стало немного теплее от этого и в то же время еще грустнее и обиднее. «Нашла красавицу!?» Разве может она сравниться с Милькой?..

Мильку без раздумья пошел бы провожать хоть на край света. А то Надю… Да и вовсе ее не знает… Она недавно приехала в Синарск… И почему так несправедливо устроен мир? Кого любишь — тот тебя не любит. И наоборот.

— Ты знаешь? — заговорщически шептала Сима, едва не задевая носом его щеки. — Будет закуска и… выпивка! И не какая-то там брага! А настоящее красное и водка!..

Володя улыбнулся, покачал головой.

— Я не пью, Сима.

— Ты это всерьез? — отшатнулась она, выпучив глаза.

— Вполне, — улыбнулся он.

— Больной?!. Ей-богу больной?!. Или не того? — повертела растопыренными пальцами у виска и скривила рожу.

— Нет, того. Правда, недавно болел, но сейчас выздоравливаю…

— Люди добрые?! Люди добрые?! Я отказываюсь его понимать! — ломая пальцы, горестно восклицала Сима. — Да пойми же ты, наконец, герой! — притиснула она его к стене своим высоким бюстом. — Вы будете с ней вдвоем в комнате…

— Знаешь ли, — замялся Володя, то ли от смущения, то ли от нехватки слов, а может, от того и другого вместе, — ведь не с каждым можно быть наедине… Для этого любить нужно человека…

— О-о! Боже!? Святая невинность! — воздела она вверх руки. — Да пойми же ты? Ты можешь остаться у ней ночевать! Ты понял меня? Ты правильно и полностью меня понял?!

— Я привык спать дома.

Сима беззвучно трижды раскрыла рот и вдруг угрожающе захрипела:

— Ты что?!. Издеваться надо мной?.. — размахивала она кулаками. — Я всем расскажу, кто ты есть на самом деле!.. Девушка осталась одна! Ее могут убить бандиты! А ты не хочешь помочь человеку!.. Трус! Трус! Вот ты кто! Да я не хочу после этого с тобой разговаривать! Ты еще крупно пожалеешь!..

Сима, возмущенно фыркнув и гордо задрав голову, величественно поплыла в зал…

Владимир, разведя девчонок по квартирам, вернулся домой к полуночи.

— Ну, наконец-то! Мы уж хотели встречать тебя! — с облегчением проговорила сестра и стала накрывать на стол.

— Володя, ты совсем не берегешь свое здоровьё, — ласково выговаривала мать. — Смотри-ко, в хромовых сапожках по морозу скачешь…

…Спать забрался под бок к брату, давно посвистывающему носом. Мать уселась в головах. Умильно глядела, как сыны лежат рядышком в обнимку. Засыпая, Владимир чувствовал, что она все еще сидит около них. Протяни руку — дотронешься…

Следующим вечером семья Ушаковых отправилась в театр.

Давали «Нашествие» Леонида Леонова.

Несмотря на холод, стоявший в театре, в нем было полно народу.

Леня, будто привязанный невидимой веревкой, был все время рядом с братом, не отставая ни на шаг. Прохаживаясь по фойе перед началом спектакля и в перерывы, он горделиво смотрел вокруг и всем своим видом словно говорил: «Вот какие мы — Ушаковы! Знай наших!»

Он буквально упивался сознанием того, что идет с братом, на груди которого на защитной гимнастерке — сгустком крови алел боевой орден — символ славы, доблести и геройства, на который засматривались с плохо скрытым и нескрытым любопытством большинство окружающих — женщин, девушек, парней и мужчин. Он буквально наслаждался взглядами уважения, восхищения и удивления, которые бросали они на брата и всю семью Ушаковых.

«Как же?! Иначе и быть не может! — водил он головой по сторонам. — Ни у кого ведь нет ордена Боевого Красного Знамени!.. Мой брат — самый первый и единственный в Синарске награжденный им…

С год назад приехал раненный в ногу Сережа Трофимов, награжденный медалью «За боевые заслуги». Так и то, когда он появлялся в театре, хромоногий, с палочкой-костыльком в правой руке и с медалькой, одиноко блестевшей на груди, так и то сколько народу, чуть не разинув рты, заглядывалось на него?!. А тут орден!.. Да какой?!. Второй по значимости после ордена Ленина!»

Принаряженная Дарья Яковлевна, в коричневом новехоньком платье, сшитом перед самым началом войны, с пуховым платком на плечах, помолодевшая лет на десять, хрупкая и стройная, точно девушка, сияющая и счастливая, шла с другого бока Владимира и приветливо здоровалась со знакомыми.

Валентина, в темном платье-костюме, в золотистых шелковых чулках и лакированных туфлях-лодочках на высоком, со взбитыми пушистыми белокурыми локонами, подхватив мать под руку, рдея от счастья, вышагивала с гордо поднятой головой…

Знакомыми были почти все. Драмтеатр стоял в центре старого Синарска, где жители знали друг друга в лицо, как в деревне.

Ушаковых часто останавливали. Здоровались, заговаривали. Беззастенчиво спрашивали:

— Дарья Яковлевна, это кто?.. Ваши дети?.. Какие взрослые?!. Да не может быть!.. Скорей брат и сестра ваши!..

Радушно улыбаясь, знакомились с Владимиром и Валентиной. Тянули для рукопожатия руки, приглашали в гости…

Да и на самом деле старшие Ушаковы — все трое — стройные, белокурые (мать с сыном седые), сильно походили друг на друга…

Секундой пролетела отпускная неделя, хоть мать и старалась растянуть ее на годы, просиживая ночи около спящих сыновей. Никогда не забыть Ушаковым проводы Володи на фронт.

— Господи?! До чего же быстро пролетело время?! — стонала мать с самого утра в этот день, непрестанно поглядывая на синие часы-ходики.

— Кажется, вчерась токо приехал, а сёдни уж уезжать?.. Господи?! Чтоб у нас время-то остановилось, а там, на фронте, быстрее шло! Чтоб приехал сын, а там уж и войне конец! — заклинала она…