Страница 2 из 11
Чего, собственно, хочет Файтер от прекрасного деда? Знать бы… если утечка по Эвро-11, это паршиво. Боб вполне может засадить меня здесь на несколько дней для контроля действий Сэма. А Сэма проконтролируешь — держи карман шире! Сэм ударится в страшную панику. Похоже, Эвро-11 — страшная штука. Когда выяснилось, что шимпанзе, родившаяся после генетической операции по десятой программе, фактически выучилась говорить за три месяца, волосы дыбом встали…
После отпуска плюну на все и почитаю материалы по эвроматам. Черт побери Файтера с его открытием! Простенький аттракцион с оракулом для президентских выборов, и на тебе — искусственное усиление интеллекта.
Вот так! Живешь себе, мечтаешь, урываешь неделю для крошки Мэри, покупаешь новый автомобиль, стремишься на Лазурный берег, а рядом какой-то яйцеголовый с вызывающе-рекламной фамилией в принципе меняет ход истории. Одиннадцатая программа — это уже эксперимент на человеке, и глядь — вокруг тебя бегает миллион умников-сверхумников, этих самых суперсапов, или как там их хочет назвать Файтер. Появятся они, и тебе — отставка, не из этой дохлой администрации, а вообще — из жизни. Ты — представитель вида, сходящего на нет, место тебе — в питомнике для хомо сапиенс, а суперсапиенсы будут заботиться о твоем экологическом равновесии…
Похоже, Боб отпустил все тормоза по эвропрограммам. Машины, проектирующие термоядерный реактор или межзвездный корабль, — одно дело. Пусть они умней нас в этих хитрых расчетах и чертежах, умней так умней! Но допускать, чтобы они составляли программу нашей собственной реконструкции, — это уж слишком. Они ж не спеша спроектируют себе новых хозяев…
И если всплывет, что мы начали одиннадцатую программу вопреки всем договорам и переговорам, будет плохо, произойдет адский взрыв, и Бобу светит не новый президентский срок, а миллион проклятий. И мне с милой Мэри, и этому Файтеру с его гениальностью, с его сумасшедшими результатами и всеми возможными премиями…
Простой человек скажет — я и так не понимаю своих детей, а теперь вы предлагаете, чтобы детки держали меня за домашнюю обезьяну… Плевать он хотел, простой человек, на процентное смещение генетических структур, он просто не пожелает лишаться титула. Ему столько-то тысяч лет вбивали в голову, что он — царь природы, носитель особой божественной благодати, а тут какая-то машина с названием, как из паркового аттракциона, бац-бац и начинает улучшать наш жалкий умишко…
С ума сойти, с обычного, никем не улучшенного ума… И вот вопрос почему не сходят с ума все эти Файтеры? Куда их несет? А может, они давно уже того, и теперь тянут нас за собой?
Нет, меня никто никуда не утянет. По крайней мере, на эту неделю имени Мэри — никто и никуда. А там поглядим.
Надо внушить Бобу, чтоб он хорошенько подумал по поводу Эвро-11. Ведь и его же Салли в свои семнадцать лет будет казаться дура-дурой рядом с конвейерными вундеркиндами. И ее детки — тоже, а они-то совсем не за горами, и я не удивлюсь, если в них окажется половина натуральной итальянской крови…
До чего же все надоело! Пусть этот Файтер сотворит хоть нового Будду, пусть Салли привезет сюда хоть тройню очаровательных итальяшечек…
Осталось четверть часа, и минут десять я вполне могу отдохнуть. Запрусь и включу фантамат, и гори все огнем. И целых десять минут буду валяться на пляже, на целую вечность ускользну с этой правительственной сковородки…
Внезапно Стив Шедоу увидел, а скорее, почувствовал огромную волну, угрожающе надвинувшуюся на него из глубины экрана, точнее — океана, на берегу которого он нежился в шезлонге рядом с очаровательной Мэри. Волна затопила сознание, смыла пляж, шезлонги и тихую музыку, несущуюся издали, куда-то унесла Мэри, и только ощущение ее ладошки сохранилось и связывало разорванные концы жизни, связывало кабинет с мерцающим в полстены экраном объемного изображения и ту, иную, пляжную, невообразимо растянувшуюся и нелепо сгинувшую минуту.
С экрана как-то невесело усмехался Президент.
— Стив, дружище, я выгоню тебя ко всем чертям. Я против наркомании вообще, а у близких мне людей — в особенности…
Шедоу побледнел и внутренне съежился. В сорок трудно чувствовать себя нашкодившим школьником, в сорок обычно злишься, когда тебя застают по уши погруженным в фантпрограмму, да еще в служебное время. Тем более Президент считался ярым противником этой игрушки. «Зрителю место по эту сторону экрана», — любил говорить он в не столь уж давнюю пору, когда несколько могучих лидеров индустрии развлечений обрушили на фантаматы жуткие финансовые и контррекламные топоры. Казалось, зрителю больше не суждено стягивать голову фантахупом — заманчивый серебристый обруч проклинался с церковных амвонов и со страниц ежедневных газет. Кричали врачи и полицейские, политики и психологи. Надрывно кричали, однако приходили домой, запирались и тут же ныряли в программу, перекраивая по своему усмотрению скелетный сценарий и все глубже погружаясь в абсолютно правдоподобное инобытие. Родители с трудом отрывали своих ребятишек от магического обруча, но чаще всего, чтобы занять их место…
Короче говоря, кампания по запрету фантаматов послужила уникальной рекламой, и вот теперь фирма «Фантамат-XXI» собиралась внести чуть ли не стомиллионный вклад на перевыборы Мудрого Бобби. Поэтому Шедоу твердо знал, что в данном случае Президент покряхтит и не успеет даже рассердиться…
— Извини, Стив, — продолжил Президент, — мне просто завидно стало. Между нами говоря, я тоже хотел минут пять побарахтаться в Адриатике или полетать над Андами. Ты же знаешь, меня здорово успокаивают полеты над горами…
— Тебе что-то помешало? — с трудом сдерживая раздражение, выдавил Шедоу.
— Просто на линии напутали и дали Салли сразу. Она оказалась у себя в номере, но отключила видеоканал. И при этом клялась, что ни на минуту не забывает деда…
«А ты полагал, что она станет демонстрировать тебе содержимое своей постели? — не без злорадства подумал Шедоу. — Ты среди ночи отрываешь ее от весьма приятных дел и рассчитываешь на благодарность?»
— У тебя все на лице написано, Стив, — вздохнул Президент. — Может, ты и прав, и я — занудливый старикашка, побирающийся чужими радостями и всем мешающий, но дело в ином, Стив. Дело гораздо хуже, чем ты думаешь.
Шедоу сделал озабоченный вид.
— У Салли что-нибудь стряслось?
— Нет, Стив, у нее все в порядке, — еще сумрачней вздохнул Президент. — У девочки сплошная неаполитанская лазурь, у нас что-то не то… Ты успел просмотреть досье Файтера?
— Нет. Но я помню его почти наизусть.
«Непростительная ошибка — размягчиться и вообразить себя на каникулах, находясь в двух шагах от этой старой зануды, — ругнул себя Шедоу. — Чего он хочет? Ну, взглянул, вспомнил имена жены и детей, чтобы поразить парой отечески точных вопросов, ну освежил, к примеру, послужной список этого Файтера… Что еще?»
— Ты помнишь, это верно, — сказал Президент теперь уже без намека на улыбку. — Но ты помнишь, все, кроме двух последних и только что впечатанных фраз. Во-первых, Файтер снял с банковских счетов все свои средства — более полутораста тысяч. Во-вторых, его семья отбыла в неизвестном направлении. Они заказали билеты на Рио, но в этом самолете не появлялись…
— Неужели похищение?
— Не думаю, Стив. Деньги он снял раньше, до исчезновения семьи, и с тех пор прошло дня три. Он заявил бы в полицию, при чем здесь президент… Я думаю, это спланированное бегство, Стив, и мне оно страшно не нравится. Готов держать пари, нас ждут неприятные события. И из-за расторопности телефонной станции мы не сможем вовремя прервать его визит…
«Смешно, — подумал Шедоу. — Иногда он ведет себя, как маленький. Впадает в детство, что ли? С каких пор Президент не может в любой момент прервать аудиенцию?»
— Не бойся, Боб, — сказал он, бодро улыбаясь, — сам Файтер настаивал, чтобы встреча длилась не более получаса. Он обещал рассказать нам о причине такого условия…