Страница 45 из 46
— Нечестивцы, оставьте вашего идола! — крикнул он по-арабски. — Не вам ли сказано: нет бога, кроме — бога!.. А вы отдаете душу падали!.. Гнили! Смертному человеку!
Арениус не успел докончить. Нож вошел на лету в его глаз, вонзился глубоко, и старик упал ничком в пыль, обливаясь кровью. Процессия с воем и стонами прошла над его телом. И все ближе и ближе вырисовываясь вдали, оставляя справа синие очертания гор, а слева далекие голубые извилины моря, надвигалось на них белое пятнышко: мраморный склеп у квадратного колодца Элле-Кум-Джере, стоявшего на скрещении четырех долин. Вой и стоны сделались непереносными. Ослабев от потери крови, десятки людей падали на землю, чтоб больше не встать. А муллы кружились и звали толпу все безумней и все исступленней. И когда шоссе сделало поворот —
Глава сорок восьмая
ЧУДО МАЙОРА КАВЕНДИША
— перед обезумевшей толпой неожиданно открылась необычайная картина. Как раз перед мраморным склепом, на пригорке, неподвижно стоял караван. С десяток людей спешились; верблюды пили воду; два всадника на конях застыли друг возле друга: один на маленькой косматой лошадке, черный, бородатый, смуглый; другой, в белом одеянии на белом коне, сухой, вытянувшийся и стройный, как Георгий-победоносец с византийского полотна.
— Эалля! — завопил мулла, поворачиваясь к толпе. — Вы видите! Видите! Неверный у священной гробницы! Что он тут делает?
Рокотанье толпы, как морской вал, подползло к ушам всадников.
— Сэр, вам пора начать, — шопотом сказал косматый, — выньте спичку и чиркните о гробницу, точно собираетесь закурить.
Пастор Мартин Андрью поворотился к нему, оскалив длинные желтые зубы. Волчий взгляд его засветился чудовищным презрением и ненавистью:
— Трижды дуррак! — прошипел он сквозь зубы. — Прочь от меня! Долой с этим вздором!
Пришпорив лошадь, он поднял ее на дыбы и в ту же секунду качнулся: белый конь тяжело прохрипел, припадая на ноги: у него были перерезаны сухожилья. Мартин Андрью швырнул поводья и с силой вылетел из седла.
— Прочь! Прочь от меня! — дико крикнул он на косматого, ковыляя в сторону от колодца на деревянной ноге. — Ни один дьявол не заставит меня лезть на смерть! Ну-ка! Заставьте-ка! Кукиш — вот вам чудо, палачи, убийцы, актеришки! Попробуйте-ка, попробуйте заставить меня заговорить!
Косматый перебежал дорогу и схватил пастора за хитон:
— Опомнитесь, сэр! Ради вашей души! Ради вашего величия! Ради вашей собственной идеи! Что скажет Анти-Коминтерн! Вас засмеют, оплюют, раздавят, вы будете пресмыкаться, ходить шутом, предателем, трусом, лгуном!
— Чем вам только угодно! — хихикал пастор, прыгая с кочки на кочку. — Что я, дурак, что ли, лезть на штыки этих грязнулей… Очень мне нужен мавзолей… да я променяю всех вас, с мавзолеем в придачу, за одну девчонку, за одну веснушечку на девчоночке, за одну корочку хлеба… Уйдите вы, скот, или я закричу этим людям, что вы меня грабите!
— Все погублено! — простонал косматый, оглядываясь на караван: — десять минут прошло, яд начал действовать, люди околевают до начала мученичества! Провалилось! И по милости этого животного!
Он повернулся и бросился бегом к колодцу. Медленно клонясь на траву, умирали без стона и без хрипа, с мутнеющими зрачками, люди пастора Андрью, которым был дан яд для облегчения смертного часа. Но вдалеке, оцепенев, стояла толпа, представление сорвано, и черный люд умирал до начала спектакля, не приняв мученического венца.
Косматый подтянул подпруги на своей лошади, вскочил в седло и поскакал наперерез толпе.
— Муллы! — воскликнул он еще издали, выкатывая глаза и маша руками. — Да прославится имя Али-Гуссейна и Аги-Кавендиша! Слушайте, слушайте, слушайте! Смерть Язиду! Смерть убийце Аги-Кавендиша!
Толпа рванулась и замерла. Муллы обменялись быстрым взглядом. Этот взгляд значил: «Старый инглэз струсил! Перемена программы!»
— Говори, правоверный, и да не сойдет ложь с твоих уст иначе, как с дуновением жизни! — мрачно проговорил мулла, выступая вперед и удерживая за собой окровавленную толпу фанатиков. — Кто этот чужестранец, что осмелился подъехать к священной гробнице? Чьи люди поили верблюдов у чистой воды пророка?
— Это преступный Мартин Андрью, убийца Аги-Кавендиша! — пронзительно крикнул косматый. — Он ехал с ним вместе в поезде и ночью убил его. Велик аллах! Могучи законы бога! Они привели убийцу ко гробу убиенного! Поднимите священные талисманы и растерзайте убийцу!
— Чудо! — завопили все муллы и дервиши, сколько их было, и стали раздирать свои одежды.
— Чудо! — застонала толпа.
— Ловите убийцу!
— Смерть Язиду!
— Смерть пастору Мартину!
Дико вопя и завывая, тысячное стадо кинулось через лощину, в кусты, колючки и щебень, где на пыльной земле еще сохранились отпечатки беглеца: два следа, жирный и бледный, крупный и мелкий, от здоровой и от деревянной ноги.
Пастор Мартин Андрью бежал без передышки. Но деревянная нога застревала в сухих рытвинах. Колючки цеплялись за хитон. Сердце останавливалось. Нечаянно оглянувшись, он увидел, как тысячи людей, горошинками рассыпавшись по тропинкам, неслись и катились на него со всех четырех сторон.
— Ай! — визгливо крикнул пастор, споткнувшись о камень. Что-то хрустнуло. Деревянная нога, застряв в расщелине, переломилась пополам. Мартин Андрью схватил ее обломок, швырнул от себя и разразился проклятьем. Сотни тяжелых прерывистых дыханий бегущих, набегающих, наваливающихся людей окружили его кольцом. Секунда и чьи-то ногти вонзились в плечо пастора.
— Га! — простонала толпа, ударяя себя в груди. — Га-а-а! Велик аллах! Велики законы его!
На искаженном лице пастора Андрью мелькнула гримаса. Он сделал попытку вырваться. Стал корчиться. И вместе с тошным страхом, плевками, слюной, хрипя от безумной тяжести, давившей ему печень, извиваясь, корчась, выкрикнул:
— Сволочи! Сброд! Спасите меня!.. Пустите! Караул! Не я! Не я. Никогда я не убивал Кавендиша! Не мог его убить! Ведь я сам…
Кровавая каша полезла ему в глотку. Толпа навалилась на пастора Мартина Андрью, задавила его, выпустила из него кишки, как дети выпускают из тюбика клей синдетикон.
— Скандал! — пробормотал косматый, еще раз взглянув вниз в ущелье четырех долин, с горы, на которую вынесла его лошадка. — Ну и трус же он был, прости, господи!
Глава сорок девятая
С КОТОРОЙ НАДО НАЧАТЬ ЧИТАТЬ ВСЮ КНИГУ, НАПИСАННУЮ ПО ДОБРОМУ ВОСТОЧНОМУ ОБЫЧАЮ ЗАДОМ-НАПЕРЕД
— «Красное Знамя»! «Красное Знамя»! «Роте Фане»! Орган германской компартии!
— «Звезда Востока»! Газета персидских коммунистов!
— Журнал «Мусульманский Восток»!
— Московская «Правда»!
— Сенсация! Европейский скандал! Полный текст письма!
Газетчики не успевали выкликивать. Газеты выхватывались из рук. Покупали все: европейцы, купцы, арабы, курды-кочевники, немцы, туристы, дамы, рабочие…
На огромном листе, без комментариев, без объяснений, под черным дурацким колпаком с бубенчиками, был напечатан на трех европейских и трех азиатских языках следующий документ:
№ 183
A/II
Английское консульство
ПОРТ КОВЕЙТ
Сэр Томас, старый тюфяк! Твое письмо с выражением горячей скорби по поводу приговора, вынесенного мне этим кастратом, доктором Сульпициусом Блессингом, я получил и смеялся над ним. Неужели ты воображаешь, что я (я!) буду кротко ждать прогрессивного паралича и приятной перспективы есть манную кашку из рук своей экономки? Узнай, старое ничтожество: мне предстоит иная доля, уготованная всем великим развратникам, судя по Житию святых и истории римских пап, — я должен принять мученический венец и положить собою начало новой религиозной эры, потому что религия — единственная наша узда на морду того колониального мула, кто начинает уже лягаться под влиянием русской пропаганды.