Страница 34 из 46
(Ж-ж-ж-ж… ш-ш-ш-ш, — жужжал и шипел точильный камень, кушая стальную браслетку.)
— И потому, констэбль, для меня было ясно, что преступник рано утром захочет кушать и пить и вследствие закоренелой человеческой привычки пить по утрам кофе он будет искать место, где ему это кофе дадут. А так как — следите за цепью моих рассуждений, констэбль! — рестораны открываются не раньше одиннадцати, то преступник вынужден будет, говорю я, спуститься в портерную и измененным голосом, подняв воротник к лицу, спросить себе кофе!
Здесь и констэбль и Кенворти бросили разом такой пронзительный взгляд на Боба Друка, что несчастный преступник зашатался.
— Сказать по чести, сэр, после этого можно сесть, где сидишь, и не встать! — с восхищением проговорил констэбль. — Все равно, сэр, умнее, чем ваша логика, ни с какой стороны не придумаешь!
Кенворти принял комплимент, как заслуженный.
— В том-то и заключается практика, любезный, — самодовольно закончил он свою лекцию. — И когда я теперь пойду в Скотланд-Ярд, мистер Лестрад выйдет ко мне, держа в руках телеграмму: «Ужасная неприятность, Ник, — скажет он мне, потому что, констэбль, он зовет меня просто по имени, как близкого человека: — можешь себе представить, этот негодяй сбежал из ульстерской тюрьмы!» — Неужели, Лестрад? — отвечу я спокойным голосом: — а мне показалось, я держу его за моей спиной с наручниками на руках и под охраной этого молодца, констэбля номер… Ай!
Пронзительный крик вырвался из груди знаменитого сыщика. Констэбль вздрогнул и обернулся. Прямо перед ним на земле валялись перепиленные наручники, а Боба Друка простыл и след.
— Собака! — воскликнул Кенворти, кидаясь на точильщика — ты освободил государственного преступника!
Точильщик встал со своего сиденья, глядя на сыщика честными серыми глазами, полными слез:
— Этого, сэр, я от вас не ожидал! — дрожащим голосом ответил бедняга. — Коли я заслушался себе в убыток вашей соловьиной речи, так меня пожалеть надо, а не крыть такими словами! Как же это я мог его освободить, сударь, если он не заплатил мне за работу ни полпенса!
— Что правда, то правда, — вступился констэбль, — не отчаивайтесь, мистер Кенворти! Тут поблизости есть хороший ресторанчик; где публика обедает за полшиллинга. Часа через четыре, по вашей логике, сэр, мы спокойно можем, сидя за столиком, рассчитывать…
— Дурак! — бешено прервал его Кенворти, выхватывая свисток и издавая пронзительный свист. — Оцепи дом! Устрой засаду на черной лестнице! Опиши швейцару наружность преступника! Вооружи дворников! Он мог скрыться только в этот дом и никуда больше!
Глава тридцать шестая
БРЮКИ МАЙОРА КАВЕНДИША ОКАЗЫВАЮТ БОБУ ДРУКУ ЧУДОДЕЙСТВЕННУЮ ПОМОЩЬ
Что правда, то правда! Боб Друк скрылся именно в парадный подъезд серого домища, предварительно перечитав все блестящие дощечки с фамилиями жильцов, висевшие возле дверей.
— Один шанс из тысячи, но все-таки шанс! — бормотал он, несясь стремглав вверх по лестнице. — Коли я знаю человеческую природу не хуже мистера Кенворти, я спасусь. Ага! Вот он!
Друк остановился перед массивной дверью со сверкающей надписью:
Д-р СУЛЬПИЦИЙ БЛЕССИ
венеролог
и изо всей силы дернул звонок.
— Стакан воды! Доктора! Заприте дверь! — шепнул он изнеможенным голосом, вваливаясь в переднюю и падая на руки прехорошенькой горничной в чепчике. Тотчас же из-за дверей выглянул тощий доктор с синим носом и красными глазками.
— Сударь, я уповаю на врачебную тайну! — плачущим голосом простонал Друк. — Брат моей невесты гонится за мной! Он выдает себя за сыщика! Могу ли надеяться, что такой знаменитый доктор… ай! Я слышу шаги! Он подкараулил меня! Он идет сюда!
— Ни слова, молодой человек! — воскликнул доктор Блессинг, хватая своего пациента и втаскивая его в кабинет.
В ту же минуту раздался резкий звонок. Горничная в чепчике открыла дверь. На пороге стоял Ник Кенворти, дыша как паровоз и вращая глазами:
— Будьте добры сказать мне, звонил ли к вам…
Доктор Сульпиций Блессинг прервал его речь:
— Войдите, войдите! Правда, у меня нет приема, но вы сегодня первый обратились ко мне за помощью, а я в ней никогда не отказываю красивым молодым людям, жертвам нашей гибельной цивилизации. Давно ли вы захворали, сударь?
Кенворти судорожно отшатнулся:
— Так у вас никого не было?
— Говорю вам, вы первый…
Ник Кенворти резко поворотился и сбежал с лестницы. Доктор подмигнул хорошенькой горничной в чепчике. Та закрыла дверь, положила цепочку, задвинула засов.
Сульпиций Блессинг потер руки с сознанием исполненного долга и возвратился в свой кабинет. Боб Друк лежал на диване, ломая голову над тяжелей задачей: он припоминал, нет ли у него где-нибудь хоть какого-нибудь прыщика, пятнышка или пореза от бритвы.
— Дорогой юноша, — произнес доктор, садясь к столу, надевая очки и разворачивая огромнейшую толстую книгу, похожую на Библию, — не волнуйтесь! Все обойдется! Брат вашей невесты, между нами говоря, в высшей степени мускулистый человек с бицепсами, ушел ни с чем. Теперь отвечайте на мои вопросы, как на исповеди. Ваше имя?
— Кав… Кав… Кавендроп!
— Кавендроп? Ага. Возраст?
— Двадцать семь лет.
— Пол?.. Впрочем, это само собой подразумевается. Ну-с, а теперь — когда и при каких обстоятельствах вы захворали?
Наступила самая трудная пауза в жизни Боба Друка. Он тяжко вздохнул, заморгал и опустил глаза в землю:
— Собственно говоря, доктор, я не совсем уверен, в точности ли я подцепил эту самую болезнь, или она гнездится в моем организме, так сказать, в скрытой форме, до поры до времени невидимо людскому глазу!
— На этот счет, молодой человек, не беспокойтесь! Исследование вашей крови…
— Ай! — воскликнул Боб Друк. — Не надо исследовать кровь! Я вам все расскажу, сэр, как родному отцу с матерью. Дело это в высшей степени запутанное и таинственное.
Доктор снисходительно улыбнулся и похлопал по толстой книге.
— В этой книге, сударь, собрано и запечатано могильной плитой столько тайн и загадок, что вы можете безбоязненно говорить о своей!
— Начну, уважаемый доктор, с того, что мне пришлось гостить в одном родовом замке. Дело было весной, я был обручен с очаровательной молодой девушкой. Не судите о ней по ее брату. Это не родной брат, а сводный. Моя невеста, сэр, в высшей степени милая, благовоспитанная и приятная девушка, вся в локончиках, с голубыми глазами, нежным голосом и большой наблюдательностью. Эта девушка могла бы сделать честь любому герцогу. Я был влюблен в нее. Она тоже была влюблена в меня. Мы были влюблены друг в друга. И представьте себе, сэр, когда до свадьбы осталось всего три дня, я почувствовал, что ее брат, сводный, а не родной, сэр, — подозревает меня!
— Но, позвольте, вы уже были больны?
— Нет, сэр, поручиться вам не могу. Я не медик. Я юрист. Я ручаюсь только за внешние факты, а не за внутренние!
Упорство Боба Друка произвело на доктора самое неприятное впечатление. Пробормотав себе что-то под нос, он открыл лампочку, придвинул кресло к свету, умыл руки и остановился перед пациентом:
— Я вас попрошу, молодой человек, раздеться!
Боб Друк съежился и втянул голову в плечи. Но неумолимый Сильпициус Блессинг настойчиво дотронулся до ворота его пиджака. Несчастный Боб, чувствуя себя посрамленным, стащил пиджак и жилетку. Но тут взгляд доктора Блессинга уперся во что-то, обмотанное вокруг его живота. Друк побагровел: он забыл про штаны Кавендиша! Между тем роковые штаны, повязанные вокруг его туловища, так и торчали всеми своими швами наружу, и большая шелковая метка:
Major Cavendish
явственно говорила о том, что Боб отнюдь не был их собственником.
— Мистер Кавендроп, что это значит? — возмущенно воскликнул доктор, уставившись на злополучную реликвию. — Что это значит, я спрашиваю вас… ах! ах! Кавендиш!