Страница 19 из 46
— Чорт! — проревел Сорроу, вскакивая и бросаясь вслед за последним взмахом его хвоста: — в решете ты или не в решете, а уж я просею тебя, голубчик, будь ты хоть трижды чортом, пропечатанным в афишах с дозволения цензуры!
Эта длинная речь закончилась перед дощатой дверцей, ведшей в актерскую уборную убогого цирка. Земляной коридор был пустынен, дверца прихлопнута, ниоткуда не доносилось ни звука. И к величайшему изумлению Сорроу, перед самой дверцей неподвижно, как на стойке, лежал Небодар, сунув нос под половицу и притаив дыхание.
— Гм, — пробормотал Сорроу, — до сих пор я думал, что он встретился с хозяином. Но так не ведут себя перед хозяином ни псина, ни человечина. Небодар выслеживает врага!
С этим выводом он осторожно оглянулся во все стороны, привстал на цыпочки и поглядел сквозь щель в уборную. Там никого не было. Стены были заклеены афишами с изображением «Чорта в решете», или самого Бена Тромбонтулитатуса. На трехногом столе стояло кривое зеркальце, в углу висела черная пара. Прошло несколько секунд прежде чем Сорроу услышал приближающиеся заглушенные голоса.
Дверь, противоположная той, за которой притаился Сорроу, распахнулась. Стройный акробат кинулся на стул перед зеркалом и немедленно поднес это последнее к своему лицу. Два человека в плащах и низко надвинутых шляпах вошли вслед за ним, тихо притворили дверь, оглянулись во все стороны и, не найдя нигде стульев, недовольно поморщились.
— Нет, я не вспотел! — произнес Бен глуховатым голосом, любуясь собой безо всякого стыда: — я могу перекрутиться еще двести раз и не вспотеть. Мускулы мои в порядке. Какой я красавчик!
С этими словами он улыбнулся своему отражению, и будь зеркало не столь запылено и закапано, может быть, даже поднес бы его к губам. Там, сквозь пыль и пятна, виднелась очаровательная головка, похожая на голову Диониса. Короткий нос шел по прямой линии от небольшого лба, обрамленного крепкими круглыми кудрями. Глаза были даже чересчур ярки, а рот чересчур ал для мужчины. Не мешает прибавить к этому счету и еще кой-какую мелочишку, вроде жемчужных зубов, длинных загнутых ресниц, вышеупомянутой ямочки и лебединой шеи. Будь Сорроу знатоком женских лиц, как Боб Друк, он непременно узнал бы в пресловутом Бене Тромбонтулитатусе очаровательную мистрис Кавендиш. Но техник Сорроу угрюмо наблюдал в щелку за всеми ужимками акробата и удивлялся гораздо более молчанию и неподвижности Небодара, чем красоте Бена.
— Послушай, Бен, — сипло пробормотал человек в плаще, — я привел к тебе господина с высшим образованием. Довольно ломаться! Уступи ему стул и валяй насчет нашего дела.
Бен опять взглянул в зеркало, тряхнул кудрями, поворотился к собеседникам и привстал со стула как раз для того, чтоб еще раз медленно, плотно и со вкусом на нем рассесться.
— Говорить с вашим братом не о чем, — промямлил он глуховатым голосом, — я Бен — канатный плясун. Меня знают все торговцы человечьим мясом по обе стороны океана. Я не отказываюсь ни от какого дельца. На последнем мы заработали десять тысяч фунтов. Какую валюту вы хотите мне предложить?
Странное дело! Несмотря на вопиющий смысл этой речи, несмотря на развязность акробата и жестокое выражение его блестящих глаз, он вдруг, без всякой видимой причины и даже вопреки здравому смыслу, начал нравиться технику Сорроу.
— Десять тысяч фунтов! — простонал человек, аттестованный как господин с высшим образованием: — куда вы деваете деньги? Если вы так хорошо зарабатываете, ой, ой, что должны делать бедные маклера!..
— На то у вас и высшее образование, — спокойно ответил акробат, — а у меня только руки, ноги и красота. Ну, скорей — какая валюта?
— Австрийская… — прошептал человек в плаще: — но с гарантией. Если вы, мистер Тромбонплутитатис…
— Тромбонтулитатус!
— Если вы, мистер Тромбонтулипитус, согласитесь, вы получите дворянское достоинство и кусок земли в Хорватии, Галиции, Венгрии или где вам заблагорассудится.
По-видимому это предложение имело для канатного плясуна какой-то особый соблазн. Глаза его сверкнули еще сильней, краска разлилась по лицу. Оба человека в плащах многозначительно переглянулись.
— А дело-то, мистер фон Тронбонтулиус, пустяковое… муху поймать, а не дело. Извините, тут никто не слышит?
Дело-то всего-навсего (здесь он понизил голос до глубокого шопота): выкрасть кой-какой документишко у английского консула в порте Новейте.
— Англичане мастера платить, — сухо ответил акробат, — я соглашусь на ваше дело, но, надеюсь, вам известно мое главное условие, — главное правило Бена, — на котором я работаю?
— Вы переходите на сторону врага, если он согласится заплатить дороже? — кисло произнес маклер: — мы это знаем. Но получить дворянское достоинство на пергаменте и с печатями вы от англичан не можете. Затруднения нашей власти в Персии, осложнение с Багдадской дорогой, любезный мистер фон Тромбониус, — все это толкает нас на союз с вами. И если вы станете человеком с происхождением, вы сами понимаете…
— Довольно! — крикнул акробат, вскакивая с места: — какого чорта вы твердите о происхождении! Убирайтесь вон отсюда, вон! вон! Передайте вашим собакам, что Бен с канатной проволоки… принимает их условия. Во-о-он!
Оба незнакомца в ужасе попятились от стула, колесом завертевшегося в руке канатного плясуна. Не успели они выбраться через внутреннюю дверь из уборной, как Тромбонтулитатус дико расхохотался и схватил зеркальце.
— Красавчик мой! — глухо проговорил он, сверкая самому себе глазами и жемчужной линией зубов: — мы тебя сделали дворя-ни-ном. Ты получишь про-ис-хож-де-ни-е! Ты построишь себе родовой за-мок в Венгрии. Ты женишься на дво-рян-ской дочери и будешь сечь ее, сечь, сечь, сколько твоей душе угодно! Дети твои…
Но тут канатный плясун затих и выронил зеркало из рук.
— К чорту, — пробормотал он уже другим голосом, быстро стянул с себя трико, накинул поношенный черный костюм, нахлобучил на блестящие кудри потертую кепку и вышел.
Только теперь Небодар проявил признаки жизни. Слабо повизгивая, он лапами отворил дверь в уборную, вполз в нее животом, волоча за собой хвост, словно перебитый палкой но всем хрящикам, и стал обнюхивать и вылизывать все места, куда ступала нога канатного плясуна. При этом он ныл, выл и повизгивал надрывающим душу голосом, подействовав даже на железные нервы техника Сорроу.
— Странно, — пробормотал этот последний, вынимая трубочку и, наконец-то, позволяя себе хорошую затяжку табачного дыма: — я было думал, что собака ненавидит его всей своей собачьей фиброй. А сейчас склонен допустить, что дело-то похоже на другое. Уж не влюблен ли Небодар в это бесовское отродье? Немного еще, братцы мои, и я… гм… м… я сам… того… хоть надо сознаться, он столько же заслуживает любви, сколько гиена, ехидна или другая какая-нибудь брамапутра!
Глава двадцатая
СНОВА ПАСТОР МАРТИН АНДРЬЮ
Надо сказать правду: никто более самой Англии не способствовал популярности культа майора. Газеты, в пылу возмущения, перепечатывали решительно все воззвания о нечестивом вероотступнике, снабжая их пространными комментариями. Филологи сочинили новое слово «кавендишизм». В театрах ставили пьесы: «Кавендиш, пророк Магомета», «Кавендиш, отец угнетенных», «Смерть Кавендиша» и тому подобное, разумеется, немедленно же по прошествии двух-трех недель яростно снимаемое с репертуара английской цензурой. Дошло до того, что даже сами туземцы стали читать колониальные газеты и, по словам шутников, заинтересовались вопросом о Кавендише.
Именно в эти дни, в ясное, глубокое, солнечное утро, когда под карнизами плоскокрыших домов ходят голуби, а над карнизами дышат розы, пастор Арениус вышел на крышу своего домика в городе Джерубулу. Он был бел, как стены его жилища. Плечи миссионера от старости уходили вниз, коленки подгибались, а веселые голубые глаза смотрели подслеповато. Усевшись в тростниковую качалку, он развернул месопотамскую английскую газету и много раз кивнул головой с видом крайнего удовольствия.