Страница 73 из 77
– Продолжай, продолжай.
– И, как я понимаю, сила зарядов не ограничена. Предположим, что вместо той энергии, которой достаточно, чтобы разрушить Хаб, они заложили ее столько, сколько необходимо вообще для полной аннигиляции. Взрыв погубит все или выстрелит антивеществом, пропорциональным массе Хаба. Кстати, сколько он весит?
– Около миллиона тонн.
– Взрыв в миллион тонн антивещества убьет на орбите все. Ведь так?
– Полагаю, что да. Но зачем бы нашим союзникам – кем бы они ни были, как ты правильно выразился – захотеть убивать всех?
– Не знаю. Дело только в том, что это теперь вполне возможно. Ведь мы с тобой не знаем, о чем договорились наши хозяева, и какую часть правды сказали нам. И, таким образом, мы оставлены на милость этих таинственных союзников.
– Ты слишком о многом беспокоишься, Квилан.
Квилан посмотрел на сцену и увидел, что оркестр уже занимает места. Воздух вокруг буквально задрожал от аплодисментов. Правда, оркестранты прибыли еще не в полном составе, и Циллер не показывался. В первом отделении звучала не его музыка, но и без этого музыкантов встречали очень живо.
– Быть может. Но теперь это уже ничего не значит. Теперь уже ничто больше ничего не значит.
Он увидел, как из ближайшей двери появились хомомдан Кэйб Ишлоер и дрон И. X. Терсоно. Оба вошли как раз в тот момент, когда начал гаснуть свет. Кэйб махнул майору рукой, и Квилан ответил тем же.
«Терсоно! Мы собираемся взорвать Хаб», – эти слова были уже готовы слететь с языка Квилана. Он должен был сейчас встать и выкрикнуть их, выкрикнуть на весь зал.
Однако Квилан не поднялся и ничего не сказал.
– Я не вмешивался. Потому что на самом деле ты никогда и не собирался делать этого.
– На самом деле?
– На самом деле.
– Очаровательно. Любой философ оценит такое по достоинству, а, Хайлер?
– Проще, сынок, будь проще.
Кэйб и Терсоно уже подходили к своим местам, и оба заметили, что майор тихо плачет, однако сделали вид, что ничего не заметили.
Первые звуки музыки разнеслись по залу, огни полностью погасли, зато вспыхнула настоящая световая феерия на небе.
Квилан не видел перламутровых туч, весь поглощенный зрелищем лазеров, огней, фейерверков, вспышек первых падающих метеоритов, чьи траектории прочерчивали небо изящными летящими линиями. Небо над залом превратилось в разноцветную живую картину.
Полилась музыка, захватывающая слушателей с каждой минутой все больше, все было подчинено какому-то пока еще никому неведомому целому. Квилан не знал, чья это идея, Циллера или Хаба, но вся программа была выстроена так, что каждым своим мгновением целенаправленно готовила финал – новую симфонию. Сначала шли небольшие произведения, отчасти Циллера, отчасти других композиторов. Все они были написаны совершенно в разных стилях, часто весьма противоречащих друг другу. Но каким-то непостижимым образом очень друг друга дополняли.
Короткие паузы, в которые оркестр все увеличивался, давали возможность осознать только что услышанное, и скоро всем вдруг стало до боли ясно, что главная тема этого музыкального вечера – война.
Два потока музыки представляли собой протагонистов – Цивилизацию и Айдайран. Музыка все нарастала по мощи, вызывая ощущение злобной силы.
Квилан обнаружил, что невольно восстанавливает про себя историю этой Айдайранской войны, чтобы проверить правильность своих ощущений.
Неожиданно музыка стихла, словно умерла. Аплодисментов почти не было, словно люди все еще ожидали чего-то. На сцене сидел оркестр в полном составе, за ним полукольцом расположились танцовщики. На сцену вышел Циллер и встал впереди оркестра. Он был окружен сияющим кольцом защитных и световых полей. Овации грохнули внезапно, обрушившись, как водопад, и так же резко стихли.
Оркестр и дирижер замерли на мгновение в абсолютной торжественной тишине. И тогда где-то на краю неба замерцало зарево, – это появилась из-за туч новая Портиция.
Симфония началась тихим шорохом, шелестом, вспыхнувшим в хаосе, казалось, неорганизованных звуков; этому хаосу вторил в небе ослепительный яркий свет единственного метеорита, пронизавшего атмосферу прямо над залом и взорвавшегося. Этот гулкий, завораживающий, рвущий барабанные перепонки звук неожиданно заставил музыку умолкнуть, а всю публику, не исключая Квилана, вскочить на ноги.
Загрохотал гром, идущий неизвестно откуда, в небе вспыхнули столбы ослепительного света, и все оно заполнилось целыми эскадронами и флотилиями метеоритов; они били по глазам, а музыка гремела в уши.
Воздух заполнили изображения каких-то военных сцен и просто абстрактного ужаса, в которых метались полуобнаженные тела танцовщиков.
И пока гремел центр зала, пока волна ужаса заливала публику своей неотвратимой жестокостью, метеориты в небе не заканчивали свою жизнь, постоянно взрываясь и падая в озеро, окружавшее зал, и поднимая фонтаны кипящей воды, словно чьи-то невидимые руки из глубины вод пытались дотянуться до безумного клокочущего неба.
Квилану показалось, что в зале начался крик; весь зал содрогался и трясся; волны озера раскачивали его, словно какое-то обычное корыто. Но вот музыка достигла своего апогея, и публика уже не могла более справиться с раздиравшими ее эмоциями, как неопытный всадник не может совладать со своенравным конем.
Квилан, оглушенный звуками и ослепленный светом, теперь уже сидел, не шевелясь, его охватила какая-то чудовищная апатия. Ему казалось, что под черепом у него образовался какой-то канал, сквозь который его душа постепенно выходит, выходит через некое странное окно, открывшееся в универсуме, и падает по длинному темному коридору в направлении далекого маленького кружка света. «Подобно падению в черную дыру" – подумал Квилан. Или это была мысль Хайлера?
Но, кажется, он и действительно падал, падал и уже не мог остановиться. Мир, универсум, зал, люди – все стало отдаленной точкой. Квилан еще ощутил какую-то смутную печаль от того, что так и не дослушает концерта, особенно заключительной части симфонии. И теперь все, что он еще мог видеть, стало мутным от навернувшихся на глаза слез, а едва доносившиеся звуки почти и совсем заглушил голос его совести, говорившей о страшной вине, о том, что он сделал и чего могло бы не быть.
Тьма вокруг становилась все гуще, и только где-то внизу светилась неяркая точка, словно свет от новой звезды. Квилан подумал, что ему, вероятно, просто подсыпали какой-нибудь наркотик. Почему бы и нет? Ведь он так и не сумел познать всех тонкостей и сложностей психологии жителей Цивилизации.
Неожиданно майор упал с глухим звуком на что-то твердое и в следующее мгновение сел и осмотрелся.
С одной стороны лился отдаленный свет, тоже неяркий, молочный. Квилан поднялся; пол оказался теплым и податливым. Вокруг не было ни звука, ни запаха. Он слышал собственное дыхание и биение своего сердца. Вокруг не было ничего и никого.
– Хайлер? – позвал он и подождал мгновение. – Хайлер! ХАЙЛЕР?!
Ничего. Тогда Квилан тихо пошел в сторону света.
Вскоре он оказался на галерее, весьма напоминавшей обзорную галерею Хаба, но место это было совершенно пустынным, не считая ряда длинных сидений. Квилан пошел вдоль ряда, пока не обнаружил наконец что одно из них занято.
Аватар, освещаемый отраженным светом Орбиты, спокойно сидел и смотрел на него. Затем он приглашающим жестом похлопал ладонью по рядом стоящему сиденью. На этот раз он был одет в темно-серый безукоризненный костюм.
– Квилан, спасибо вам, что пришли. Прошу вас, садитесь. – Гладкая серебристая кожа отразила на мгновение печальное лицо Квилана.
Майор сел, и сиденье оказалось на удивление удобным и мягким.
– Что я здесь делаю? – тихо спросил он, и голос его прозвучал глухо и странно. Квилан понял: здесь тоже не было эха.
– Я думал, мы просто поговорим, – так же тихо ответил аватар.
– О чем?