Страница 2 из 2
- Вот баня, - сказал первый мальчик.- Моются в ней раздельно, а парятся вместе - такая, понимаете, у нас баня.
- И не стыдно? - опасливо спросил Комнатов.
- А чего стыдиться? - удивился конопатенький. - Тело - оно и есть тело. Зато с малолетства привыкаем к этому... ну, понятно к чему, и потом уже нет этого ажиотажа.
Комнатов удивленно посмотрел на мальчишек, покачал головой, но промолчал, потому что против тела действительно возразить было нечего.
После бани смотрели церковь, затем домик, где бывал знаменитый боевик Савинков, и еще другой домик, занятый одним отставным министром. На вопрос Комнатова, с чего это бывший министр здесь поселился, первый мальчик сказал:
- Взял и поселился. Говорит, хочу напоследок пожить среди счастливых людей. Говорит, сроду не встречал столько счастливых людей, как в Новом Заводе.
- Только уж больно он надоел, - добавил конопатенький, - по каждому случаю выступает: "Трудиться надо, товарищи, трудиться за совесть, а не за страх!" Конечно, над ним смеются. Ну, иногда перебьют: дескать, зачем трудиться-то, товарищ бывший министр? "Как зачем,- говорит,- чтобы создавать материальные блага..." Наши опять смеются.
- Погоди, - сказал Комнатов,- но ведь и твой отец трудится, значит, и его поднимают на смех? .
- Мой отец ради своего удовольствия трудится, чего тут смешного...
Комнатову стало не по себе. То есть ему и раньше было не по себе, но тут как-то уж очень стало не по себе.
- Что-то я, ребята, не пойму, - сказал он. - Если у вас почти никто не работает, то как же вы живете?
- Во как живем! - сказал первый мальчишка и показал большой палец.Тут у нас происходит обыкновенная светлая жизнь, основанная на уважении к личности человека. Просто в других местах еще до этого не дошли, и поэтому, конечно, некоторые смотрят на нашу жизнь как баран на новые ворота.
Комнатова задели эти слова, но виду он не показал.
- Вообще я предлагаю такую формулировку, - добавил конопатенький, советская власть плюс уважение к личности равняется обыкновенная светлая жизнь. Поэтому-то и народ у нас покладистый, добродушный и работает исключительно для души.
- Знаете что, ребята, - сказал Комнатов, - это, может быть, и хорошо, но преждевременно.
- Конечно преждевременно! - согласился с ним конопатенький.- Только уж больно пожить охота!..
На этом разговор приостановился, и Комнатов воспользовался паузой, чтобы хорошенько разобраться в том, что наговорили ему мальчишки. Было очевидно, что в Новом Заводе совершается какая-то чудная, необыкновенная жизнь, которую разделяют даже подростки, и не то что разделяют - это было бы естественно,- а всячески поддерживают, в то время как по норме подростки не поддерживают ничего и чаще всего даже не разделяют. Но поскольку толком он в этой жизни не разобрался и поскольку его очень смутило, что новозаводские жители откровенно манкируют трудом, он почувствовал к ним какое-то тяжелое нерасположение, которое обыкновенные люди часто питают к "избранникам праздным", героям и мудрецам. И ему непереносимо, до боли под ложечкой, захотелось назад, домой. Он решил немедленно идти на вокзал покупать обратный билет и сообщил об этом мальчишкам.
Мальчишки его решению нисколько не удивились.
- Вот он тебя проводит,- сказал конопатенький, показывая пальцем на молчуна. - Мы бы вас все вместе проводили, да времени нет, спешим.
Они по-взрослому подали Комнатову руки и пошли по каким-то своим делам. Комнатову вдруг захотелось спросить, по каким именно, но он побоялся услышать что-нибудь уж совсем фантастическое и смолчал.
Придя на вокзал, Комнатов купил обратный билет, сел на скамейку, одиноко торчавшую в дальнем конце платформы, и приготовился ожидать. Молчун присел рядом.
- А у меня тетка в Москве живет... - вдруг сказал он.- То есть не в Москве, а в Монине, но ведь это то же самое, что в Москве?
И он опять замолчал, печально глядя куда-то вдаль.
Приятели его все же явились перед самым отходом поезда; подозрительно покосившись на молчуна, они вручили Комнатову букет черемухи и потом, когда поезд тронулся, долго махали вслед, пока не превратились в трогательное отточие...
"Вот ведь какая странная штука жизнь,- думал Комнатов, лежа на своей верхней полке.- Не напросись в гости тесть, не разругайся я с женой, не уйди из дома, так никогда бы и не узнал, что в каких-нибудь ста пятидесяти километрах от родного узилища люди живут совсем на иной манер..." И вот что интересно: чуть позже он уже думал о том, что на самом деле этот манер - в высшей степени соблазнительный манер, что, судя по всему, в Новом Заводе точно совершается светлая жизнь, а его дом родной - это именно узилище, в котором его, между прочим, поджидают новые сцены и тесть-болван, в лучшем случае - лежание на боку. Комнатова почему-то настораживал только контрапункт подозрительного молчуна, но он так разнервничался, что ему вдруг страстно захотелось сойти и пересесть на обратный поезд. "Дурак,говорил он себе,- набитый дурак!.."
Поезд тем временем сбавил ход и вскоре остановился. Комнатов выглянул в окошко, чтобы узнать, как называется станция; станция называлась - Новый Завод.