Бунт Дениса Бушуева

Веселая толпа пассажиров 1-го класса уже толпилась у левого борта, ожидая, когда пароход пристанет к берегу. Аркадий Иванович прошел за их спинами, обогнул салон, за зеркальными стеклами которого видны были люди, склонившиеся над тарелками и соусницами, и прошел на нос, к шезлонгу Ольги.

– Вот твое молоко… – сказал он, улыбаясь и подавая стакан Ольге. – Ах, если б ты знала, как я счастлив…

Он с трудом, но с наслаждением выговаривал это «ты». Усевшись в шезлонг напротив нее, он зажмурил глаза и покрутил головой – радость, казалось, распирала его.

Аркадий Иванович приехал в Ялту в начале мая, получив полуторамесячный отпуск. У Ольги были еще впереди три недели отпуска без сохранения содержания. Но как раз к этому времени она получила извещение об увольнении с работы «по сокращению штатов». Ольга давно этого ожидала. Дело в том, что директор треста, где она работала машинисткой, не раз откровенно намекал ей, что если она будет продолжать упрямиться, то она рискует потерять место. Незадолго перед ее отъездом в Крым он напомнил ей об этом еще раз и получил пощечину.

Потеря места не огорчила Ольгу Николаевну, потому что по возвращении в Москву она все равно собиралась уходить из треста. А так как то, что ей рано или поздно придется расстаться с работой, было ей известно задолго до увольнения, то они с Еленой Михайловной сумели к этому времени скопить кое-какие деньжонки.

На семейном совете в Ялте, в котором принимал участие и Аркадий Иванович, было решено, что лето Ольга будет отдыхать. За это время Аркадий Иванович брался подыскать ей новую работу.

Местом отдыха было выбрано село Отважное на Волге, где у Аркадия Ивановича жили знакомые – семья архитектора Белецкого. Хрусталев уверял, что там дешево можно прожить, что для Ольги теперь было очень важно. Он списался с Белецкими и немедленно получил ответ. Николай Иванович писал, что они очень рады будут пристроить у себя гостей, так как дом у них большой и места всем хватит. В случае же, если бы Ольга Николаевна пожелала снять где-нибудь комнату в другом месте, то и это можно устроить, ибо свободных комнат в Отважном сколько угодно. И вскоре Ольга с Хрусталевым выехали в Отважное. Заехав по дороге в Москву, Ольга оформила увольнение, отослала кое-какие вещи на адрес Белецких в Отважное и справилась по телефону у врача Дениса Бушуева о его здоровье: Бушуев в то время был на пути к окончательному выздоровлению.

Пробыв в Москве два дня, Ольга Николаевна с Хрусталевым на туристском пароходе спустились по Москве-реке, Оке и Волге до Куйбышева (Ольге очень хотелось посмотреть на Жигули). В Куйбышеве, после осмотра города и Царева Кургана, они пересели на пассажирский пароход «Нева» и поехали вверх по Волге в Отважное.

Танечка с Еленой Михайловной переехали в Севастополь к брату Елены Михайловны, капитану дальнего плавания Егорычеву, где собирались некоторое время погостить, пока Ольга Николаевна путешествует и пока она устраивается в Отважном.

– Знаешь… – говорил Аркадий Иванович, прикуривая папиросу и исподлобья, весело поглядывая на Ольгу. – Знаешь, давай-ка мы вот что сделаем: приедем к Белецким и прямо там, в глуши, в деревне и поженимся. А то пока-то мы попадем в Москву…

– Какой, однако, вы торопливый…

– Ты… – поправил он.

– Ты-ы! – подчеркнуто сказала она, подаваясь всем телом к нему и смешно морща нос, как бы дразня его.

Он мгновенно вскочил, уперся руками в поручни шезлонга, наклонился и, встретив протянутые навстречу полураскрытые мягкие губы, поцеловал ее. А когда оторвался и заглянул ей в глаза, то как-то сразу понял, что то, чего он так упорно добивался, что представлялось ему сумасшедшим счастьем – случится очень скоро, быть может, сегодня же. Поняла это и она, и, чтобы скрыть затуманенные глаза и невольное смущение (она догадалась, что он уловил ее желание), она слегка отвернулась и опустила глаза, прикрыв их темными ресницами. В самом деле, она впервые поймала себя на том, что желает его близости. И досадовала на себя, что не сумела скрыть этого желания.

– Я приду к тебе сегодня вечером… – тихо сказал он, с трудом разлепляя мгновенно спекшиеся губы и сдерживая дыхание.

Она ничего не ответила. Только уголок ярких, словно вырезанных губ ее чуть дрогнул.

Хрустнув кранцами, пароход пристал к дебаркадеру. Перекинули трап, чалки. Шаркая по трапу лаптями и кожаными сапогами, хлынула с парохода на пристань толпа третьеклассников.

Ольга порывисто встала.

– Пойдем, посмотрим на берег…

Он покорно поднялся и пошел за нею, следя, как в тумане, за движениями всей ее фигуры. Подошли к борту. Возле берега, усыпанного мелким гравием, тихо вздыхала голубоватая вода с радужными пятнами нефти. За полоской гравия шла широкая зеленая полоса травы, пересыпанная желтыми шариками кубариков и белыми ромашками, потом – глинистый обрыв, а за ним – серенькие домики под железными и тесовыми крышами. Дома, вперемежку с тополями и березами, уступами подымались вверх, на высокую гору. По съезду громыхала телега, груженная мешками, и возчик, – худой мужичонка в синем картузе, шагавший рядом с телегой, – изо всех сил натягивал вожжи и басовито кричал:

– Тпру!.. Тпру-у, подлая!..

И вдруг Ольга вспомнила то, чему она однажды была свидетельницей и что, как дурной сон, преследовало ее уже много лет.

Однажды, когда ей было восемнадцать лет, а Дмитрию двадцать два, отец отправил их прокатиться по Волге. Возле Рыбинска погожим летним днем пароход, на котором ехали Ольга с братом, пристал к пристани Село Малое. Они с братом стояли у борта и смотрели на берег.

На крыше дебаркадера, что приходилась вровень с верхней палубой парохода, стоял в одних трусиках загорелый мальчик лет двенадцати, белокурый и сероглазый. Внизу, на корме пристани, стояли еще два мальчика. Они размахивали руками и наперебой кричали:

– Слабо! Не нырнешь…

– Нырну! – уверенно отвечал им мальчик с крыши.

– Не нырнешь! Слабо!..

– Нырну!.. – подтвердил мальчик и мельком глянул на Ольгу задорными серыми глазами. Долго, всю жизнь потом Ольга Николаевна вспоминала этот взгляд и никогда не могла его забыть.

Мальчик легко оттолкнулся и прыгнул вниз головой. Перелетев через головы стоявших на корме пристани мальчиков и чуть-чуть не задев борта, он шумно упал в воду, подняв каскад брызг. Долго, очень долго его не было видно. Но вот показалась рука, слабо взмахнула – он, видимо, хотел плыть – и снова скрылась. Потом вынырнула на секунду белокурая голова и тоже скрылась. Потом показались обе руки и сначала слабо, а потом – все сильнее и сильнее забили по воде: человек цеплялся за жизнь…

Ольга побледнела и схватилась за брата. Дмитрий с силой вырвал у нее руку, мгновенно выкинул на палубу из карманов брюк докумен ты и деньги и, ловко перемахнув через поручни, быстро, как кошка, стал спускаться по кожуху и «сияниям» колеса вниз к воде. Добравшись до обносов, он, одетый, в ботинках – стремительно прыгнул.

Между тем мальчик продолжал бешено бить ладонями по воде и постепенно приближался к берегу. Вот он нащупал ногами дно, руки перестали бить по воде, показалась голова, плечи и, встав по пояс, он, пошатываясь и выплевывая тяжелые сгустки крови, пошел на берег. Возле приплеска упал на четвереньки и молча стал ползти по мелкой воде, мотая из стороны в сторону головой, словно оглушенный, и продолжал выплевывать кровь, часто и сильно икая.

В эту минуту его подхватил подплывший Дмитрий и, подняв на руки, вынес на сухое место.

Все это происходило очень близко от Ольги, перед самыми ее глазами. Она отчетливо слышала, как мальчик, сквозь икоту, сказал Дмитрию:

– Отшиб… грудь… о камень… Эх-х, круто взял…

Со всех сторон бежали люди. Дмитрий положил мальчика на траву, на спину. Мальчик поминутно поднимал руку к глазам, прикрывал их ладошкой и снова отбрасывал руку. И шевелил пальцами ног. Багровая грудь его быстро, на глазах у столпившихся людей все больше и больше синела. Икать он перестал, но из уголка фио летовых губ его, не переставая, бежала на подбородок кровь. По приплеску, от пристани, спотыкаясь и падая, бежала молодая баба в белом платке и черной юбке и негромко, скороговоркой повторяла одно и то же: