Страница 42 из 92
Неизвестно, что пил Кузьмич накануне, но в этот день он как всегда мучился с похмелья, поэтому принял протянутый стакан с благодарностью, правда слегка удивившись, что его протягивает сам начальник аэропорта. Кузьмич залпом выпил стакан и, как ни в чем не бывало, опять взялся "точать детали" Все молчали и никто, опять же к удивлению Кузьмича, от него не отходил. "Наверное, хронометраж ведут", подумал Кузьмич, и принялся "точать".
А от начальника аэропорта и его помощников каждые полчаса городским властям летело сообщение: "Кузьмич все ещё "точает" или "Кузьмич" "точает" ещё с большим усердием и производительностью. Словом, ставили в известность, дескать, подопытный "кролик" как ни в чем не бывало продолжает работать и никаких признаков отравления не проявляется.
Когда истекли положенные для случаев отравления 6 часов, а Кузьмич работал как ни в чем не бывало, у людей словно свалилась гора с плеч жидкость "И" пригодна для употребления. Все сразу успокоились и все встало на свои месте. А начальник аэропорта был доволен больше всех: теперь предприятие будет жить и все работники аэропорта и жители соседних сел достойно отметят 1 Мая - Международный день солидарности.
30 апреля ночь была не по-весеннему морозная и на окрестных дорогах выступил иней. Зато ранним утром была отчетливо видна вереница человеческих фигурок, устремленных в сторону аэропорта. Люди шли с бидонами и чайниками, термосами и даже рукомойниками. Шли по проторенной дорожке в сторону аэропорта...
1997 г.
НОСТАЛЬЖИ
Мучаясь страшной головной болью, я заскочил в современный пивбар, где потчевали каким-то зарубежным пивом с импортными чипсами и вовсе не из традиционных, измазанных рыбьими внутренностями и чешуей, пол-литровых кружек, а из длинных стаканов. Но когда трубы горят, разве будешь далеко отходить от дома, чтобы найти подходящее питейное заведение.
По старой советской привычке я заказал сразу три стакана и отошел к свободному дальнему столику. Первый бокал - залпом, второй наполовину. Теперь время передохнуть, привести в порядок мысли и оглядеться по сторонам. И тут перед моим столиком нарисовался он - постсоветский великовозрастный денди, дитя послевоенных лет с маслянистыми волосами, мятым лицом и пиджачком и с платочком, завязанным вокруг шеи "А ля Вознесенский". Он жалобно-просящими глазами смотрел на мои бокалы с пивом и ничего не говорил. Впрочем, все было понятно. Мое настроение просто обязывало привести в чувства коллегу по бурному вечернему застолью, и я, ни выронив ни слова, подтолкнул полный стакан в его сторону.
- Нет-нет! - тут же манерно всплеснул он руками, - Я не достоин бокала! Позвольте, сэр, опустившемуся до городской клоаки бывшему актеру драматического театра допить ваше...
Я не успел возразить, а мой незнакомец уже вливал последние остатки из стакана себе в рот. Вытерев тыльной стороной ладони губы и подбородок, он грациозно поставил стакан на стол, сел на краешек стула и представился:
- Мишка. Мишка Папахин. Можете не любить и не жаловать.
Выпитое мною пиво не только вернуло пошатнувшееся здоровье и бодрое расположение духа, но и располагало к неторопливой беседе. Но кто же беседует за пустыми столом? Я вытащил полсотни и положил на стол перед моим новым знакомым.
- Возьми, Мишка, ещё по два бокальчика.
Но бывший актер и не шелохнулся, грустно посмотрел на лежащий перед ним дензнак и только после этого почти шепотом спросил:
- Может портвейна?
- Где ж ты его возьмешь-то?
- Тут за углом коммерческая палатка. Там "Улыбку" продают. Двадцать три тыщи за бутылку. Не жалко? - кивнул он головой в сторону денег.
- Тогда возьми лучше бутылку "Смиронова"...
- Уверяю вас, лучше взять портвейна. Потому как после "Смирнова" вы не сможете пить портвейн. А после портвейна всегда безболезненно выпьете водки.
Я стал добр и милостив:
- Тогда бери себе портвейн, а мне четвертинку водочки.
Через десять минут, опрокинув стакан "Улыбки", он рассказывал о себе. Не состоявшийся Ильинский, бывшая тень Янковского. Ах, а сколько портвейна они выпили с Далем. Он пробовался на роль Мюллера в "Семнадцать мгновений", но в последний момент место занял Банионис. А бесконечные застолья за кулисами по поводу восхитительных премьер! Конечно, он врал. Я в этом нисколько не сомневался. Но прерывать его не хотелось. Выпитая стопка "Смирнова" настраивала на лирический лад.
- А что до портвейна-то опустился? - спросил я его, когда он под столом наливал себе в пластмассовый стаканчик сто пятьдесят граммов "Улыбки".
- Нет, не опустился. - допив последний глоток, сказал он и достал из кармана усыпанную табаком карамельку. - Я всю свою сознательную и бурную жизнь любил только портвейн. Если помнишь, был "Агдам" - по 2.12. "Иверия" - 2.07, "Чашма" - 2.42, "Кавказ" - 2.12, "Жевторанг" - или как его? короче, 2.62. "Гратиешты" по рупь семьдесят восемь за 0,5. Опять же "Алабашлы" - 2.62, виртуозный налиток. "Сахра" - 2.27. А этот замечательный букет по 2.10 - "Лидия", "Анапа". Вот, "Улыбка" из той же серии! Потом, простите, напиток "Яблочко". Рупь двадцать две, между прочим. С хлебушком. Прямо в нем хлебушек размачиваешь - и... как к себе домой. А по большим праздникам не западло было и хересу взять по 3.10. Это, конечно, вызов, но не опускаться же было до водки на троих. Я за всю жизнь только несколько раз "троил". Скучно. Всосали по стакану, и все. А поговорить? А душа? Где душа, я вас спрашиваю? Нет её. Сорок градусов убивают порыв и губят нравственность. Недаром Федор Михайлович Достоевский говаривал: водка зверит и скотинит человека! Или эти слова графу Толстому принадлежат? Надо ж, запамятовал... А портвейн побуждает.
- Побуждает к чему?
- К тому, чтобы пойти и взять еще.
Я сразу сообразил, что эти слова предназначены мне. Достал и выложил на стол ещё полтинник. Глаза, наполненные туманом моего напарника загорелись с новой силой и пятидесятитысячная тут же исчезла в его кармане. Он тут же догадался, что тема нашего разговора мне нравится и затараторил: