Страница 12 из 64
— А я не сомневаюсь в том, что никому до этого нет дела! — сказала она. — Пожалуйста, Джим, перестаньте дурачиться, иначе все уйдут отсюда!
Джим поглядел на нее сузившимися от гнева глазами. Самый голос ее стал ненавистен ему. Она выдержала его долгий взгляд и вызывающе спокойно затянулась папироской. Роберт следил за ними обоими.
Не докурив папиросу и бросив ее в пепельницу, Джозефина обратилась к Аарону:
— Лучше расскажите нам что-нибудь о себе, мистер Сиссон, — сказала она. — Нравится ли вам Лондон?
— Я люблю Лондон, — ответил Аарон.
Последовал ряд обычных вопросов: — Где живете? — В Блумсбери. — Много ли у вас знакомых? — Никого, кроме одного музыканта в оркестре. — Как удалось получить место? — Через театрального агента. И т. д., и т. п.
— Чего вы ждете от движения среди шахтеров? — спросил Джим, давая новое направление разговору.
— Я? — удивился Сиссон. — Я ничего не жду от него.
— Полагаете ли вы, что они восстанут против правительства?
— С какой целью?
— Ради национализации промышленности.
— Когда-нибудь, вероятно, это произойдет.
— А выйдут ли они сражаться на улицах?
— Сражаться?
— Да.
Аарон спокойно улыбнулся.
— А ради чего стали бы они сражаться? — скептически спросил он.
— Как ради чего? Разве им не из-за чего бороться? — вскипела Джозефина. — Разве прочный мир, свобода и победа над этим насквозь прогнившим общественным строем не стоят того, чтобы сражаться ради них?
Аарон тихо посмеивался, качая головой.
— Вам не следовало бы спрашивать меня об этом, — ответил он с горечью. — Я только что ушел от них, потому что они занимаются только парламентским крючкотворством.
— Но будут же они действовать? — все тем же тоном продолжала Джозефина.
— Действовать? — переспросил Аарон. — Что вы называете «действовать»?
— Опрокинуть правительство и взять управление страной в свои руки.
— Когда-нибудь это, может быть, и случится, — холодно ответил Аарон.
— Я только и жду, чтобы они выступили, — с жаром говорила Джозефина. — Надеюсь, устроят же они когда-нибудь кровавую революцию.
Все с удивлением взглянули на нее. Ее темные брови насупились. В своем черно-серебряном платье она могла показаться настоящим воплощением грядущих социальных потрясений.
— Почему же непременно кровавую? — спросил Роберт.
— Да, кровавую! Я не верю в бескровные революции, — уверенно сказала Джозефина. — С каким восторгом я бы ее встретила! Я сама пошла бы впереди с красным флагом.
— Это было бы безумством, — сказала Тэнни.
— Мне хотелось бы увидеть настоящий уличный бой, — с загоревшимися глазами подхватила Джозефина.
— Однако, — остановил ее Роберт, разве вам не кажется, что мы досыта нагляделись таких вещей во время войны? И разве мы не убедились, что это занятие глупое и ни к чему не приводит?
— Да, но гражданская война — это совсем другое дело. Мне не доставило бы никакого удовольствия драться с немцами. А гражданская война совсем не то!
— Джозефина права, — высказал свое мнение Джим.
— Как вы не понимаете, — вскипела Джозефина. — В гражданской войне вы чувствуете, по крайней мере, что делаете дело.
— То есть расстреливаете и разрушаете дома? — иронически спросил Лилли.
— Да! — приняла его вызов Джозефина.
— Правильно! — произнес вдруг Аарон, резко двинувшись на своем стуле.
Лилли переглянулся с ним взглядом взаимного понимания.
— Так вот, — сказала Тэнни, — не сегодня завтра и должна наступить очистительная буря!
— Да, — протянула Кларисса. — Я тоже сторонница бури. Я тоже стою за разрушение. Только я желаю иметь центральное отопление и хорошего повара.
Все засмеялись. Джим налил себе стакан виски и кивнул головой Сиссону.
— За ваше здоровье! Выпьете со мной?
Аарон отрицательно качнул головой. Джим не неволил его. Он не прочь был поберечь вино для себя.
— Скажите, верите ли вы в любовь? — спросил он Аарона, садясь рядом с ним.
— Любовь? — недоуменно переспросил Аарон. — Не знаю, что сказать вам об этом.
— Это жизнь! — торжественно продекламировал Джим. — Любовь — это жизнь!
— А по-моему это такой же порок, как пьянство, — ответил Лилли.
— Порок? Это смотря по человеку, голубчик. Для меня это жизнь, жизнь! Разве вы не согласны? — с любезной улыбкой обратился Джим к Клариссе.
— О, да! Совершенно согласна, — небрежно протянула та.
— В таком случае позвольте записать, — издевался Лилли. Он отыскал синий карандаш и крупными печатными буквами стал выводить на белом мраморе камина:
Любовь — это жизнь.
Джулия вскочила, увидев эту надпись, и протянула вперед руки, словно защищаясь от нее.
— О, я ненавижу любовь, — возбужденно закричала она. — Ненавижу!
— А мне думается, что это болезнь, — задумчиво произнесла Джозефина. — Может быть, все мы больны, потому и не умеем любить.
— Вам бы следовало, сударыня, произвести новый опыт, — оборвал ее Джим. — Я знаю, что такое любовь. Я размышлял об этом. Любовь есть цветение души.
— Запишите, — повторил Лилли.
И на мраморной облицовке камина появилась вторая строчка:
Любовь есть цветение души
Джим взглянул на надпись.
— Правильно. Вы пишете без ошибок, Лилли!.. Итак, продолжаем. Когда любишь — душа цветет. А если душа не цветет, она увядает.
— От любви расцветает душа, — с напускной торжественностью произнес Лилли, — а цветение души порождает революции!
— Браво, Лилли! — согласился Джим. — Вы вдруг прозрели и попали в точку.
— Значит, можно записать и увековечить?
И Лилли вывел на мраморе:
Цветение души порождает революции
— Теперь я понимаю, — продолжал Лилли, — зачем вы так усердно наливаете свою внутренность вином. Вы хотите, чтобы у вас расцвела душа.
— Вы необыкновенно проницательны, — против обыкновения спокойно ответил Джим. — Я много раз замечал: когда я люблю, я испытываю прилив энергии. Я физически ощущаю ее здесь. — Он ткнул себя пальцем в верхнюю часть живота. — Это потому, что душа становится шире. И если бы у меня не бывало таких приливов энергии и бодрости, я бы давно околел.
— Довольно с меня! — встала со своего места Тэнни. — Я нахожу, что все вы сегодня поглупели. Да и поздно уже.
— Вот, — не слушая ее и уже встав с кресла, торжественно произнес Джим, указывая на Клариссу: — она — Любовь. А он — Трудовой Народ. Все надежды — на эти две силы. — И широким жестом он изобразил соединение Аарона Сиссона с миссис Броунинг.
— Как интересно! Со времен детства я не участвовала в таких аллегорических представлениях. Вы же, должно быть, никогда не принимали в них участия? — с улыбкой обернулась Кларисса к Аарону.
— Никогда, — ответил тот.
— Прощайте, — сердито перебила их Тэнни. — Вы все ужасно мне надоели.
— Жалко вас. Прощайте, — поклонился Джим.
— Нам всем надо идти, если мы хотим еще застать поезд подземки.
Все общество, за исключением Джима, скоро собралось и по узким, мокрым от дождя улицам подошло к станции подземной дороги. Роберту с Джулией и Клариссой надо было ехать на запад, Лилли с женой жили в Хэмпстэде, а у Джозефины и Аарона была общая дорога в Блумсбэри.
Спускаясь в подземный вокзал, Роберт обратился к Джозефине и Аарону.
— Надеюсь, — сказал он, — что мистер Сиссон проводит вас до самого дома, Джозефина. Ведь он живет в ваших краях.
— В этом нет никакой необходимости, — смущенно ответила Джозефина.
Общество разделилось. Приходили уже последние поезда. Станция была полупуста. Среди ожидавшей публики было много пьяных. Подземные артерии Лондона после полуночи являют особенное зрелище. Все здесь представляется необычным и жутким.
— Как я ненавижу этот Лондон, — горячо воскликнула Тэнни. По происхождению она была наполовину норвежкой и большую часть жизни, до замужества с Лилли, прожила в Норвегии.