Страница 31 из 36
Пьяный тип провернулся на одной ноге, выплёвывая окровавленные зубы, и упал.
— Bagasse, — процедил Джексон, безжалостно ухмыльнувшись.
Жом сахарного тростника. Выжатый до буквального смысла этого слова. Я зажала уши, борясь с головокружением.
Теперь, когда враг побеждён, гнев Джексона начал стихать. Вдруг он повернул голову в мою сторону и смущенно свёл брови:
— Эванджелин, что ты...?
Он обвёл взглядом своё жилище, словно увидел его моими глазами. Словно увидел эту дыру впервые в жизни.
Даже после проявленной Джексоном жестокости, я не могу перестать его жалеть.
И, видимо, он заметил это по выражению моего лица, потому что покраснел от смущения. Но смену смущению опять вернулась ярость, полностью заполонившая взгляд.
— Какого хрена ты сюда припёрлась? — у него на шее напряглись сухожилия. — Что ты делаешь в моём доме?
Я, хлопая глазами, попятилась назад. Только не поворачивайся к нему спиной, не отводи взгляд...
— Такие люди и в Бейсене? C’est ça coo-yôn! Bo
Я никогда ещё так отчётливо не слышала его акцент.
— Я... я...
— Захотелось узнать, как живут бедняки? Да?
Переступив порог, я вышла на крыльцо.
— Я хотела забрать альбом, который ты у меня украл!
Блеснула молния, осветив лицо, искажённое гневом. Тотчас же прокатился раскат грома, встряхнув хижину так, что аж крыльцо заскрипело. Я вскрикнула и взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие.
— Тот альбом с сумасшедшими рисунками? Пришла, устроить мне разнос?
Джексон протянул в мою сторону раненную руку, и я отступила назад под проливной дождь.
Шаткая ступенька под ногой прогнулась, и мою лодыжку пронзила боль.
Я падаю... падаю... и приземляюсь задницей в лужу. Хватаю ртом воздух, отплёвываюсь, слишком ошеломлённая, чтобы кричать.
Мокрые пряди облепили лицо и плечи. Я попыталась встать, но увязла в топкой грязи. Убирая с глаз волос, совсем перепачкала ею лицо.
Сморгнув капли дождя, я крикнула:
— Ты! — хочется обозвать его последними словами, обвинить во всем, что можно, но с губ снова и снова срывается одно лишь. — Ты!
— Ты мне противен! — наконец выпалила я.
Он едко усмехнулся:
— Да неужели? Не ты ли этой ночью облизывала губы, мечтая о поцелуе? Тогда тебе нравилось моё общество!
Я залилась краской.
— Ты пудрил мне мозги, пока твой дружок неудачник воровал наши вещи. Притворился, будто я тебе нравлюсь.
— Что-то ты не сильно противилась! — он поднял раненную руку и запустил пальцы в волосы. — Я тут прослушал твоё сообщение Рэдклиффу. Значит, ты собиралась меня поцеловать, а через несколько дней отдаться ему?
— Отдай мой альбом!
— Или что? Что ты мне сделаешь? У куколки нет зубов.
Меня охватило отчаяние. Кайджан прав. Сила на его стороне. Разве что я могла бы задушить кого-то лозами, или изрезать на тесёмки, как красная ведьма из моих снов?
Ногти начали удлиняться, и меня охватило чувство блаженного единения, как тогда с тростником. Я ощутила всё растения вокруг: их расположение, силу и слабости.
Почувствовала, как кипарис, растущий у хижины Джексона, потянул ко мне свои ветви; как поползли, отозвавшись шелестом, стебли кудзу, готовые стать в мою защиту.
На короткое мгновение мне захотелось показать ему, на чьей стороне сила на самом деле, наказать за причинённую боль.
Наказать? Нет, нет! Я немедля попыталась осадить гнев.
— Хочешь свои рисунки? — Джексон метнулся в дом и вернулся с альбомом. — Лови.
И швырнул его, словно фрисби, разбросав страницы по всему двору.
— Нет! — крикнула я, задыхаясь от возмущения.
Наконец я смогла подняться на колени, и, судорожно откашливаясь, начала собирать рисунки. От прикосновений к бумаге в сознании вспыхивают видения.
Смерть. Кровожадные монстры. Солнце в ночном небе.
Я подбираю страницу за страницей, не переставая кричать:
— Ненавижу тебя! Грязная скотина!
На красивом лице промелькнула звериная свирепость.
Даже когда он защищал мать, было видно, что ему нравилось избивать человека до полусмерти. И это только лишний раз доказывает, какой он на самом деле жестокий. Bagasse...
— НЕНАВИЖУ тебя! Больше никогда ко мне не подходи!
Он как-то странно посмотрел на меня и мотнул головой. Гневное выражение на лице сменилось замешательством.
Что такого он увидел?
— Эви! — крикнула Мэл. Она идёт за мной!
Она обхватила меня за плечи и помогла подняться, крикнув Джексону:
— Держись от неё подальше, жалкий нищеброд!
Он последний раз удивлённо взглянул на меня и ушёл.
Как раз, когда дверь лачуги захлопнулась, мои лозы достигли крыльца. Мэл слишком занята, суетясь вокруг меня, но я чётко вижу, как они извиваются, словно кобры в ожидании моего приказа.
— Нет, — прошептала я, и со скоростью лопнувшей резинки они уползли обратно в кусты.
Я повернулась к Мэл:
— Мне нужны эти рисунки. Все до одного.
Она без единого слова опустилась на колени рядом со мной. И мы вместе начали копаться в грязи, собирая промокшие листы.
_______________
— Не молчи, — мы с Мэл, обе вывалянные в грязи, поднимаемся по ступенькам крыльца под стихающим дождём, — ненавижу, когда ты молчишь.
По дороге домой я рассказала ей про ПРШ, про свои видения, про маму и бабушку (только о растениях умолчала), как раз к концу пути и закончила.
После признания я почувствовала себя побитой, одной из тех манекенов для бокса, что после каждого удара возвращаются на место. Но в том то и дело, что эти дурацкие манекены потом получают ещё больше тумаков.
Когда же закончится этот день? Нижняя губа задрожала, но я отогнала слёзы.
— Я жду, пока ты расскажешь, что произошло в лачуге кайджана, — сказала Мэл, — у тебя было такое лицо, типа "я увидела что-то ужасное в дровяном сарае"[34].
— Может, когда-нибудь расскажу, — сейчас эти воспоминания слишком болезненны.
— Почему я последней узнала о твоих видениях? Женщине, породившей тебя, стало известно об этом гораздо раньше. Обидно.
— Я не хотела, чтобы ты стала по-другому ко мне относиться, — когда мы подошли к двери, я сказала, — я пойму, если ты не захочешь больше дружить.
И кивнула на рюкзак, полный промокших листов.
Закатив глаза, Мэл протянула его мне.
— И упустить возможность продать онлайн плоды твоего больного воображения? Ну уж нет, моя чокнутая проказница, — она обняла меня и, притянув к себе, запустила пальцы в мои грязные волосы, — я сколочу на этом целое состояние! Так что гони парочку рисунков, не промокших и не воняющих кайджаном.
— Прекрати, — на удивление я уже готова расхохотаться.
— Ты уверена, что не нуждаешься в моей помощи? — спросила Мэл, наконец выпустив меня из объятий.
— Всё в порядке, — ответила я, — кажется, мне просто нужно хорошенько отреветься.
— Послушай, завтра мы со всем этим разберёмся, — заверила меня Мэл, — знай одно: в ПШР ты больше не вернёшься. Если нужно будет, мы сбежим вместе, вступим в гражданский брак и будем жить за счёт твоего творчества.
Нижняя губа снова предательски задрожала:
— Ты всегда готова прийти на помощь, терпишь все мои причуды.
Мэл окинула меня взглядом:
— Ты, дурочка, Грин. Отбрось сантименты и просто подумай, какой у меня есть выбор? Привеет. Ты моя лучшая подруга. Так что давай уже шуруй домой, пока я не пересмотрела критерии отбора.
Я грустно кивнула и потащилась в дом, по пути помахав на прощанье отъезжающей Мэл. Она врубила музыку на всю катушку и просигналила своим фирменным тройным гудком.
Войдя в кухню, я застала там маму за готовкой попкорна.
— Привет, милая, даже не верится, что дождь прошёл, — весело бросила она через плечо, а когда обернулась чуть не потеряла дар речи, — Эви! Что с тобой случилось?
34
Фраза из романа британской писательницы Стеллы Гиббонс "Неуютная ферма", героиня которой постоянно говорит о каком-то ужасе в дровяном сарае, который сделал невыносимой её жизнь. О каком именно неожиданном сюрпризе, притаившемся между дровами, идёт речь, никто до сих пор так и не знает, но сейчас это выражение употребляется для обозначения чего-то травмирующего, некой семейной неприятности, скрываемой от посторонних.