Быстрая смерть

«Послушайте, Дороти, в каком месяце лучше всего венчаться?»

«Даже не знаю. В июне?»

«Вы правы! Значит, июнь. Когда выбираем обручальное кольцо?»

«Но, Гард…»

Но того уже след простыл.

Ужин по случаю празднования дня рождения был торжественным, но разговор за столом получился скучным. Хозяин уморил всех тоскливым рассказом о результатах своих недавних изысканий в Египте. Наступившую тишину нарушил голос его сына, завершавшего пренебрежительное замечание относительно поданной еды.

Элеонор Бинг – пухлая, незлобивая, сдержанная, слишком хорошо воспитанная и вообще будто замороженная, отчего никогда не могла завоевать популярности, с собранными в скромный викторианский пучок длинными волосами, в тусклом, хотя и дорогом платье, в ладных туфельках на маленьких ножках – ответила брату четко и спокойно. Тот бросил на нее сердитый, по своему обыкновению, взгляд и опять склонился над тарелкой.

Между его сестрой и Дороти Кларк сидел седовласый мужчина с капризной улыбкой, приятным голосом, внушающими симпатию робкими манерами. Это был натуралист Карстерс, друг молодости Алистера Бинга. Его изысканный разговор, дружелюбные интонации и вспышки незлобивого юмора привлекали внимание всех остальных всякий раз, когда он подавал голос.

Место напротив Дороти Кларк пустовало.

Самой неуместной участницей застолья была женщина, сидевшая справа от Алистера Бинга, миссис Лестрендж Брэдли. Никто не знал толком, кто она такая и почему приглашена. Ходили слухи, что она спасла Гарда, чуть было не пошедшего ко дну во время гребных гонок, но никто не понимал, зачем ему понадобилось снова ее «выкапывать», как выразился с неприязнью Алистер, и привозить в поместье. Возможно, как безжалостно предположила Дороти, дело было в пристрастии к ископаемым, унаследованном сыном у отца.

Миссис Брэдли была суховатой, хотя не высушенной, и напоминала птицу. Назвать ее миловидной не повернулся бы язык. Алистеру Бингу она казалась реконструкцией птеродактиля, которую он однажды видел в немецком музее. В чертах ее лица он усматривал ту же нечеловеческую злобность, что и в доисторическом птицеящере. Рот был цинично ухмыляющимся, даже когда ее лицо ничего не выражало. Пальцы у нее были неприятные – сухие и когтистые, руки желтые и отталкивающие, как ощипанные птичьи крылья.

– Маунтджой сильно опаздывает, – заметил Карстерс. – Уже четверть девятого. Что его задержало? Наверное, увлекся замыслом новой книги, и теперь ему не до еды.

Алистер Бинг, грозно подкручивая ус, с ненавистью сверкая голубыми глазами и мотая белой бородкой-эспаньолкой, разразился в адрес отсутствующего гостя гневной тирадой. Как выяснилось, несколькими часами раньше Эверард Маунтджой выступил с доводами в пользу того, что курган на Белдон-Доун являлся не валом древних бриттов, а остатком рва с песком на местном поле для гольфа, семь или восемь лет назад передвинутом ближе к морю.

– Это смехотворно! – бушевал Алистер Бинг, сотрясаясь от ярости. – Клоун!

– Прошу прощения, сэр, – произнес дворецкий.

Алистер выпрямился.

– В чем дело? – Он уставился на покорного слугу так, словно тот был ученым, нанесшим ему оскорбление.

– К вашему сведению, сэр, – продолжил дворецкий, – Парсонс сообщил мне, что мистер Маунтджой час назад пошел принимать ванну наверху и с тех пор не появлялся.

Алистер вытаращил глаза:

– Не появлялся? Он что, бесплотный дух? Что за идиотизм?

– Он пошел принимать ванну, сэр, – невозмутимо повторил дворецкий. – Наверху, час назад.

– Меня это не касается! – крикнул раздражительный хозяин. – Пусть Парсонс постучит в дверь и спросит, не требуется ли мистеру Маунтджою помощь.

– Будет исполнено, сэр.

– Надеюсь, он не заболел? – заботливо проговорила Элеонор. – Ты не считаешь, отец, что тебе самому следует сходить посмотреть, что с ним?

– Не считаю! – отрезал Алистер Бинг. – Совершенно не считаю. Если человеку хватает дерзости и нахальства, если склонность к клоунаде заставляет его бросать мне в лицо, что я не способен опознать земляной вал бриттов, то о чем…

– Но, сэр… – начал Берти Филиппсон. – Я хочу сказать, что… – Но никто так и не узнал, что он хотел сказать, потому что в этот момент дворецкий снова приблизился к хозяину.

– Сэр, – сказал он с настойчивостью, не выходящей за пределы дозволенного вышколенному дворецкому.

– Что? – проворчал Алистер Бинг с важной холодностью раздраженного человека, считающего, что суматоха поднялась из-за сущей ерунды. – Что теперь, Мендер?

– Парсонс долго стучал в дверь ванной комнаты, сэр, но не добился ответа. Парсонс и я, сэр, опасаемся, что джентльмену нездоровится.

– Чушь! – вскричал Алистер, вставая из-за стола. – Чушь и вздор!

Сопровождаемый дворецким, раздраженный археолог, бормочущий что-то о несносной склонности к клоунаде и о древних земляных валах, удалился.

Гости и родственники переглянулись, после чего заговорила миссис Лестрендж Брэдли. Странно, но ее голос не соответствовал облику: вместо птичьего щебета, какого можно было ожидать, учитывая сходство ее рта с клювом, зазвучало нечто неторопливое, сладкозвучное, тягучее, даже маслянистое, густое, отчасти слащавое.

– Помнится, четыре года назад одна моя знакомая потеряла сознание в ванне, – сообщила она, смакуя каждое слово. – Она утонула.

– О! – всплеснула руками Дороти. – Какой ужас!

– Пожалуй, я схожу проверю, все ли в порядке, – произнес Гард, резко вставая. – Возможно, мне понадобится помощь, – добавил он тоном, далеким от любезности.

Гости смущенно заерзали, поглядывая на хозяйку дома. Та, однако, выглядела невозмутимой, и они, успокоившись, возобновили еду. Застольная беседа стала общей и даже приобрела оживленность.

Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать. Безмолвные вышколенные слуги деловито сновали вокруг стола. Трапеза близилась к завершению. При этом хозяина дома и его наследника все не было. Карстерс, с трудом справлявшийся с волнением, часто поглядывал на дверь. Один раз, напряженно прислушиваясь, он промокнул платком лоб.

– Вам душно, мистер Карстерс? – спросила Элеонор, кивком веля слугам шире отрыть окно.

– Нет, – ответил ученый. – Но, должен признаться, меня не покидают опасения. Прошу прощения, но я, пожалуй, пойду и узнаю, как там наш друг Маунтджой. – И, вскочив из-за стола, он выбежал из комнаты.

– У него в роду шотландцы – забыла, с материнской или с отцовской стороны, – беззаботно произнесла Элеонор. – А их порой посещают странные мысли!

– Иногда среди шотландцев встречаются ясновидящие, – подхватила Дороти. – Взять хотя бы одного знакомого моего отца. Он предчувствовал, когда человек умрет. Скажу я вам, это было ужасно…

Миссис Брэдли улыбалась, но к беседе не присоединялась. Видимо, для нее природные способности шотландцев интереса не представляли. Разговор постепенно увял и прекратился. Атмосфера стала напряженной. Казалось, все в доме, и не только гости, сдерживают дыхание в ожидании каких-то событий. Тишина действовала угнетающе, безмолвная компания напрягала слух, ловя любой звук, который подсказал бы, что происходит наверху.

– Все тихо. Надеюсь, он жив-здоров, – нарушил молчание ерзающий на стуле молодой Филиппсон.

Дороти повела изящными плечиками, будто ей было тяжело нести непривычный груз.

– Полагаю, это ложная тревога, хотя отцу, по-моему, следовало бы держать нас в курсе дела, – заметила Элеонор. – Боже, что за стук?

Стук раздавался этажом выше. Решительные удары в дверь ванной комнаты оставались без ответа.

– Вдруг он потерял сознание? – предположил Гард. – Надо ломать дверь. Я знаю случаи, когда люди теряли сознание в ванне и тонули. Сердечникам противопоказана горячая вода. Я принесу табурет и сломаю дверь.

Когда он шел к двери ванной с прочным табуретом в руках, снизу появился Карстерс. Гард размахнулся и ударил тяжелым деревянным табуретом по двери.

– Подождите! – воскликнул ученый. – Почему не начать с замка?