Страница 12 из 30
— Говорите нам, Джимс, были неисправности в котлах?
— Нет, — отвечает Джимс, — все было в порядке. Не забудьте, дело было в понедельник, а в субботу вечером мы все осматривали, как и полагается.
— Хорошо, — говорит один из рабочих, — ты не робей, а говори, как следует: ты же сам говорил, что в пятом номере были слабые трубы?
— Да, — отвечает Джимс, — это верно, насчет пятого.
— Позвольте, — спрашивает инженер из города, — ну это в пятом, а отчего взлетели остальные?
Этого Джимс не знает. Вот-с. То то и дело.
Он уговорил их, одним словом. Но расследование все равно будет. Обязательно. В три часа действительно пришли дирижабли. Серые, громадные, с роскошными кабинками внутри. Бархат сидений был заложен бумагой и брезентом, а все равно все было выпачкано хлебом, мукой и прочим добром. Еда есть. Это уже лучше. Три доктора, сестры и медикаменты. Ладно, чорт с вами. Когда вы три дня не жрали, — то свинина с бобами, это я вам скажу…
Кто помоложе, бросились на розыски. Поймали с дюжину бродяг. У одного что то нашли. Их повесили в лучшем виде, всю эту сволочь. Тут некогда разбирать. Небось кирпич не разбирал, кого он заваливал!
26
Метеор упал
Инженер Порк остановился. Он ходил по пустынному берегу острова, сжимал рулей, ругался и плевался. Запас «П-21» почти исчерпан. Что делать, восстановить без новой лаборатории нельзя. А где ее взять? — Нужны деньги. Уж лучше было бы, пожалуй, согласиться на четыре миллиона, чем в'ехать в такую историю.
Негр принес убитую птицу. Они стали разводить костер.
А в какой культурной стране может опуститься он на своей огненной колеснице, не привлекая всеобщего внимания?
Это очень просто — развести костер. Пустое дело.
Два часа они бились над этим делом.
Инженер вылез на скалу и стал смотреть на море. Он прищурился и поднял палец вверх. Была — не была, надо рискнуть. Иначе он пропал.
«Вор», — это словечко для грудных младенцев. А у него не воровали в продолжение всей его жизни работу и здоровье, превращая в яхты, автомобили, виллы и батистовое белье для женщины, — что?
27
Бобби жалуется на неблагодарность
Кот, — обыкновенный серый дымчатый кот — шел по карнизу. К сведению товарищей зоологов: — этот идиллический кот не занимался зоопсихологией и условными, сословными и безусловными рефлексами, потому он — думал, этот мой кот. Настоящий антропоморфический кот к вашим услугам!
Карниз был широкий — сантиметров 35, крытый оцинкованным железом, — для животного вашего роста самая удобная дорога. Вы идете и машете хвостом — направо, потом налево, направо, потом налево. Вы можете сразу махнуть всем хвостом, а можете только кончиком, изгибая хвост по кубическому уравнению: очень интересно, — при этом у вас получается несколько наивный и глубокомысленный вид. Вдруг что то хляснуло нашего приятеля по спине. Кот подумал (не забудьте, что это был настоящий антропоморфический кот), что это птица, присел, но о и о вытянуло его еще раз и довольно ощутительно. Кот выругался на чистом котовьем языке и отскочил. Ага! — это веревка. Значит сейчас будет и человек, если он чужой — лучше ретироваться. Но впрочем, сейчас темно, а эти кошки, меняющие шкуру по желанию и бегающие на задних лапах, ничего не видят в темноте. Посмотрим, что будет дальше. Внизу мелькнул огонек, мелькнул и потух, мелькнул и потух. Ага, он знает, что это такое, — белый огонь, который носят в ноге и который не жжется, даже если его прижмут вам к самому носу. Ветер донес ему запах этого человека, там внизу. Чорт, — (он так и сказал «чорт», не забудьте, что он был антропоморфический) — чорт, — буркнул кот, — это чужой. А если чужой приходит не днем и его не поднимают в клетке, которая летает в середине лестницы, может всякую минуту подняться драка, а также и искусственный гром, при помощи которого двуногие кошки уничтожают все живое и себя самих в том числе. Все таки надо вынюхивать, чем это кончится. Еще веревка, тоненькая. Если он начнет мяукать, то спугнет все это дело. Стоит или нет. А вдруг чужой слопает все, что есть в доме?
Толстая веревка завертелась. Вот это так! — это так называемая «барышня». Почему ее несет нелегкая по веревке, вместо того, чтобы лететь в клетке, где можно сесть на мягкую лавочку, и дожидаться, пока клетка не долетит до низу и не отворится дверь? Он пискнул — на всякий случай, она поравнялась в это время ногами с карнизом. Он слышал ее тяжелое дыхание. Услышав писк, она сказала волнуясь «боже мой!», нащупала ногой карниз и подозвала кота. Он подошел и мурлыкнул. Отчего бы ему, в самом деле, не подойти к собственной барышне: — она веселая и добрая, пускает спать на кресло и дает молока. Она погладила его (ее рука тряслась, это странно, но в конце концов это ее личное дело) и спросила его, узнал ли он ее? Конечно, узнал, странный вопрос, — в доказательство он ткнулся ей мордой в руку, нащупал выдвинутую костяшечку руки и прошелся по ней, — носом, губой, щекой до самого уха. И запел: урр и мурр — урр и мурр — и так далее. «Ты не должен кричать, — сказала она, — ты ведь хороший добрый котик, не правда ли?» Ну хорошо, он не будет кричать, — а зачем ты лезешь по веревке, это что за новости? Но она сделала вид будто не понимает вопроса. Она погладила его. И стала спускаться ниже. Когда лицо ее исчезало за карнизом, она попросила еще раз, чтобы он молчал.
Он побежал бегом по карнизу, добежал до дерева, смерил глазами расстояние, прищурился и прыгнул. Листья зашумели вкруг его. Цап! — и он сидел на суке. Спустимся. Оттуда лучше видно.
Человек дожидался ее внизу. Он подхватил ее и снял с каната. Потом он дернул тоненькую веревку и канат свалился вниз. Они говорили. Она вытирала глаза. Кот (антропоморфический, вот ведь в чем дело) не понял разговора. Она говорила, что не хочет уходить. Зачем она тогда лезла по веревке и просила его не шуметь? Человек говорил, что он понимает ее. А зачем он тогда обнимал ее и уводил помаленьку все дальше и дальше? Она говорила, что не может, — он взял ее на руки и унес. Это кот понял. Если она не врет и действительно не может идти, то ее надо нести. Верно. А засим он отправился гулять. В конце концов лучше не вмешиваться в людские дела. Они всемогущи, они все знают и все имеют, а когда у них начинается какая-нибудь катавасия и бедная кошка подвертывается им под горячую руку, — ей влетает на орехи так себе, здорово живешь. Посмотрим, что будет завтра.
На завтра полицейский Гелл показывал плачущей жене записку своей свояченицы и говорил:
— А я тебе говорю, что это добром не кончится. Я знаю, что я говорю. Поклялись мне, что ты сумеешь это приберечь про себя, и я скажу тебе про это самое!
Она поклялась.
— Знаешь ты, кто он такой? Я не имею права этого говорить, но я скажу, чтобы ты знала, что ей будет: — это опаснейший анархист, его приметы сообщены по полиции уже с полгода. За ним охотятся сыщики, наши да еще частные конторы с континента. Это динамитчик. Ему на роду писано кончить жизнь под мушкой. Мог я пускать к себе в дом такого человека? И как ты думаешь, если их накроют вместе, — куда мы полетим с тобой? Что ты мне теперь прикажешь делать? Если я буду молчать, значит я с ними в стачке, не так ли, — а если донесу, то она пропала, а меня спросят, чего я молчал до сих пор! Не угодно ли тебе сказать мне, что я должен делать?
Она свалилась в кресло и плакала навзрыд. Кот решил, что он свалял первоклассного дурака вчера на карнизе.
Нельзя никогда доверяться людям, которые приходят ночью и не через под’езд. В следующий раз он будет мяукать, как оглашенный.
Гелл сел и стукнул кулаком по столу.
— Это черная неблагодарность, — сказал он, — разве я плохо к ней относился? Разве я не старался помогать ей всем, чем мог! А кто в этом виноват, — ты, конечно, как мне ни неприятно говорить тебе это, вот что! Почему ты ее не отговорила?
— Как тебе не стыдно, Гелл, — сказала она плача, — ты же знаешь, что я ей всегда говорила, что она должна тебя слушаться. Но что же ты с ней поделаешь, когда она всегда была такая пылкая, что прямо ужас! А он ей набил голову разными сумасбродными мыслями о счастья людей и всяком таком…