Страница 7 из 8
А вот еще случай, уже из древней истории, когда мельчайшая, по сути, малость могла в корне изменить ход истории. Помнишь ли ты о походе Ганнибала через Альпы?
– Конечно. Сей доблестный полководец, зная силу римских легионов, решил обойти крепости римлян и ударить там, где его не ждут, – со стороны Альп.
– Так и есть. Еще до Суворова он совершил беспрецедентный переход через сии горы и так врезал по Италии, что едва не ощипал Римского орла, как мы – галльского петуха. Однако же, как утверждает древнеримский консул Тиберий Италик, все могло сложиться для римлян куда хуже, не окажись на пути великого полководца некоего весьма подозрительного сугроба, или не случись в этот момент в руках у Ганнибала дорожного посоха. Но сугроб встретился, и палка в руках оказалась. Эх, жаль, не попался драпающему из России Наполеону этакий сугроб! Глядишь, и до Ватерлоо бы дело не дошло…
…У Ганнибала в тот день из тридцати восьми тысяч пехотинцев до Италии осталось лишь двадцать, из восьми тысяч всадников – всего половина, а из тридцати семи боевых слонов, кто говорит, один, а кто – три. А теперь представь, чего бы добился Ганнибал с этаким войском. То-то же!
– Да что же там произошло-то?!
– А сам как думаешь?
Ответ смотрите на с. 182.
– Но следует отдать судьбе должное: такие подвохи она устраивает не часто. Обычно, имея голову на плечах и соответствующее в оной содержание, из всяких каверз можно вывернуться. Главное – не решать за планиду, что тебе, мол, конец настал. Тут, брат, делай свое дело наилучшим образом. И как говаривал рыцарь без страха и упрека Бертран Дюгесклен: «Поступай, как считаешь должным, и будь, что будет. И все равно, что скажут».
Причем неважно, о боевых действиях речь идет, или о чем ином. Не веришь? А вот послушай историю и сообрази, как бы ты поступил. Как известно, знаменитый Никола Буало почитается отцом современной поэзии. Его стихи и, главное, его прославленный свод законов – «Поэтическое искусство» – ныне почитаются любителями словесности не менее свято, нежели в церкви Новый Завет. Соблюдают его или нарушают, все едино соотносятся с ним. А ведь, по сути, не будь у Буало сообразительного и быстрого ума да острого языка, мог бы, пожалуй, и в Бастилии до скончания дней своих крысам правила стихосложения и изящный слог преподавать.
А дело вот как было…
…Однажды король Франции Людовик Четырнадцатый, желая блеснуть тонким вкусом и умением складывать рифмованные строки, продемонстрировал Никола Буало свой поэтический опус. Великий поэт, едва глянул на рифмованные упражнения августейшего Короля-Солнце, тут же сообразил, что дело может обернуться для него весьма нежелательным образом. Ибо государь, привыкший к тому, что каждый его чих объявляется проявлением гениальности, вовсе не обрадуется, услышав неприятную правду о попусту изведенных чернилах. Король смотрел на него и ждал. Сказаться внезапно заболевшим было невозможно, и хотя не всякий желудок мог выдержать такое напряжение, но отвлекаться от монарших строк, чтобы использовать по прямому назначению бумагу, на которой они были начертаны, тоже не слишком куртуазно. Следовало что-то сказать, и желательно так, чтобы следующую фразу мог услышать кто-нибудь, кроме тюремных надзирателей.
Вот и скажи мне, друг мой, что бы ты ответил болезненно самолюбивому монарху в такой непростой ситуации?
Ответ смотрите на с. 182.
Глава 5
Не в деньгах счастье
– А правда ли о вас рассказывают, господин полковник, что вы в молодые годы за рубль муху кувалдой в поле загоняли? – с замиранием сердца спросил корнет Синичкин.
– Гнусная ложь, друг мой! – сдвинул густые брови Ржевский. – Кто же на такое пойдет?! Чтоб так вот кувалдой – и за рубль… Ясное дело – за червонец! И ведь какая верткая тварь попалась, насилу загнал.
– Нешто такое возможно?!
Корнет остановил коня. Конная прогулка по угодьям, принадлежащим славному ветерану, перемежалась с лихими гусарскими песнями, которые воспроизвести здесь нет никакой возможности в связи с их лихостью и гусарскостью. Ухоженная лесная тропинка, по которой они скакали, вывела на опушку, за которой простирался широкий луг, видимо, и навеявший юному офицеру этот вопрос.
– Сам-то как думаешь? – ухмыльнулся полковник. И вдруг, рассмеявшись, хлопнул Платона по плечу. – Ладно, не морщи лоб, шучу, конечно. А ты зачем бессмыслицу спрашиваешь, когда сам все понимаешь?
– Так ведь дыма без огня не бывает! У вас так уж точно.
– Да уж, и дыма, и пламени в жизни моей хватало. Не зря ж цвета их в ленте ордена Святого Георгия запечатлены. Того самого, который уж сколько лет ношу, не снимая.
С мухой и кувалдой, понятное дело, небывальщина. Но с червонцем и впрямь как-то случилась у меня забавная история. Вскоре после того, как супостаты вошли в Москву, поспорили мы на оный червонец с моим другом Денисом Давыдовым, что я в древнюю нашу столицу проберусь да с кем-нибудь из старших командиров французских за одним столом отобедаю!
Ржевский подкрутил ус.
– Сказано – сделано. Город я знал недурно, прежде всякий год по нескольку месяцев в первопрестольной живал. Благо, имение дяди моего, бригадира, неподалеку располагалось. Там коня в лесочке припрятал, а сам пробрался на окраину, притаился в саду на дереве, смотрю во все глаза да слушаю в оба уха. Рядом дом господский, у крыльца шум, суета: адъютанты бегают, усиленный караул ходит – явно не фуражиры-обозники в нем стоят. И точно, как в воду глядел. Оказалось, квартирует в этом особняке сам маршал Даву, при Бородинской сече изрядно подраненный! Чую, удача на моей стороне!
Послушал я, разузнал, что к чему, тихо спустился наземь из своего укрытия и стрелой метнулся в один знакомый мещанский дом поблизости. В прежние времена там хозяин зеленым вином приторговывал. На мою удачу жив он оказался и без дела не сидел. Купил я у него за пятак штоф отменного первача, завернул для сохранности в овчину и, совершенно не скрываясь, в лоб, в пики зашагал к тому особняку.
Само собой, патруль французский меня останавливает, смотрит с недоумением и интересуется, что это я здесь делаю и куда направляюсь. Я глаза со значением пучу и на их вопросы отвечаю, дескать, по поручению фельдмаршала Кутузова лично доблестному Луи Николя Даву привез отменное русское лекарство! И кулем своим перед глазами патрульных трясу. Как я и полагал, те рыцарству такому подивились и к маршалу меня провели. Я вошел, во фрунт вытянулся, отрапортовал, как положено, и, протянув бутыль, внятно и подробно объяснил, как сие чудодейственное снадобье употреблять. Даву, уж на что суровый человек был, расчувствовался, поблагодарил, за стол усадил, а в доказательство того, что я не в кустах отсиживался и посылку, как положено, по адресу доставил, вытащил из кармана банкноту в двести пятьдесят франков, широко на ней расписался, мол, дана поручику Дмитрию Ржевскому в Москве такого-то сентября тысяча восемьсот двенадцатого года, и мне протянул. С тем я тут же в обратный путь и отправился. А ну как командование хватится?! Еще надумают чего-нибудь непотребного. Еду и то ли от жары, то ли от волнения чувствую, взмок, будто в баньке попарился. Вижу – речушка. Вода журчит, плещется, так и зовет окунуться. Спешился я, мундир скинул и – бултых в воду! Поплескался чуток, плыву к берегу, вдруг глядь – а там над пожитками моими стоят этак дюжина французских драгун и с интересом за мной наблюдают. Пытаться уплыть? Смысла нет: только начну грести, враги переполошатся, а пуля всяко быстрее летает. Да и в полк этаким болваном, голышом, без коня, без сабли, без формы, возвращаться – позора не оберешься! Денис – тот просто своими шутками изведет, для всей армии посмешищем станешь.