Страница 1 из 4
Иоасаф Любич-Кошуров
ДЕРЕВО УДАВЛЕННИКОВ
Роман-малютка
I
«ВЕДЬМА»
Она покупала… кровь человеческую…
— Мне нужно всего несколько грамм… Вот столько, — говорила она.
И она показывала странный инструмент — нечто вроде шприца или насоса со стеклянным шарообразным резервуаром.
Этот шприц или насос, когда его прикладывали к телу, присасывался как пьявка… Первоначально чувствовалась боль, как от укуса комара. Но боль сейчас же проходила. Стеклянный резервуар начинал наполняться кровью.
Она платила по пятирублевому золотому… Сколько могло там поместиться, в этом стеклянном резервуаре? Он действительно был похож на живот чудовищного комара, и когда он становился совершенно красным, как огромный рубин, она говорила:
— Теперь получите ваши пять рублей.
Графиня, имевшая где-то на окраине собственный особняк, она ежедневно посещала то тот, то другой дом в этих кварталах, населенных беднотой, и здесь хорошо знали.
Ребятишки всерьез думали, что она ведьма. Так ее здесь звали.
Ведьма…
Она приезжала на своей лошади и коляске. На козлах сидел угрюмый бритый человек лет сорока или более, с нерусским лицом. — Француз? Англичанин? Немец?
Когда с ним пробовали заговаривать, он отрицательно качал головой и говорил что-то вроде:
— «Нон, нон».
Конечно, он не был русский!
Он привозил сюда свою хозяйку и отвозил ее обратно в ее особняк на краю города. Он знал, может быть, для чего она покупала кровь…
О, так жутко было думать об этом… Зачем, в самом деле, кровь этой женщине?
Она была уже старуха, седая, но проворная, юркая и стройная, как девушка.
II
КТО ОНА?
В одном из домов, которые она посещала, в грязном полутемном коридоре к ней раз подошла молоденькая девушка, совсем-совсем юная.
— Мадам, — позвала она ее тихо.
«Ведьма»… Боже мой, может быть, она и в самом деле была ведьма. Ведьма на ходу укладывала в ридикюль… Ну, вы знаете, что, — этого своего страшного комара с большим круглым животом.
Голос у девушки был глухой. Она шла вслед за ведьмой на расстоянии шага, опустив руки и перебирая пальцами.
Ну да, она боялась подойти к ней ближе!
Закрыв ридикюль и повесив его на руки, старуха к ней обернулась.
— Вам что угодно?
С полуоткрытым ртом, еле шевеля побелевшими губами, девушка стала ей говорить что-то… Ее глаза не мигали, голос стал совсем как шепот. Говорить громко вдруг не стало сил. И чем дальше, тем больше угасал голос.
Ведьма слушала ее, поглаживая свой ридикюль и наклонив голову немного вниз и немного в сторону. Одним глазом она смотрела на ридикюль, другим — на девушку.
Девушка, наконец, умолкла.
Ведьма кивнула головой и сказала:
— Хорошо, я принимаю ваше предложение. Жалование я вам дам. Да, я дам… Может быть, вы сейчас же и поедете ко мне?
— Да, — сказала девушка, все так же с полуоткрытым ртом и почти не шевеля губами.
Может быть, ей было пятнадцать лет…
Не больше. Она была босая в синей старенькой блузе без талии. Совсем ребенок. Волосы не были заплетены в косу и лежали кудрями на плечах.
— Пойдемте, — сказала ведьма.
И они уехали…
И после этого «ведьма» уже долго не появлялась в своей коляске со своим угрюмым кучером в этих кварталах, населенных беднотой.
III
«ИВОЛГА»
Вы хотите знать имя этой странной женщины, покупающей человеческую кровь, и имя девушки, которую она увезла с собой…
Девушку звали… Иволга.
Да, Иволга. Вы, может быть, видели когда-нибудь эту небольшую птичку с золотыми перьями. Такие же волосы были у девушки. Как золото.
Она жила на пустыре.
Не в том доме, куда «ведьма» приезжала за кровью, а на пустыре, находившемся неподалеку отсюда.
Пустырь сплошь зарос бурьяном, лопухами, лебедой, чертополохом и полынью. Когда-то там стоял дом, был пруд и сад. Но уже лет сорок тому назад дом сгорел, сад вырубили на дрова, а пруд затянуло илом. Остался один погреб. И там она жила, в этом погребе.
Отец ее нигде не служил, никаким делом не занимался.
Его считали помешанным. Он, видите ли, изобретал в этом погребе какой-то огонь, который можно зажечь в человеке, как электричество в фонаре. И тогда будто бы человек станет как бог и будет все знать…
Именно так про него рассказывала Иволга.
Но для этого у него не было денег.
Вам смешно?
И людям, слушавшим Иволгу, тоже было смешно. И они говорили ей много обидного.
И потому последние два года она избегала без особенной надобности показываться на улице.
Ей уж шел пятнадцатый год.
Но она «не поумнела»… Когда ее спрашивали про отца, она рассказывала все ту же сказку…
Да, да, когда-нибудь он зажжет в людях этот чудесный огонь.
Над ней смеялись. У ней вспыхивали лицо и глаза.
— Нет, он это сделает, — говорила она, вся красная от гнева и сжимая кулаки.
И потом убегала к себе на пустырь. Она стала со всеми дикая. Именно как иволга. Там, на пустыре, в зелени бурьяна, она хоронилась от людей со своими золотыми кудрями и с этой своей сказкой-мечтой о человеке-боге…
IV
ЕЕ ОТЕЦ
Человек в рваной разлетайке, в калошах на босу ногу и в старой измятой соломенной шляпе ходил по переулкам, прилегающим к пустырю, и спрашивал:
— Не встречали ли вы где-нибудь здесь вчера или сегодня девочки лет пятнадцати с рыжими волосами? Они у ней не заплетены в косу, но распущены по плечам. Как у ангела. И притом она босая и на ней синее платье вроде хитона.
Сумасшедший.
Да — Иволгин отец… Ему сказали уже, что Иволгу увезла к себе женщина, которая покупает человеческую кровь.
Но он до сих пор не слыхал о такой женщине. И притом это было так невероятно.
Иного, однако, об Иволге ему никто не мог сообщить…
И под конец, когда он останавливал людей, идущих по улице, или подходил к тем, которые сидели у ворот па лавочках, и говорил все одни и те же слова о девушке, похожей на ангела, голос у него начал вздрагивать, и он не то, чтобы всхлипывал, но всхлипывало где-то внутри его, в самой его груди под его рваной разлетайкой.
Вечером он вернулся к себе.
Он зажег угли в глиняном черепке и, когда угли разгорелись, бросил на них щепотку какого-то порошка. Погреб наполнился клубами густого синего дыма.
Тогда он стал произносить нараспев странные, непонятные слова, нерусские слова, в которых было много гортанных звуков… Он призывал кого-то. Но он плакал внутри себя. Так же там, в нем, в его груди, всхлипывало, как раньше…
Вы скажете опять:
— Безумный.
Но тысячи людей верят в сны, в предсказания, в предчувствия, в появление двойников.
Он тоже верил. Он верил, что существуют слова, которыми можно призвать к себе духов злых или добрых, демонов или ангелов.
И ему уж чудились чьи-то глаза, мерцавшие тускло и мертвенно в волнах синего дыма.
Ангел или демон?
Гортанные звуки продолжали срываться с его губ.
V
МЕРТВЫЕ ГЛАЗА
Клубы дыма волновались перед ним и в них мерцали тускло, как серый день, не озаренный солнцем, чьи-то глаза, похожие на глаза мертвеца, который встал из гроба и смотрит, — но от этого не стал живым; они загорались и гасли.
И загорались снова.
И только эти глаза он и видел… Они были без лица.
Кто-то смотрел на него, но не показывал себя.
И вдруг клубы дыма заколыхались, как от ветра.
В погребе пронесся шум, неясный и смутный, как шепот.