Страница 29 из 76
Конечно, очевидны и обезьяньи черты. Посмотрите, насколько массивнее челюсть по сравнению с челюстью ребенка человека. Это значит, что жевательный аппарат и двигающие мускулы у бэби отличались значительной мощью. Но, с другой стороны, суставная ямка для нижней челюсти — человеческая, как и форма зубов, включенных в верхнюю и нижнюю челюсти. На зубы я хочу особо обратить ваше внимание. Смотрите — резцы расположены вертикально, коренные по сравнению с обезьяньими малы, хотя и превосходят по величине человеческие, а предкоренные совсем не похожи на обезьяньи. Они не режущие, а трущие. Но самое поразительное — это размеры клыков. Ведь они совсем не выступают за пределы зубного ряда, в то время как у гориллы и шимпанзе клыки огромны и придают поистине ужасные черты их физиономиям. Помните, Бернард, Дарвин, описывая предка человека, упоминал о громадных клыках, которые в процессе использования орудий постепенно уменьшались, как и остальные зубы, а также челюсть? Бэби, если он действительно предок, опровергает это заключение. Его физиономия отнюдь не ужасна. В ней преобладают, если хотите, инфантильные черты, что также представляет собой человеческую особенность. Столь резкое уменьшение клыков — показатель чрезвычайно важный. Я думаю, что бэби свободно ходил на двух ногах, освободив руки для иных дел. К этому времени челюсти и клыки давно перестали быть орудиями нападения и защиты и потому в значительной мере уменьшились. Кстати, с вертикальном положении тела бэби свидетельствует не только глобулярная форма мозга, сбалансированная вертикальным положением позвоночника, но также отчетливо сдвинутое вперед затылочное отверстие, через которое соединяются головной и спинной мозг. Эта особенность также сближает его с человеком.
Внимательное и неторопливое изучение окаменевшего слепка мозга бэби привело к не менее интересным выводам. Я уже говорил, что он отличался большей по сравнению с антропоидами длиной и высотой, а также узостью, то есть формы и пропорции его были человеческие. Если объем в семь лет составлял 520 кубических сантиметров, то взрослая особь имела, очевидно, не менее 780. Подозреваю, что бэби — девочка, а отсюда следовало, что мужская взрослая особь по объему мозга, возможно, превосходила 800 кубических сантиметров! Никогда никакой из антропоидов не имел такого крупного мозга. Моего бэби стоит считать самым «мозговитым» из антропоидов. Важно также отношение веса тела к весу мозга. Ведь 780 кубических сантиметров мозга гориллы имеют при весе в 200–250 килограммов, а взрослый антропоид из Таунгса 780 кубических сантиметров имеет приблизительно на 45 килограммов. Такое соотношение больше характерно для гоминид, чем для антропоидов. Структурно мозг бэби также показывал продвижение к человеческому статусу: лобные извилины на слепке обширнее, чем у шимпанзе, и хорошо развиты фронтальные затылочные и височные отделы мозга, а ведь это — отражение уровня развития речи, слуха и зрения! Сложный характер извилин и большое распространение их по площади на нижней теменной дольке — показатель высокого развития у бэби центра ассоциативных связей, что свидетельствует о значительной усложненности его поведения.
Для подтверждения своей мысли о том, что череп павиана, доставленный мне Жозефиной Сэлмонс, проломлен ударом высокоразвитого существа, я отправился в Кейптаун, чтобы осмотреть черепа павианов, найденные ранее в Таунгсе и описанные Хутоном. Можете представить мою радость, Бернард, когда я отметил, что проломы во всех черепах сделаны до того, как черепа окаменели! В пещере были найдены еще и кости зайцев, гигантских кротов, мелких грызунов, молодых антилоп, змей, черепах и пресноводных крабов, часть из которых, по-видимому, также стала жертвами взрослых сородичей моего бэби…
Я, кажется, слишком увлекся теми особенностями, что сближают бэби с человеком, и теперь опасаюсь, Бернард, чтобы вы не подумали об открытии в Таунгсе человека, а не его предшественника. Найдено, бесспорно, антропоидное существо, но оно по многим признакам ближе к человеку, чем к шимпанзе и горилле, и в этом-то и заключается величайшее значение находки де Брайана. Она характеризует самую раннюю и критическую стадию в эволюции обезьян и впервые позволяет представить предка человека, стоящего у самого основания родословного древа или в непосредственной близости от него. Существа, подобные моему бэби, отошли от антропоидов типа шимпанзе и гориллы и в эволюционной цепи заняли звено, связующее обезьян и примитивного человека. Следовательно, мой бэби и есть недостающее звено!
Последнее, о чем следует сказать, — возраст бэби. К сожалению, остатки животных не позволяют точно ответить на этот вопрос, ибо среди них отсутствуют кости слонов, носорогов, свиней и лошадей, наиболее подходящих для его решения. Однако, поскольку большинство выявленных животных давно вымерли, а также учитывая очевидную древность пещеры, в которой они залегали, можно со значительной степенью вероятности датировать находку более 1 000 000 лет. Думаю, что бэби в два раза старше питекантропа Эжена Дюбуа. Мой друг Юнг, который специально выезжал в Таунгс для изучения возможностей определения возраста пещерных слоев геологическими методами, пришел к этому же заключению. Вот, по существу, и все, что я могу вам пока рассказать…
Пауэр торопливо закончил запись и, откинувшись к спинке кресла, закрыл глаза. Целую минуту продолжалось молчание, пока Бернард приходил в себя от того, что он услышал.
— То, что вы мне рассказали, профессор, — поразительно! — тихо и размеренно сказал он. — Никогда еще я не испытывал такого наслаждения от интервью, как сегодня. Клянусь, бэби в «Star» получит такую рекламу, что о нем заговорит весь мир. Извините, еще несколько мелких вопросов. С каким именем бэби выйдет в мир?
— Я назвал его Australopithecus africanus[6],— ответил Дарт, довольный тем, что Пауэр без настороженности и колебаний принял оценку открытия.
— Австралопитек? Это значит «южная обезьяна», не так ли? — снова потянулся к карандашу и бумаге Пауэр.
— Вы правы, Бернард. Я отдаю себе отчет в том, что это имя для бэби не из лучших. Оно поневоле навевает мысли о моей родине Австралии, хотя этот материк никакого отношения к открытию в Таунгсе не имеет. К тому же я нарушил правила, составив имя не из латинских словосочетаний, как делается обычно, а из греческого australis — «южный» и латинского pithecos — «обезьяна». Меня лишь успокаивает мысль о том, что упреки по этому поводу — далеко не самое неприятное, что предстоит пережить после того, как статья выйдет в свет.
— Когда ее напечатают?
— Я отправлю ее в Лондон, как только получу фото от Ричардсона. Если редактор рискнет, она появится в феврале.
— А если не рискнет? Вы позволите в таком случае нашей газете первой объявить об открытии?
— Пожалуй, да, — после некоторых размышлений ответил Дарт, далеко не уверенный в благоприятном отношении к статье редактора «Nature». Хорошо зная заведенные в антропологических кругах Лондона порядки, он опасался, что консультации редактора со специалистами, а их, в свою очередь, друг с другом могут затянуться надолго.
— Давайте примем следующий план, — оживился Пауэр. — 2 февраля «Star» телеграфирует в редакцию и спрашивает, получена ли статья и намерены ли публиковать ее. В случае отказа или молчания я выпускаю в свет свою статью вечером 3 февраля.
— Согласен.
— Ну что ж, — облегченно вздохнул Бернард, вставая с кресла, — в таком случае прошу вас, профессор, дать мне один экземпляр статьи, предназначенный для «Nature». Я буду при работе сверяться с нею, чтобы не напутать чего. Фото для иллюстрации попрошу отпечатать Лена Ричардсона — я на него больше не сержусь…
Последнюю неделю перед началом февраля Дарт провел в мучительном ожидании известий из Лондона, но столица Британии молчала. Наступило 2 февраля. Бернард Пауэр утром позвонил в медицинскую школу и сообщил Дарту, что обусловленная их договором телеграмма подписана редактором газеты и послана в «Nature». Утром 3 февраля снова звонок — Лондон не ответил на телеграмму. «Star» готова немедленно печатать статью Бернарда Пауэра об открытии в Южной Африке недостающего звена. Дарту ничего не оставалось, как разрешить публикацию.
6
Австралопитек африканский.