Страница 21 из 76
Теперь стало ясно, для чего с конических и призматических нуклеусов скалывали миниатюрные ножевидные пластинки. Разумеется, некоторые из них употреблялись в деле без оправы или рукоятки для какой-нибудь тонкой и деликатной работы, например, в резьбе по кости или дереву. Но для охоты на крупных толстокожих животных, вроде мамонта или медведя, нужно было иметь оружие крупное, надежное и мощное. Ни камень, ни кость, ни дерево в отдельности не обладали всеми необходимыми качествами, и только комбинация из них привела к появлению удивительных вкладышевых инструментов.
Кто мог ожидать от первобытного охотника такой технической изощренности? Почему подобное изобретение оказалось характерным только для Сибири?
Ножевидные пластинки вставлялись в костяную оправу без какой-либо дополнительной обработки. Сколотые с нуклеуса, они немедленно употреблялись в дело — края их были идеально острыми, как хорошо отточенное металлическое лезвие. Мастеру по изготовлению орудий оставалось только подобрать серию пластинок, которые по толщине не превосходили ширину паза и хорошо совмещались друг с другом. Затем пластины в определенном порядке загонялись в пропиленную в кости канавку и для прочности скреплялись древесной смолой или клеем.
Однако первобытный охотник вскоре понял основной недостаток подобных лезвий — их края оказывались хотя и острыми, но чрезвычайно хрупкими. Достаточно было попасть под лезвие кости пли жестким сухожилиям, как лезвие ломалось и становилось тупым. Поэтому-то, очевидно, вместо простых ножевидных пластин-вкладышей появляются пластины, специально обработанные по краю ретушью. С первого взгляда могло показаться, что мастер безнадежно губил орудие — пластинка не заострялась, а, напротив, затуплялась: ее наиболее острая часть обламывалась крутыми фасетками ретуши, и именно этот, а не противоположный край выступал из паза костяной оправы кинжалов и копий! Лезвие инструментов становилось более тупым, но зато оно не обламывалось и надежно служило.
Ножевидными пластинками не исчерпывался набор миниатюрных орудий охотников на мамонтов с Афонтовой горы. Сами по себе они являлись сырьем и заготовками для большого и разнообразного набора инструментов. Из этих пластинок изготовляли не только вкладыши, но также мелкие скребки, проколки, резцы, ножи, пилки. Из небольших по размерам сколов и отщепов делали круглые и вытянуто-овальные скребочки, применявшиеся для обработки шкур (с помощью их снималась мездра), дерева и кости.
Отличия между сериями грубых и примитивных орудий из галек, остроконечниками и скреблами, а также дисковидными нуклеусами, с одной стороны, и мелкими инструментами из ножевидных пластин и небольших отщепов, с другой, были настолько разительны и отчетливы, что производили странное впечатление. По выработанным и установившимся к девяностым годам XIX века представлениям эти два комплекса нельзя было совместить. Если первый из них уверенно датировался ранней порой древнекаменного века, то есть ашельско-мустьерским временем, то второй — поздней норой древнекаменного века, пли верхним палеолитом. Некоторые из вещей по тонкости их обработки и совершенству не выходили даже из рамок набора орудий, характерных для новокаменного века!
Находки Савенкова из Сибири явно не укладывались в знакомые и привычные схемы и требовали поэтому своего объяснения. Выхода было только два — или следовало объявить открытие на Енисее «подозрительным», пли признать древнейшую культуру человека в Сибири оригинальной и своеобразной, не похожей на европейскую. Второй выход не устраивал как господствующее в то время в археологии эволюционное или, как тогда говорили, «трансформистское» направление с его жесткими и не допускающими отклонений направлениями и ступенями развития древней культуры человека, так и тех, кто вообще противился признанию реальности существования палеолитических охотников на мамонтов и носорогов. Первый выход был проще, спокойнее и поэтому большинство «эрудитов» и «законодателей» конгресса с большой подозрительностью и недоверием выслушивали текст сообщения Савенкова, который бесстрастно зачитывала графиня Уварова.
Она сообщила, что на Афонтовой горе помимо большого количества каменных орудий обнаружены также костяные инструменты. Кроме основ для вкладышевых наконечников копий и ножей древние обитатели берегов Енисея изготовляли шары, проколки и шилья, иглы и украшения. В дело шли также роговые стержни: из них делали колотушки пли молотки, мотыги для вскапывания глины и загадочные предметы с широким круглым отверстием на конце. Зал оживился, когда последовало описание их — это были так называемые «жезлы начальников», которые часто встречаются на стойбищах заключительного периода древнекаменного века Европы, так называемой мадленской культуры.
Вновь европейские параллели, но в отличие от каменных орудий древнего комплекса не самые ранние в рамках палеолита, а, напротив, наиболее поздние! Как же сможет первооткрыватель каменного века на Енисее решить проблему датировки этой загадочной сибирской культуры, если в ней причудливо и замысловато перемешались элементы хронологически несовместимых культур и этапов?
Савенков решил вопрос о времени Афонтовой горы неожиданно просто. Находки в карьерах кирпичных заводов, несмотря на определенно развитые и поздние элементы среди набора каменных и костяных орудий, датируются несомненно палеолитической эпохой. Подтверждение этому ответственному и смелому, но тем не менее очевидному и бесспорному для него выводу, Иван Тимофеевич видел прежде всего не в типологии каменных орудий, как следовало ожидать, а в геологических и палеонтологических наблюдениях и выводах. Изделия первобытного человека залегали в одном горизонте с костями мамонта, носорога и северного оленя в глине «постплиоценового» возраста. Поскольку никаких перемещений в слоях древней террасы не отмечено, что говорило бы об искусственном смешении палеонтологических и археологических находок, то, следовательно, каменные и костяные орудия изготовлены древним человеком — современником мамонта и северного оленя. По мнению Савенкова, это была эпоха, когда началось вымирание мамонта, и (здесь следовало самое неожиданное), «следовательно, палеолитическая эпоха двигалась к концу»!
Нижнепалеолитические, мустьерские и ашельские по типу орудия не ввели его в заблуждение и не толкнули к соблазнительному выводу о невероятно глубокой древности енисейских памятников. Наблюдения по составу древней, вымершей теперь фауны, анализ «топографических особенностей» местонахождения, тщательная проработка всего комплекса каменной индустрии, не позволявшая по условиям залегания как древних по типу вещей, так и совершенных орудий разделить его на две разновременные группы — нижнепалеолитическую и верхнепалеолитическую, привели Ивана Тимофеевича к выводу о том, что его находки представляют единую культуру.
Доклад Ивана Тимофеевича, вопреки ожиданиям устроителей конгресса, стал для ряда специалистов «центральным событием». Сила его заключалась не только в том, что Савенков представил данные о «сенсационных материалах», полученных в таежной Сибири, но и в квалифицированности его рассуждений. Новизна фактов, профессионализм «ревностного археолога Савенкова» привели французских делегатов в изумление, а его коллекции, выставленные в одном из залов выставки, стали для них «настоящим открытием».
Не все, однако, поняли значительность сообщения. Многие, в том числе и Рудольф Вирхов, «злой гений» исследователей древнейших людей и их культур, приняли сообщение из Сибири равнодушно. Когда председательствующий попросил делегатов высказаться о прослушанном докладе, то его призыв сначала не нашел отклика.
Наконец, слово попросил барон де Бай. Он начал с того, что заявил об огромном интересе западно-европейских, и в частности французских, археологов к сибирским древностям. Так, его учителя Катрфажа в особенности волновали возможности открытия там древнейших остатков человеческой культуры, поскольку, как он считал, Сибирь является местом, где следует искать изначальную культуру, родоначальницу европейских палеолитических культур. До сих нор можно было только предполагать, что из себя представляла древнейшая культура каменного века Сибири, поскольку европейские ученые не знали ни об одном факте открытия здесь палеолитического поселения.