Страница 7 из 61
Описания второй половины 80—90-х годов занимают в «Путешествиях» и двух других сочинениях Горсея значительное место и служат важнейшим историческим источником. Рассказ Горсея о событиях с 1584 г. до конца 90-х годов можно назвать своеобразной повестью о Борисе Годунове. Отдельные ее фрагменты получают дополнительное освещение в «Торжественной… коронации царя Федора» и в «Трактате о втором и третьем посольствах» Горсея.
После смерти Грозного Горсей на первых порах не только сохранил свое положение при дворе, но стал одним из иностранных доверенных «князя-правителя» Бориса Годунова и находился в самой гуще событий по крайней мере до 1587 г. Деятельность Бориса подобострастно превозносится, а ему самому дается положительная характеристика. Однако текст записок лестно рисует Годунова лишь до известия о расправе с Никитичами; начиная с этого места рассказ Горсея приобретает уже иное освещение, а дальнейшие события правления Бориса (примерно с начала 90-х годов) излагаются в откровенно недоброжелательном тоне. Причину такой перемены нужно искать, видимо, в отказе Годунова взять под свою защиту Горсея во время его тайного отъезда в Россию в 1588 г. и особенно в период неудачного посольства 1590–1591 гг.
Обратимся к двум часто привлекавшимся историками сюжетам рассказа Горсея о Борисе Годунове. Один из них связан с составом регентского совета при Федоре по завещанию Грозного. Ряд неточностей в трактовке текста Горсея привел Р. Г. Скрынникова к выводу о том, что Годунов не был назван Иваном Грозным в завещании среди регентов Федора[59]. Между тем сочинения Горсея, как более ранние, так и созданные позднее, называют Годунова членом регентского совета по завещанию Ивана IV. Если Горсей в своих известиях и «фальсифицирует факты» (выражение Р. Г. Скрынникова), то делает это слишком уж последовательно; следов явных фальсификаций в рассматриваемых известиях нет.
Неправильное прочтение текста отразилось и в другом положении статьи Р. Г. Скрынникова: «Расправа с Шуйским углубила конфликт между правительством и боярами. Положение Годунова оказалось столь непрочным, что он вынужден был (по примеру царя Ивана) вести тайные переговоры с английским двором о предоставлении его семье убежища в Англии» [60]. Идея убежища в Англии (известная только по Горсею) если и отражает кризис правления Годунова, то связывать его, кажется, нужно не с расправой над И. П. Шуйским. Ведь насильственная смерть Шуйского (1588), как и его предшествующее пострижение, произошла после отъезда Горсея в июне 1587 г. с поручением об убежище для Годуновых. Правильнее, видимо, связывать эту идею (если таковая действительно имела место) с угрозой развода царя Федора с Ириной Годуновой, чего добивались, по Скрынникову, те же Шуйские.
Помещенная в записках миниатюрная повесть о Борисе Годунове имела основу, сочиненную в годы покровительства Горсею «князя-правителя»: назначение Горсея послом царя Федора к королеве Елизавете (1585), выполнение поручения Годунова устроить побег вдовы Магнуса, Марии Старицкой, в Россию, прибытие Горсея в Англию и донос Джерома Бауса, посольство в Москву 1586 г., известия о заговорах против Годуновых, о расправе с Головиным, Шуйским, о приеме Горсея у царя Федора. Возможно, к этой же группе известий нужно отнести сообщение о заговоре Нагих, опале на Богдана Бельского, а также известие Горсея о попытке покушения на Годунова. Когда же мог быть записан автором весь этот «рассказ о Борисе Годунове»?
Сравнивая текст «рассказа о Борисе» из «Путешествий» с текстом «Коронации», обнаруживаем повторы, близость ряда известий, рассказанных человеком, близким к партии Годуновых. «Коронация» была написана в 1589 г. Аналогичный с ней текст «Путешествий» о Борисе Годунове, видимо, появился тогда же, в 1589–1590 гг., или даже ранее как дневниковые заметки. К тому же англичане, заинтересованные в покровительстве Бориса Годунова, настаивали на положительной, а не отрицательной характеристике правителя[61]. Переориентация самого Горсея, в результате которой он стал писать уже не как сторонник, а как противник Бориса Годунова, произошла, видимо, к моменту его возвращения в Англию в 1591 г.
В тексте «Путешествий» тенденция к осуждению Бориса Годунова заметна начиная с рассказа о судьбе Никиты Романовича Юрьева и его сыновей. Весь отрывок о них дается с немым пока осуждением Бориса, расправившегося с домом последних претендентов на трон. Далее в изложении событий 90-х годов отрицательная трактовка образа «узурпатора» Бориса становится явной и открытой. Отметим в этой же части появившиеся хронологические и фактические неточности, вкрапления свидетельств XVII в.: упоминание о самозванце, о Михаиле Романове как будущем царе и т. д. Это дает основание рассматривать вторую часть повести о Борисе Годунове как мемуарную, написанную уже в начале XVII в.
В рассказе о Борисе Годунове одним из самых ярких свидетельств Горсея являются известия (их три) о смерти царевича Дмитрия в Угличе в связанных с этим фактом событиях. Два из них — только упоминания. Первое — о заговоре «с целью отравить и убрать молодого царевича Дмитрия, третьего сына прежнего царя, его мать и всех их родственников… приверженцев и друзей, содержавшихся под строгим присмотром в отдаленном месте у Углича. Дядя нынешнего царя… Микита Романович… был околдован… хотя и жил еще некоторое время». Второе упоминание встречается в рассказе о судьбах трех сыновей Ивана Грозного, третьему из которых «десяти лет… перерезали горло». Самым содержательным и полным является третье известие Горсея о смерти царевича Дмитрия в Угличе. Автор сообщает, что, оказавшись в ссылке в Ярославле, он был разбужен однажды ночью Афанасием Нагим, рассказавшим, что царевича Дмитрия зарезали в Угличе, а его мать отравили. Горсей дает Нагому снадобье от яда, после чего «…караульные разбудили город и рассказали, как был убит царевич Дмитрий».
Загадочная смерть наследника престола, последнего сына Ивана IV, была предметом расследований многих историков[62]. В рамках настоящего издания нас интересует не событие само по себе, а то, как использовались сведения Горсея. Обратимся к работам историков.
В одной из своих статей Р. Г. Скрынников привлекает известие о заговоре против Нагих и попытке покушений на царевича[63]. Он связывает это упоминание Горсея (а также и Флетчера, информатором которого был Горсей) не с фигурой Бориса Годунова (его Р. Г. Скрынников считает непричастным к смерти Дмитрия), а с происками Нагих против бояр Романовых, имевших больше прав на престол, чем худородный Годунов[64]. Эта догадка Р. Г. Скрынникова представляется неверной; она основана на ошибочном переводе упоминания Горсея о заговорах (см. выше), которым пользовался автор статьи. В этом месте переводчица Горсея ошибочно вставила слово «заподозрили», говоря о Никите Романовиче, хотя в английском тексте Горсея вовсе нет этого слова[65]. Неправильный перевод стал причиной неверного истолкования Скрынниковым источника: Горсей в этом упоминании имеет в виду именно Годунова.
Наиболее часто историки используют полный рассказ Горсея о смерти царевича Дмитрия, начинающийся с ночного визита Афанасия Нагого. Самый тщательный разбор этого фрагмента, а также его интерпретации историками находим в специальной статье английского автора Морин Перри «Известие Джерома Горсея о событиях мая 1591 г.»[66]. Проведенное в статье сопоставление двух разных английских изданий Горсея (1856 и 1626 гг.) с оригиналом рукописи дало поразительный результат: текст Горсея в публикации 1626 г., как и в рукописи, содержит деталь, указывающую на убийцу царевича Дмитрия[67]. По изданию 1856 г. это место дословно переводится так: «Его горло перерезано около 6 часов дьяками, один из его слуг[68] признался на пытке, что его послал Борис». А по изданию 1626 г. читаем: «Его горло перерезано около 6 часов сыном дьяка, одним из его слуг: он признался на пытке, что его послал Борис»[69]. Согласно новому прочтению Морин Перри констатирует: Горсей в своем известии самостоятелен и близок к сообщениям русских источников, называвших среди предполагаемых убийц Данилу Битяговского, сына единственного находившегося в Угличе дьяка Михаила Битяговского.
59
Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий // Исследования по социально-политической истории России: Сб. ст. памяти Б. А. Романова. Л., 1971. С. 184.
60
Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий. С. 188.
61
В конце 80-х годов Андрея Щелкалова, ведавшего внешними сношениями с англичанами, сменил Борис Годунов. См. также: Croskey R. Op. cit. P. 371.
62
См. краткий обзор работ: Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий. С. 182.
63
Там же. С. 197.
64
См.: Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий. С. 197. В книге «Борис Годунов» автор высказывается осторожнее: «Угличский двор распространял повсюду слухи, будто родственники Федора… пытались „окормить“ Дмитрия зельем» (он же. Борис Годунов. М., 1978. С. 45); в недавнем исследовании Р. Г. Скрынников, не касаясь вопроса о царевиче Дмитрии, говорит, что бояр Романовых обвинил «в заговоре с целью уничтожения царской семьи и захвата короны» Борис Годунов (он же. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Л., 1985. С. 22).
65
Белозерская Н. А. Записки. С. 77
66
Реrrie M. Jerome Horsey's Account of the Events of May 1591 // Oxford Slavonic Papers. 1980. Vol. 8. P. 38–39.
67
Ibid. P. 32. Хотя перевод в настоящем издании выполнен по публикации Э. Бонда 1856 г., но в этом единственном случае мы сочли нужным дать перевод по изданию 1626 г.
68
Ошибка в русском переводе 1909 г.: «слуга одного из них…» (дьяков. — А. С.) (Белозерская Н. А. Записки. С. 99).
69
Реrrie M. Op. cit P. 32. В Приложениях к статье помещены чтения обоих изданий и фотокопия этого места из рукописи Горсея, которую мы воспроизводим в настоящем издании.