Страница 52 из 67
— Да ну вас, — засмеялся ротмистр, — все вам не так, ей-богу…
И вот его молодая рука потянулась к пирогу, и длинные пальцы ловко ухватили румяный бок, погрузились в него, отломили…
— Подпрапорщик очень мил, и все обещал сделать в лучшем виде. Но старший-то каков! Целую неделю водил за нос. То есть, я вам скажу, что восхищен им… Теперь мы вот с вами ловим, караем — все грязь, грязь — и этого не замечаем, а время пройдет, и мы не сможем не восхититься сим благородством. Ведь так, сударь?
— Нет, не так, — сказал Авросимов.
Слепцов воззрился на него с недоумением.
— Какой вы однако спорщик, — засмеялся он благодушно. — А почему же вы со мной не согласны?
— А потому, — сказал Авросимов, — что вы службу несете, на вас надежда плоха…
Ротмистр засмеялся польщенно.
— Бутурлин в вас души не чает, — сказал он и снова ухватился за пироги. — Вы, друг мой, загадка…
— Что он там, Фединька? Не испугался? — вдруг спросил подпоручик, не открывая глаз.
— Хорош, хорош ваш братец, — радостно проговорил Слепцов. — Он умница. Тотчас все понял. Про вас спрашивал. Я сказал, что у вас все будет хорошо, что вы человек благородный.
— Спасибо, — сказал Заикин и впервые улыбнулся. — А уж вы, Николай Сергеевич, слово держите…
Так до самой полночи они забавлялись то душевными беседами, то сном, покуда не явился господин Поповский, как было уговорено, и ротмистр, распорядившись подпоручику и нашему герою оставаться и ждать, последовал за исправником на ночную свою охоту. Авросимов даже рад был сему обстоятельству, ибо до утра топтаться на холоду, даже ради государя, хоть и лестно, да зябко.
Не успели двери за ними захлопнуться, как подпоручик поворотился на бок и тотчас заснул. Авросимов начал было припоминать свое житье в деревце, да не заметил, как очутился в коридоре, уже вам знакомом. Английский пистолет в его руке был горяч. Кто-то опять призывал, однако так явственно, что можно было на сей раз почти разобрать слова. Звали на помощь. Наш герой торопился туда широкими прыжками, подобно льву в пустыне, и, наконец, увидел полуоткрытую крайнюю дверь, откуда и доносился зов. Но опять, как всегда, в ту самую минуту как он собирался рвануть сию злополучную дверь, его разбудили…
Горела свеча, хотя за окнами вставал рассвет. Подпоручик стоял лицом к оконцу, неподвижный как изваяние. Ротмистр торопливо обертывал мешковиной грязный объемистый сверток. Его пальцы ловко подхватывали концы, вязали узлы, будто он всю жизнь только тем и занимался, что свертки упаковывал.
Господи, подумал наш герой, неужто ради этого грязного свертка столько страданий! Вот он лежит на столе, ворочается, словно молодой поросенок перед базаром, и ротмистр, лейб-гусар и адъютант генерала, гнется над ним с нетерпением, и в Петербурге все, все, от господина Боровкова до государя ждут сей клад с еще большим нетерпением… И ради этого столько всего, столько горьких слов друг другу!
— Мы едем, — сказал Слепцов нашему герою. — Поторопитесь.
И вдруг все существо Авросимова возмутилось при звуках этого голоса. Взъерошенный, с пухом, приставшим к волосам, еще не совсем покинувший тот злополучный коридор, Авросимов поднялся, ровно медведь из берлоги.
— Поспешайте, поспешайте, сударь, — сказал ротмистр, заканчивая упаковку. — В кибитке отоспитесь. Ваш тяжкий труд, слава богу, закончен.
— Я не заслужил ваших насмешек, — сказал Авросимов, сжимая кулачища и едва сдерживаясь, чтобы не броситься на дерзкого гусара.
Ротмистр даже не взглянул на него, а кликнул унтера, и когда тот появился, словно истукан застыв на пороге, подошел к подпоручику и тронул его за плечо:
— Простите, господин подпоручик, но боюсь, что пренебрежение инструкцией принесет мне много неприятностей. Я должен надеть на вас цепи…
В руках унтера Кузьмина звякнула цепь.
Едва слышный стон вырвался из груди нашего героя.
— Вот как? — проговорил Заикин, бледный как смерть. — Вот как?..
Цепь снова зазвенела уже в руках у ротмистра, замок щелкнул. Все было кончено.
— Что с братом? — едва шевеля губами, спросил подпоручик.
— Вашего брата, господин подпоручик, я вынужден был взять под стражу, — несколько суетливо ответил Слепцов. — Пора, господа, пора, собирайтесь.
— Вы не смеете! — закричал подпоручик. — Вы лжец! Где же ваше слово? — рыдания вновь начали душить его, и он опустился на лавку.
— Вы сами лжец! — закричал ротмистр в ответ. — Вы мне братца вашего рисовали ангелом! А он оказался пособником бунтовщиков. Он слишком ловко, черт его дери, определил место, и мы моментально извлекли сей предмет… Очень ловко, сударь! Он разболтался со мной о вещах, которые его изобличают… Это я лжец? Я кормил вас и поил и был вам заместо брата, черт вас возьми, а вы меня за нос водили! Вы — меня!..
Тут ротмистр осекся, ибо тяжкая рука нашего героя легла ему на плечо.
— Оставьте этого несчастного, — потребовал Авросимов.
— Что это значит? — спросил Слепцов, не теряя присутствия духа.
— А это значит, — грозно сказал наш герой, — что господин подпоручик за свою ложь удостоился получить от вас цепи, а вы за свою остаетесь безнаказанны.
Тут унтер, до сих пор пребывавший в оцепенении, сделал шаг в их сторону.
— Пошел прочь, — приказал Авросимов.
— Ступай, тебе говорят, — сказал Слепцов.
Унтер выбрался из светелки. Подпоручик рыдал на своей лавке. Авросимов подтолкнул ротмистра, и тот присел рядом с Заикиным.
Теперь они сидели рядом, ротмистр и подпоручик, ровно два брата. Тот, что в цепях, продолжал рыдать, но, странное дело, жалости к нему не было. Другой уставился на нашего героя, не мигая, даже как будто снисходительно.
— Вы негодяй, господин ротмистр, — сказал Авросимов, вдруг остывая. — Надеюсь, хоть не трус?
Слепцов усмехнулся.
— Это невозможно, господин Авросимов. Без секундантов?..
— К черту секундантов!
Этот подпоручик, жалкий такой… Да как он смел доверяться! Чего же слезы-то лить? Каких друзей себе полковник Пестель подбирал, уму непостижимо!..
— Я при исполнении служебных обязанностей, сударь, — сказал ротмистр. — Потерпите до Петербурга.
— Нет! — крикнул наш герой без охоты.
— Да, — усмехнулся Слепцов.
— А если так?! — крикнул Авросимов и ударил ротмистра по щеке.
Слепцов потер щеку, потом сказал:
— И все-таки, сударь, примите мой отказ… Я ценю ваше благородство, но нужно же считаться с обстоятельствами. Ежели вы меня пристрелите, на кого же я оставлю господина подпоручика и сверток?..
А оплеуху вашу, сударь, я не забуду и в Петербурге сам вам о ней напомню. Вы еще плохо знаете Слепцова.
Звук пощечины и спокойная речь ротмистра совсем охладили Авросимова. Пожар угас, и по телу распространилась лень. Рука была все еще занесена, но кровь была прохладна.
Рассвет совсем уж разыгрался, и в его сиянии ничтожней стал казаться таинственный сверток, из-за которого разыгралось столько бурь.
На виду у испуганных ямщиков, сгрудившихся возле постоялого двора, они прошествовали к своим кибиткам, сопровождая медленно бредущего подпоручика.
Наконец кибитки тронулись.
13
Презабавная ситуация сложилась, милостивый государь, за время их пути. Былой союз, замешанный на долге и несчастье, распался. Не замечая друг друга, наскоро съедали они свою нехитрую еду, укладывались на ночлег, или и без ночлега спали на ходу в кибитках, сидя, докуда там заиндевелые, горластые ямщики понукали лошадей и перекрикивались от кибитки к кибитке, чтобы отогнать страх ночной и доказать серым разбойникам, что люди живы, горласты и в обиду себя не дадут.
Подпоручик был погружен в тяжелые раздумья, мрачнея от версты к версте, по мере приближения к Петербургу. Ротмистр Слепцов почти всю дорогу спал, набегавшись в Брацлавле и пересуетившись. Авросимов все поглядывал через оконце на заснеженный лес, и можно было подумать, что расположение деревьев и снежные на них покровы волнуют его воображение.