Страница 11 из 12
Она Варе ничего про это не рассказала, конечно. Да и незачем было – все равно любовь по швам затрещала, разругались молодые в пух и прах, зять собрал вещи, ушел. Варя на развод заявление подала. Это уж потом, когда их развели, решила спросить:
– Варь… А почему его мама меня дурной перепелкой назвала? Что она имела в виду?
– Да не обращай внимания, мам. Дурак он. И мама у него такая же. Просто я ошиблась. Ничего, мам, бывает, приму в качестве опыта. Зато я одно обстоятельство хорошо усвоила – пора мне на жизнь по-другому смотреть. Иначе пропаду ни за грош. Вот так-то, мам.
И в самом деле, она взялась за себя, другой стала. Хотя… Кто его знает, хорошо это, плохо ли… Будто сама себя в осьмушку свернула и вглубь самой же себя засунула. Снаружи – деловая и прагматичная, а внутри – осьмушка. И что в этой осьмушке – ей одной только и ведомо…
О, ключи в замке зашуршали, дверь тихо открылась. Ну да, света в окнах не видно, Варюша думает, она спит… А салатик так и не приготовила!
Откинула плед, вышла в прихожую.
– Добрый вечер, доченька.
Варя вздрогнула, потом выдохнула тихо:
– Чего ты меня пугаешь, мам. Я думала, ты давно спишь.
– Нет, я не сплю. Сидела в кресле, читала, потом в торшере лампочка перегорела.
– Понятно. И ты предпочла сидеть в темноте. А ввернуть в торшер новую лампочку уже не судьба, да? Или верхний свет включить?
– А разве у нас есть запасные лампочки?
– Конечно, есть, мам. Я покупала.
– Какая же я все-таки безалаберная, Варюш!.. Ты на меня сердишься, да?
– Нет, с чего бы? Когда я на тебя сердилась?
– Ну да… Никогда не сердишься. Ты голодная, наверное?
– Нет, я в кафе была.
– Это с тем самым молодым человеком, да? Забыла, как его зовут.
– Его зовут Гоша, мам.
– Гоша, Гоша… А полное имя, значит, Георгий? Что ж, хорошее имя. А у тебя с ним что-то серьезное намечается, да?
– Да, у нас намечается что-то очень серьезное, если можно так выразиться. Более чем. Я замуж за него выхожу, мам.
– Что?! Замуж? Опять? Но как же так, Варя… Опять на те же грабли…
– Да почему сразу на грабли? Зачем ты так? Или ты считаешь, мне вообще, в принципе замуж ни за кого выходить не надо? Всю жизнь одной жить?
– Ну почему же – одной… А как же я, Варенька? Впрочем, прости, прости. Я все не то сейчас говорю, я просто растерялась, ты меня своей новостью огорошила… Да, это большой эгоизм с моей стороны, я понимаю. Что ж… А он здесь будет жить, с нами?
– Нет. У него есть квартира. Мы там будем жить.
– А я? А как же я, Варенька? Я здесь совсем одна останусь?
– Мам… Возьми себя в руки, пожалуйста. Ты сейчас глупые вопросы задаешь.
– Глупые? Да, конечно, глупые. Да, да, конечно… Я все понимаю…
Не удержалась, всхлипнула. Понимала, что Варя права и ведет она себя действительно глупо, но остановиться уже не могла. Иногда жалость к себе бывает сильнее здравого смысла.
– Мам, ну чего ты плачешь?.. Ну прекрати, пожалуйста, – виновато поплелась Варя за ней в комнату, села рядом на диван, обняла за плечи.
– Не обращай на меня внимания, Варенька. Это я так, на эмоции. Фу, как глупо со стороны выгляжу!
– Да успокойся, мам, все будет хорошо. Надо же нам когда-то оторваться друг от друга!
– Да, да, ты права…
– А чего тогда опять плачешь?
– Не знаю. Не могу остановиться. Слезы сами бегут… Ничего, сейчас лягу спать и успокоюсь. Ты иди к себе…
Не смогла она успокоиться, наоборот, плакала в подушку еще горше. Слышала, как Варя в своей комнате тоже вздыхает, ворочается. Потом Варя встала, прошлепала босыми ногами на кухню, принесла ей воды.
– Мам, ну перестань, пожалуйста… Я тоже так не могу…
– Все, все, доченька, я уже не плачу! Правда, все хорошо! – прогундосила на слезной оптимистической ноте, садясь на постели и отпивая воду из керамической кружки. – А скажи мне, кто у этого Гоши родители? Кто отец, кто мать?
– У него нет отца. Одна мама.
– А! Ну я так и знала. Значит, он избалованный маменькин сынок. Мальчик, выросший в семье без отца, изначально женоподобен! Представляю эту его матушку…
– А зачем представлять, мам? Познакомишься, сама увидишь. То есть… Со временем познакомишься.
– А ты сама с ней знакома?
– Так, мельком. Пока шапочно.
– А знаешь, Варь… Только ты не обижайся, но я честно тебе скажу. Как-то я не горю желанием с ней знакомиться. Хватит с меня одного знакомства со сватьей. Помнишь, как это было? Перепелкой меня назвала…
Варя ничего ей не ответила, лишь тихо вздохнула.
– Нет, Варюш, не хочу, и не уговаривай… Ты уж сама как-нибудь, ладно? А меня избавь… Знаешь, я к новым знакомствам стала болезненно относиться. Избавь, избавь!
Варя снова вздохнула, снова промолчала, глядя на свои голые ступни. И вдруг стало ее ужасно жалко… Ну куда, куда ты опять вляпываешься, мой бедный ребенок? И она ведет себя не как мать, а как предательница…
– Ладно, мам, я тебя услышала. Давай спать! – встала Варя с дивана, забирая у нее кружку. – У меня завтра день трудный. Спокойной ночи!
Утром Юля встала с трудом. То есть момент пробуждения уже был плохим, и бодрая песенка телефона в режиме будильника показалась ужасно противной. Захотелось прихлопнуть его ладонью, как занудного комара, чтоб не верещал.
Поднялась с постели со стоном. Это она-то – со стоном! Всегда вскакивала легкой птичкой, бежала в душ… Она даже сама с собой в такую игру играла – чтоб напрячься всеми мышцами, чтобы выскочить из-под одеяла пружинкой и потянуться вверх, чувствуя хорошо отдохнувшее за ночь тело. А по пути в ванную стукнуть кулаком в дверь Гошиной комнаты – ваше величество, поднимайтесь, в нашем государстве сегодня рабочий день, нас ждут великие дела. Если Гоша один был, естественно. Если с подружкой – ни-ни, мимо двери только на цыпочках. Как она любила эти их совместные утренние часы! Когда лица еще свежи и улыбчивы, когда солнце в окно, когда пахнет кофе и тостами… Есть, есть особая прелесть в утреннем домашнем времени. Эти короткие десять минут, отведенные на совместный завтрак, дорогого стоят. Дураки те, кто не ценит, кто хватает зубами свой бутерброд на ходу, вечно опаздывая…
В это утро она прошла мимо двери Гошиной комнаты, не постучав. Пусть сам просыпается. Что она ему, нянька? Ничего, скоро жена будет будить.
А потом зеркало в ванной преподнесло сюрприз. Глаза! Почему веки такие набрякшие, будто всю ночь подушку слезами мочила? Но ведь не было ни одной ночной слезинки. И под глазами круги. И кожа на лице вялая, бледная, как сырая картофелина на срезе. Такое чувство, будто за одну ночь те десять лет, на которые она моложе выглядела, вернулись и расположились на лице по-хозяйски. Еще и усмехаются в зеркало. Сколько тебе годков-то, милая? Забыла, да? Если забыла, так иди, погляди в паспорт, про нас там все подробно прописано.
Вот что значит стресс. Не любит женский организм плохих новостей. Вполне адекватно на них реагирует. А если б еще и всплакнула?
Гоша, наоборот, вышел на кухню веселым. Только видно было, что веселость его нарочитая. Хотел, наверное, чтобы все было, как раньше. Она бы тоже хотела, но – как? Все равно прежнюю интонацию не поймаешь.
– День сегодня хороший будет, – вяло произнес Гоша, глядя в окно и делая первый глоток кофе. – Такая осень нынче выдалась – красота.
– М-м-м… – кивнула Юля головой, не разжимая губ, давая понять этим насмешливым мыканьем: что ж, мол, давай, про погоду поговорим… Нам ведь больше и поговорить не о чем…
– Мам, ты плохо выглядишь. Спала плохо, да?
– Хм… Вопрос можно считать риторическим? Отвечать не обязательно?
– Ой, да перестань, пожалуйста. Ну что ты капризничаешь, а? Не понимаю тебя… Я ж знаю, что ты не такая.
– Может, и не такая. Будем считать, что у меня временное помрачение рассудка. Те, у кого бывает временное помрачение рассудка, разве осознают свои действия? Ведь нет?
– Да, хорошо бы временное… А то я прямо пугаюсь, мам.