Страница 5 из 17
Рэй потянулся к ручке пассажирской дверцы. Мишель уселся, поцеловал отца, накинул ремень и чинно положил руки на колени. Когда машина тронулась, он уставился на дорогу и сидел так до второго перекрестка, после чего наконец немного расслабился.
– Рад, что мы ужинаем все вместе, странно только, что у Мэгги.
– Что же в этом странного, скажи на милость? – поинтересовался Рей.
– Мэгги никогда не готовит, потому и странно.
– Насколько я понял, нынче праздник: она заказала всем пиццу.
– Тогда это менее странно, но все равно, – отозвался Мишель, провожая глазами молодую женщину на переходе.
– Недурна! – одобрил Рэй, присвистнув.
– Немного непропорциональная, – обронил Мишель.
– Ты шутишь? Она великолепна!
– Средний рост человека женского пола в 2016 году составляет пять футов два дюйма, а в этой женщине по меньшей мере шесть футов один дюйм. Значит, она слишком рослая.
– Тебе виднее, хотя я в твоем возрасте скорее одобрил бы такую непропорциональность.
– Мне больше нравится, когда они…
– Поминиатюрнее?
– Вот-вот.
– Каждой кастрюле своя крышка, не так ли?
– Возможно, но я не вижу связи.
– Это такое выражение, Мишель. Оно означает, что о вкусах не спорят.
– Вот это логично – не первое твое выражение, лишенное всякого смысла, а второе. Оно соответствует тому, что сказал я.
«Остин» свернул на запруженный машинами бульвар. Снова зарядил мелкий дождик – типичная английская морось, в считаные минуты превращающая мостовую в зеркало.
– Думаю, твоя сестра собралась нам сообщить, что выходит замуж.
– Которая? У меня их две.
– Скорее всего, Мэгги.
– Вот как? Почему ты так считаешь?
– Отцовский инстинкт. Можешь мне поверить. Я говорю с тобой об этом уже сейчас не просто так, а с определенной целью. Когда она это объявит, я хочу, чтобы ты знал, что это хорошая новость, и проявил радость.
– Зачем?
– Сестру опечалит, если ты этого не сделаешь. Когда люди сообщают другим о счастливом для них событии, они ждут, что мы в ответ разделим их счастье.
– Зачем?
– Так мы проявляем свою любовь.
– Понимаю. А брак – это хорошее известие?
– Сложный вопрос. В принципе, да.
– Ее будущий муж тоже там будет?
– Возможно. С твоей сестрой можно всякого ожидать.
– С которой? У меня их две.
– Знаю, что их у тебя две, между прочим, это мои изделия, то есть мои и твоей матери, конечно.
– А мама там будет?
– Нет, твоей матери там не будет. Ты знаешь почему, я много раз тебе это объяснял.
– Да, знаю, потому что она умерла.
– Ну да, потому что умерла.
Мишель еще некоторое время смотрел прямо перед собой, потом повернул голову и уставился на отца:
– Для вас с ней женитьба была хорошей новостью?
– Прекрасной, старина! Если бы можно было вернуться назад, то я бы женился на ней еще раньше. Так что для Мэгги это тоже будет хорошей новостью: уверен, счастливый брак – присущий нашей семье особый дар.
– Вот как? Завтра я уточню в университете, но не думаю, что это генетическое.
– А ты сам счастлив, Мишель? – тихо спросил Рэй.
– Думаю, да… Я счастлив теперь, раз Мэгги собралась замуж, и я знаю, что брак будет счастливый, потому что это наш семейный дар. Но все-таки я немного трушу перед встречей с ее мужем.
– Что тебя пугает?
– Надеюсь, мы с ним поладим.
– Ты с ним уже знаком: это Фред, здоровенный детина, очень симпатичный, мы много раз ужинали с ним у него в пабе. То есть я думаю, что она собралась замуж за него, хотя от твоей сестры всего можно ожидать.
– Жаль, что мама не может быть с нами в тот вечер, когда ее дочь сообщает о своем решении выйти замуж.
– Которая? У меня их две, – ответил Рэй с улыбкой.
Мишель немного подумал и тоже улыбнулся.
5
Мэй
Октябрь 1980 г., Балтимор
Мотоцикл легко одолевал дорогу, взбиравшуюся на холм. Каждый раз, когда Салли-Энн давила на газ, заднее колесо поднимало столб пыли. Еще несколько виражей – и покажется дом. Мэй издали узнала изящную черную, с тонкими гранеными пиками, ограду, защищавшую поместье Стэнфилдов. По мере приближения к нему она все крепче обхватывала талию Салли-Энн. В конце концов та не выдержала и крикнула, задыхаясь на ветру:
– Мне тоже страшно! Внуши себе, что как раз это и делает приключение таким захватывающим!
Мотор «Триумфа» так ревел, что до Мэй долетели только обрывки слов, она расслышала только «страшно» и «захватывающим», что полностью совпадало с ее ощущениями. Они находились на одной волне: это и есть идеальные отношения.
Салли-Энн снизила скорость, накренила мотоцикл и вошла в последний крутой поворот. Затем снова набрала скорость и выровняла мотоцикл. Лихость, с которой она гоняла на «Триумфе», вызвала бы зависть у любого байкера. Впереди, на вершине холма, красовался дом с горделивой колоннадой, возвышавшийся над долиной. Такую показную роскошь позволяли себе только нувориши и выскочки, притом что Стэнфилды были одним из старейших, самых уважаемых семейств города, имевших непосредственное отношение к его основанию. Одни утверждали, будто основу их богатства заложили еще рабы, возделывавшие потом их земли, другие возражали, что они были, наоборот, среди первых хозяев, отпустивших своих рабов на свободу, и что некоторые из Стэнфилдов даже проливали за их освобождение свою кровь. История звучала по-разному, в зависимости от квартала, где ее рассказывали.
Салли-Энн свернула на служебную стоянку, заглушила мотор, сняла шлем и повернулась к Мэй, слезавшей с сиденья:
– Там вход для поставщиков, видишь? Ступай туда и скажи, что у тебя встреча с мисс Вердер.
– А если она дома?
– Разве только она вездесущая, потому что женщина, приближающаяся вон к тому черному «форду», и есть мисс Вердер. Говорю тебе, каждый день в одиннадцать часов она садится в свою машину и едет в город на массаж… То есть это так говорится, одним массажем дело не ограничивается.
– Откуда ты знаешь?
– Я неделями за ней следила, буквально от нее не отходила, так уж можешь мне поверить.
– Ты же не опустилась до того, чтобы…
– На споры нет времени, Мэй. Вердер, бедняжка, с большим трудом получает удовлетворение, но через сорок пять минут ее все-таки накроет скромный утренний оргазм, и, подкрепившись в соседнем кафе сэндвичем с беконом и колой, она поспешит обратно. Бери ноги в руки, ты знаешь план наизусть, зря, что ли, мы сто раз репетировали?
Но Мэй застыла как статуя. Салли-Энн почувствовала, что ей нужно ободрение, поэтому она крепко ее обняла и прошептала, что она прелестна, что все пройдет как по маслу и что она будет ждать ее на стоянке.
Мэй перешла через дорогу и зашагала к служебному входу. Через него миссис Стэнфилд и ее сыну доставляли газеты, еду, напитки, цветы и все, что они покупали в городе. Тоном воспитанной девушки Мэй сообщила дворецкому, что пришла на встречу с мисс Вердер. Как Салли-Энн и предсказывала, дворецкий, впечатленный природной властностью гостьи, подкрепленной ее британским акцентом, который та намеренно утрировала, воздержался от дальнейших расспросов и впустил ее в дом. Он понял, что она явилась раньше времени, и, сочтя неподобающим мариновать такую приличную гостью в прихожей, отвел ее – Салли-Энн и это предвидела – в небольшую гостиную на втором этаже. Там он с огорченным видом усадил ее в кресло. Мисс Вердер только что уехала, объяснил он и тут же добавил, что она скоро возвратится, и предложил гостье скоротать время за освежающими напитками. Мэй поблагодарила и отказалась: ей не хочется пить. Дворецкий удалился, оставив ее одну в богато убранной гостиной по соседству с кабинетом секретаря мистера Стэнфилда.
Два кресла, обитые тем же бархатом, из которого были сделаны шторы на окнах, разделял круглый столик на ножке. На темном дубовом паркете красовался обюссонский ковер, стены были обшиты деревянными панелями, с потолка свисала небольшая хрустальная люстра.