Страница 1 из 2
Валерий Дудаков
А осень крадётся, не поздно, не рано
© Дудаков В. А., 2013
Бог, мудрости не дав, талатом одарил,
Не всем я мил, да и не всем любезен,
Но если хоть кому-то был полезен,
То, значит, всё ж не зря на свете жил.
Лета́ и ле́то
Каштаны как ежики в белых свечах,
Но, только не колятся мягким соцветьем,
Скажи мне по правде и честно ответь мне,
Когда надоест предъявлять нам счета
За мелких разлук и обид прегрешенья,
За то, что порой, мы совсем не похожи,
За грусть, что нередко бессонницей гложет.
Так мудрое лето даёт нам решенье,
Что дебет и сальдо на косточках гладких,
Не сводится жизнь к упражненью на счётах,
Но есть, кто подскажет в небесных высотах,
Любовь остаётся в бесспорном остатке.
Горят неразлучные свечи каштанов,
Сквозь купол листвы пробиваются дружно,
Понять и смириться не просто, но нужно,
А осень крадётся, не поздно, не рано.
Долгожданная гроза
Лето разъярилось после Троицы,
Знойная палящая жара,
Вновь лесные заросли промоются
В дождевых потоках серебра.
Гром в литавры бьёт на удивление,
Хлещет ливень в сумерках, темно,
И в раскатном барабанном пении
Слышится победный звон в окно
Над седыми скользкими морозами,
Робкой ненадёжностью весны.
Взапуски выводит дождь с берёзами
Хоровод вокруг свечи – сосны.
Птицам божьим резвостью забавен он,
Им не в зной вещать под сенью крон,
И раскрылся ярко-красным пламенем
Непокорный, взбалмошный пион.
Признание лету
Вновь в летний день колдует небосвод,
Раскрыв шелка прозрачным парашютом,
Тепло ласкает солнечным уютом,
Так долго ждали мы его приход.
Застыл над лесом призрак тишины,
И гулкий звук далёкой электрички
Беззвучием вольётся по привычке
В движенье, что тревожит наши сны.
Берёз вершины в синь погружены,
В позолочённых облаков священство,
Являют дни природы совершенство,
А ночи коротки так и скромны.
Трава растёт, не ведая косы,
Цветы пылают красок полной гаммой,
И досыта пьянеют с каждым граммом
Вечерней неостуженной росы.
Закат чеканит чётко тонкий лист,
И в выпуклой объёмной панораме
Мелодией чуть сказочной и странной
Вдаль льются голоса бродяг и птиц.
Так в лете растворившись, полетать,
Начать всё снова, или кануть в лету,
Но не дается нам наука эта,
Об этом мы лишь можем помечтать.
Памяти Дмитрия Сарабьянова
Нудный дождь, неласковое небо,
Спрятаться иль ринуться в бега,
Вот найти укрытье для побега,
Не ступала где б ничья нога.
Косит лето хмурый глаз под осень,
Что июль – тоски октябрьской злей,
Выпросить бы вновь тепло и просинь,
Тишину покоя без затей.
Плачутся берёзы по привычке,
По сосне струится ручеёк,
Жалобно сигналит электричка,
Что там впереди, ей невдомёк.
Провод виснет нотным станом странным,
Капли – знаки траурных сонат,
И стучит тревожно, неустанно,
Чёрно-красный дятел – акробат.
Перемен погоды ждать наивно,
Есть иное средство у меня,
Пусть согреет гулкий зев камина
Отблесками прошлого огня.
На смерть учителя
Так падаем мы – за другим один,
И вьётся от выстрела белый дым
И кто-то в дороге слегка всплакнёт,
Упал, мол, бедняга, вот не везёт.
А мы и не ждали иных концов,
В подмогу не слали шальных гонцов,
Часов не просили на передел,
Судьбу не спросили, когда предел.
Коль падал иной, то другой вставал,
Достойна ль замена – никто не знал,
И только в дороге дано понять,
Кого на подмогу с собою брать,
Какой нам Всевышний чертил маршрут,
Когда на щите на курган снесут,
Костёр погребальный вскружит дымок,
Так резко вокзальный всплакнёт гудок.
Плывут в бесконечность все корабли,
Но держит нас крепко любовь земли,
По горло дано неотложных дел,
И вера в бессмертье, хоть зол прицел.
На «Третью тетрадь» Д. В. Сарабьянова
вскоре после его кончины
Да, время сочится, уходит в песок,
Иль снова несётся степною кобылой,
И даже его если стрелки застыли —
Мы знаем судьбою отпущенный срок.
И дышится тяжко, и всуе старанье,
От ветров шальных опустело пространство,
Так хочет покоя душа, постоянства,
Но трудно даётся Всевидящим знанье.
Не скоро, не рано сомкнутся пределы,
Закроют глаза нам любимые наши,
И кто-то весь в чёрном таинственно скажет,
Что воинов славных ряды поредели.
Что мудрость иным, то другим равнодушье,
Пастуший рожок к единенью взывает,
Но каждый из нас эту истину знает —
Спасаем мы в вечность не тело, а душу.
Из верхних границ нам сигнал посылают,
Что суть есть любовь, ну а прочее – дрязги,
Мы в жизни прошедшей так крепко завязли,
Что вспомнят о нас, хоть того не желают.
На выставке «Вермеер и музыка»
Череп, раковина, шлем и мандолина —
Атрибуты бренности живого,
Барышня в шелках у клавесина —
Для галантных сцен сюжет не новый.
Дельфтский сон, спокойная прохлада,
Отвернулся мир от спешки жизни,
Музыки блаженная отрада,
Память наша есть о прошлом тризна.
Что ж, Вермеер, ты не долго пожил,
Не завидна участь в сорок три,
Сколько рук, изящных лиц и ножек —
Вновь черты случайного сотри.
Сводня осторожно навевает
Сладкий сон, смычком водя по скрипке,
Дама кавалера обнимает
С мягкой и чарующей улыбкой.
Ну а он, бездельник и проказник,
Упиваясь собственным величьем,
Шепчет ей, что жизнь – весёлый праздник,
Всё ж не забывая о приличьях.
Сваха расторопная всё знает,
Где вина ещё полна заначка,
Вот хвостом закругленным виляет
Маленькая рыжая собачка.