Страница 20 из 31
Основными принципами суси-гаку являлись вертикальная иерархия и жесткий прагматизм в исполнении обязанностей, наложенных на человека теми, кто расположен выше его в этой иерархии. Данная интерпретация умалчивала о том, что высокое общественное положение может быть не только наследственной прерогативой, но и результатом высоких личных заслуг, и в ней также отсутствовала концепция социальной справедливости для всех членов общества (включая императора и сёгуна). Эта версия конфуцианской теории взаимоотношений правительства и общества стала искрой, пробудившей интерес к трудам китайских мыслителей и давшей рождение философским школам, которые не всегда вызывали одобрение у военных диктаторов. Однако достаточно долгий период времени данная интерпретация укрепляла позицию сёгуна и оправдывала консолидацию власти в его руках. Она также предоставила материал для более четкой формулировки «кредо» воинов (буси) и «пути» (до) самурая, которые гармонично слились в кодекс чести, ставший известным как «путь воина» (бусидо).
Благодаря всем этим мерам юридического, философского, военного и социального характера в стране просто не могло произойти нечто «неожиданное» как на практике, так и в теории без ведома правителей из клана Токугава. Им принадлежит «сомнительная заслуга называться одним из первых правительств в мире, которое сумело организовать обширную и весьма эффективную сеть тайной полиции и сделать ее одним из важнейших государственных органов. При таком многовековом опыте совсем не удивительно, что в последние годы тайная полиция так ярко выделялась на политическом портрете Японии» (Reischauer 1, 83–84).
В такой милитаризованной культуре не было места для новых идей или даже древних, но неудобных теорий, которые могли бы заставить человека задуматься над проблемой персональной ответственности и личных ценностей, если не противоречащих, то все же несколько отличающихся от тех, что приняты в обществе. Как при всякой военной диктатуре, известной истории, знание считалось опасным достоянием, и его широкое распространение было строго запрещено. Хотя в стране под правительственным надзором было организовано изучение некоторых «голландских наук» (рангаку), любое нарушение установленных ограничений каралось смертью. Не только члены других классов, но и «такие неустрашимые самураи, как Сакума Содзан, Ватанабэ Кадзан и Ёсика Сёин, заплатили жизнями за желание расширить горизонты своего познания» (Blacker, 305). Даже на закате безраздельного господства Токугава, когда страна и вся ее социальная структура мучительно пытались скинуть с себя милитаристские путы, и позднее, когда возвращение политической власти императору активизировало интенсивные процессы адаптации к пугающе новой международной реальности, «почти все мыслимые препятствия создавались на пути ученика, желающего освоить европейские языки. Словари были большим дефицитом, а учебники по грамматике отсутствовали вовсе; феодальное и конфуцианское неодобрение и даже меч убийцы были направлены против него» (Blacker, 305).
Даймё
Следующую ступеньку после клана Токугава в иерархической структуре японского феодального общества занимали кланы, возглавляемые даймё – «правители самодостаточных территориально-административных единиц, которые одновременно были ленами и маленькими государствами» (Tsukahira, 18). Титул даймё можно перевести как «большое имя», и, по всей видимости, он произошел от сочетания слов дай (большой) и мё или мёдэн (так назывались лены, где выращивали рис). Печально известные своей воинственностью и жадностью до чужих земель, хозяева таких поместий, способные содержать как сами поместья, так и собственную когорту слуг-воинов, непрерывно сражались друг с другом на протяжении раннего и среднего периодов японской феодальной эпохи. Только такие лидеры, как Нобунага, Хидэёси и, наконец, Иэясу сумели объединить их в достаточно шаткий союз, в котором индивидуалистские и экспансионистские тенденции феодальных правителей находились под постоянным контролем жесткой репрессивной системы, основанной на проверках и нейтрализации. Иэясу и его потомки прекрасно осознавали (и не забывали об этом на протяжении всего правления династии Токугава), что император и его придворная аристократия лишились реальной власти над страной главным образом из-за отсутствия должного контроля над провинциальными центрами военной мощи. Хотя такие центры были необходимы для поддержания мира во всей стране (как и сохранения власти над всеми остальными классами общества), они постепенно становились все более самостоятельными и в конце концов полностью отдалились от императора и его окружения.
Вследствие такого недостатка централизованного контроля феодальные «бароны» смогли накинуть и затянуть свою петлю на императорской семье и всех остальных общественных классах феодальной Японии, которые стояли на их пути, таким образом быстро и эффективно избавившись от всех возможных конкурентов. В конечном итоге единственным препятствием для них стали они сами и их личные амбиции. Для Токугава феодальные правители (из чьих рядов вышли они сами) были и всегда оставались главным источником проблем, поскольку они управляли независимыми ленами, содержали собственные отряды воинов и имели достаточные средства для финансирования военных операций. Во все еще продолжающуюся эпоху политической нестабильности и вооруженных восстаний эти даймё, если предоставить их самим себе, вполне могли нарастить свою военную силу выше предела, считавшегося допустимым в Эдо. Затем эта сила могла быть использована для смещения Токугава в соответствии с древним принципом «низы побеждают верхи» (гэкокудзё) – принципом, который стал неотъемлемой частью искусства политической игры во времена, предшествующие эпохе Токугава, и который сами Токугава успешно применяли в нескольких случаях.
Соответственно, если, с одной стороны, эти даймё были не только могущественными лидерами военных кланов, но и основными инструментами косвенного контроля над страной в целом, то, с другой стороны, как отметил Цукахира, «они стали главной проблемой для сёгунов Токугава, которые всеми силами пытались их ослабить и разделить», чтобы сохранить над ними контроль. Средства, предпринимаемые бакуфу с данной целью, были разнообразными и многочисленными. С целью возведения искусственных барьеров между даймё и создания таких условий, в которых бы «сохранялась и процветала атмосфера взаимной зависти и враждебности» (Tsukahira, 27), проводилась дифференциация в размерах ленов, доходов и их ранга при дворе сёгуна в Эдо. Постоянный и пристальный надзор, осуществляемый зловещими цензорами сёгуна (мэцукэ) над различными даймё (когда они не наносили периодические визиты в Эдо, находились на территории своих собственных поместий или даже совершали переезд с одного места на другое), гарантировал, что сёгуну всегда будет известно об их деятельности. И наконец, принудительное посещение двора сёгуна с интервалом в один год, наряду с обязательством оставлять своих жен и детей в Эдо при возвращении домой, в значительной степени сковывали свободу действий даймё.
Судя по всему, в период Токугава общее количество даймё составляло около 260 человек. Их статус определялся на основании нескольких взаимосвязанных критериев. Первый критерий был основан на феодальных взаимоотношениях между даймё и самим сёгуном. Так, например, даймё, которые принадлежали к побочной ветви дома Токугава, назывались «родственные вассалы» (симпан), или «семейные даймё» (камон). К ним относились три «высокопоставленных семьи» (Кии, Мито и Овари), управлявшие ближайшими к Эдо провинциями, члены которых занимали самые важные должности в центральном правительстве.
За даймё ранга симпан следовали наследственные даймё (фудаи), которые были вассалами Токугава еще до великой и решающей битвы при Сэкигахара. Они также занимали важные позиции в бакуфу, и их лены окружали защитным кольцом центральные территории, находившиеся под прямым контролем Токугава.