Страница 21 из 26
Переключив внимание на Красаву, Мишка не нашел ничего лучше, чем отвесить ей несколько звонких пощечин. Подействовало. Нинеина внучка резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и попыталась сесть. Мишка не стал препятствовать, лишь придержал Красаве руки и заорал ей прямо в ухо:
– Очнись, Красава! Савва заговорил! Ты его вылечила, слышишь, Красава? Ты Савву вылечила, к нему голос вернулся!
Красава коротко простонала и принялась вырываться, Мишка выпустил ее руки, схватил за плечи и как следует, встряхнул.
– Глаза-то открой! Все уже, все! Никто тебя больше не обидит, ну-ка, посмотри на меня.
Красава послушалась, открыла глаза, которые тут же начали наполняться слезами.
– Мишаня, она меня… – продолжение фразы утонуло в рыданиях.
Тут все было в порядке, раз слезы, значит, отпустило. Мишка поднял голову и глянул на Юльку и Савву. Пацан лежал неподвижно, видимо в обмороке, а Юлька, что-то зло шипя сквозь зубы, по одному разгибала пальцы Саввы, сомкнутые на ее поясе.
– Трепач! – Юлька зло зыркнула в сторону Мишки и снова опустила глаза к поясу. – Скоморохом тебе быть!
– Балаболка! – Юлька наконец освободилась и поднялась на ноги.
– Да заткнись же ты, аспид! Ты хоть знаешь, что тут было?
– И знать не хочу! Перед тобой двое больных лежат. Ты лекарка или коза на выпасе?
– Эта мочалка…
Это было серьезно! Юлька не отреагировала, казалось бы, на неотразимый прием – призыв к исполнению лекарских обязанностей. Хочешь не хочешь, пришлось применять недетские средства:
– Даже и не знал, что ты так хороша, когда сердишься! Прямо глаз не отвести!
– Трепач… – вне всякого сомнения, Юлька слышала подобное в свой адрес впервые в жизни. – И что в тебе девки находят? Морда шпаренная, руки-крюки, язык, что помело…
– Правда твоя, Юленька: неказист… но твоей-то красоты нам на двоих хватит, даже еще и останется!
– Да ну тебя!
– Нет, правда, Юль! Недаром же мне про Перуницу вспомнилось!
– Вот еще… выдумал…
Юлька вырвала руку и чересчур суетливо склонилась над Саввой, приподняла ему голову, оттянула веко.
– В лазарет его! Надо присмотреть, когда в себя приходить начнет, – не глядя на Мишку, сухим деловым тоном распорядилась лекарка. – Голос-то вернулся, но… всякое может быть.
– Сейчас, Юль… только мне двоих не утащить. Ничего, сейчас организуем!
«А вы-то чего засуетились, сэр?»
– Погоди, Юль, а с Красавой что?
– Ничего. Поревет-поревет и успокоится. Впредь наука – с лекарками не вздорить!
Мишка сунул в рот пальцы и вполсилы, чтобы не будоражить весь гарнизон крепости, высвистал сигнал «ко мне». Почти сразу из-за угла вышел наставник Прокопий – не старый еще мужик, бывший ратник, перешедший в обозники после потери правой руки.
– Чего это тут у вас? – недоуменно спросил Прокопий, обводя взглядом «поле битвы». – Михайла, это ты звал?
– Я, дядька Прокоп. Видишь, двое болезных у нас – мне одному не утащить. Возьми Савву, отнеси, куда лекарка покажет.
– Угу, – Прокопий одной рукой подхватил Савву с земли и, осторожно придерживая крюком, заменявшим ему кисть правой руки, взвалил на плечо. – Показывай, девонька, куда нести.
Конечно, хорошо было бы выяснить, что тут произошло, из-за чего сцепились Юлька с Красавой и как Красава оказалась запертой в собачьей клетке, но Мишка еще из ТОЙ жизни вынес железное правило: ни при каких обстоятельствах не встревать в женские разборки (не важно, девичьи или бабьи). Столь же неукоснительно он следовал и другому правилу: никогда не обсуждать одну женщину в разговоре с другой. Здесь, правда, были не женщины, а девчонки, но девчонки, ох какие не простые. Сработало и третье правило: удивить – значит, победить. Юлька ожидала от него чего угодно, только не комплиментов, да и не знала она, что это такое.
Мишка вдруг почувствовал, что краснеет. Ощущение было такое, словно обманул маленького ребенка. В сущности, Юлька была абсолютно беспомощна против примененного Мишкой метода и, хотя он не сказал ей ни слова неправды, но почувствовал себя исключительно погано: говорил-то он искренне, но если бы не необходимость, произносить это вслух ему бы и в голову не пришло.
«Мда-с, досточтимый сэр, сколь бы юным ни было нынешнее вместилище вашего сознания, а годы есть годы! Где юношеский трепет, где „обильные страстные речи“ и прочие благоглупости, лезущие наружу помимо воли? Где, наконец, позвольте вас спросить, „взгляды, так жадно, так робко ловимые“? Рассудочность, расчет, взгляд стороннего наблюдателя… А Юлька-то вспоминать будет каждое слово, повторять про себя, думать всякое девичье… Стыдно-то как!»
Мишка поднял на руки Красаву, отметив, между делом, что левая рука, хоть еще и побаливает, но работает нормально, и понес ее к дому Алексея. Плач Красавы постепенно затих, перейдя в редкие всхлипывания, Нинеина внучка обхватила Мишку за шею и неожиданно поведала:
– Мишаня, ты не думай… я с Саввой все время была потому, что бабуля так велела. А Юльку я от тебя все равно отважу… это только сегодня у меня так вышло.
«Так это они из-за меня поцапались? Одной девяти еще нет, другой тринадцати. Совсем девки с ума посходили!»
– Тебе Юльку не одолеть. Она уже сейчас сильна, а через год-полтора с ней даже твоя бабуля справиться не сможет. Не лезь на рожон.
– Но ты же на ней не женишься?
– А ты где-нибудь замужних ведуний видела?
– Нет.
– Вот и я… нет…
«„Морда шпаренная, руки-крюки, язык, что помело…“ С первым и третьим пунктом не поспоришь, а руки-то тут причем?»
Когда с лица сняли повязку, Мишка свистнул у баб полированное серебряное блюдо и, забравшись в уголок, где его никто не мог увидеть, долго рассматривал свое отражение. Увиденное, откровенно говоря, не радовало. На краю левой надбровной дуги красовалась вмятина, как будто не лучиной ткнули, а рубанули топором, кожа на левом краю лба и виске натянутая, тонкая и блестящая, вся в разводах от ожога. Левая бровь заметно короче правой и постоянно вздернута, что придает лицу не то насмешливое, не то издевательское выражение. Волосы еще не отросли, и на виду торчит изуродованное ухо. На левой щеке метка, оставшаяся после того, как Анька лупила младшего брата граблями. Плюс возрастные «удовольствия»: вся рожа в прыщах, на щеках цыплячий пух, под носом нечто, претендующее на звание усов, а губы еще детские – пухленькие.
Вообще-то, растительность на лице полезла рановато, у сверстников ничего подобного еще не наблюдалось, но кто его знает, может быть, данные о волосяных покровах притащились в составе информационной матрицы из ТОЙ жизни? «Инсталлировались» вместе со всем остальным и «активировались», как только в организме созрела подходящая ситуация. Прорастать-то начало не только на лице, но и в других местах.
8
Перуницы – крылатые девы-воительницы, дочери бога Перуна. Славянский аналог валькирий скандинавского эпоса.