Последнее заклятье

— А чего тут думать-то?! — удивляюсь я.

— Ты правда этого хочешь? — спрашивает Йорка.

— Да.

— Вот уж никогда не подозревала, что ты способен на самопожертвование!

— Никакого самопожертвования тут нет, — возражаю я. — Мы с тобой все равно погибнем! Так какая же разница?! Будем мы спасать Межгорье или нет — для нас с тобой ничего не изменится! Нас все равно уже не будет.

— Но мы можем умереть достойно, — заявляет Йорка. — А можем и иначе — как два дурака, которые могли спасти мир и не сделали этого!

— Какие красивые слова, — усмехаюсь я. — Это ты у себя на болотах их придумала? Высушить, на фиг, такие болота! — решительно заявляю я. — Как источник распространения героической заразы! А насчет достойной смерти… Видел я людей, которые прожили достойную ЖИЗНЬ, но достойная смерть… С этим я как-то не встречался. Все смерти похожи одна на другую. И умирающему, как правило, до фени, какой именно смертью он умрет — достойной или нет. Смерть есть смерть… Да и судьбы мира, насколько я помню, ни тебя, ни меня никогда особенно не волновали…

— Что-то ты расфилософствовался, — замечает Йорка. — Хочешь, я попробую перебросить тебя куда-нибудь в другой мир? Может быть, у меня еще остались силы. На одного тебя, пожалуй, хватит.

— И не думай! — возмущаюсь я. — Попробуй только! Я даю тебе слово, что начну изучать магию, вернусь в прошлое — туда, где ты будешь еще жива — и так тебя отделаю, век будешь помнить!

Йорка хохочет.

— Не будет уже никаких колдунов, Оке! Никогда! Это заклятие — Последнее Заклятие Межгорья! Да и какой из тебя маг? Ты же ни одного заклинания никогда не мог запомнить! А может быть, не стоит спасать все эти миры? — вдруг спросила Йорка.

— Почему это?!

— Столько в них гадости! В каждом из них! Я сейчас вспоминаю, что с нами там приключилось… Так хочется, чтобы этого больше никогда не было! Нигде! Может, хрен с ними? Со всеми мирами этими… Через несколько миллиардов лет появятся новые. Может быть, они будут гораздо лучше, гораздо чище, чем эти?

— А может быть, хуже?

— Может быть, и так, — соглашается Йорка.

— Наверняка будет именно так! — убежденно говорю я. — Каждый раз, когда кто-либо пытается изменить мир к лучшему, получается какое-то дерьмо! Еще хуже, чем было!

— Это точно! — хохочет Йорка. — Помнишь, как мы с тобой!…

Внезапно комнату наполняет низкий гул, от которого начинают дрожать стены башни. Йорка замолкает на полуслове. Каменный шар вдруг озаряется изнутри золотистым светом, и от него начинает струиться тепло.

— Что, уже началось? — интересуюсь я.

— Да. Началось, — Йорка стала серьезной. — Началось… Ну, как? Попробовать сплавить тебя отсюда? Я серьезно спрашиваю!

— Как ты мне надоела! — вздыхаю я. — Я же сказал тебе — НЕТ!!! Зачем оттягивать неизбежный конец?! Мы достаточно часто смотрели в лицо смерти, чтобы теперь подставлять ей свою задницу! И потом… Ну что я буду без тебя делать?!

— А что ты делал, когда я жила на болотах?

— Это не одно и то же! Тогда я знал, что в любой момент могу приехать к тебе! А так, когда тебя не будет… Нет, не хочу! Я слишком привык к тебе, чтобы оставшиеся часы жить одними лишь воспоминаниями…

— Ну, как хочешь, — пожала плечами Йорка. И на глазах ее опять заблестели слезы.

— Расплачься еще здесь! — прикрикнул я на нее.

— Спасибо тебе, Оке, — прошептала она. — Спасибо… Я всегда буду помнить это… Всегда…

— До самой смерти? — пошутил я.

— Не надо так… Не надо… — Йорка подошла ко мне и обняла. Я почувствовал, как стучит ее сердце — громко, торопливо, словно пытаясь успеть куда-то.

Йорка подняла ко мне улыбающееся лицо, и я поцеловал ее в губы.

— И за это спасибо, — прошептала она. — Как жаль, что у нас осталось так мало времени!

Йорка отстраняется от меня и отходит в угол комнаты. Она украдкой вытирает слезы, а я деликатно отворачиваюсь в сторону. Смотрю в окно, но снаружи все та же сиреневая муть и ни фига не разобрать. Тогда я подхожу к сияющему шару и становлюсь рядом с ним. Жара от него чувствуется гораздо меньше, чем должно было бы быть, если судить по его размерам и яркости свечения. Интересно, как это у нас получится — обхватить его руками?! Не обожжемся?

Я развожу в стороны руки и делаю вид, что пытаюсь обхватить шар. Вроде терпимо. Но, естественно, одному мне это проделать не удастся — диаметр шара больше метра, тут нужно вдвоем…

В этот миг низкий гул прорезает несколько резких и бьющих по нервам звуков. Словно кто-то громко щелкает кнутом. Я вздрагиваю и смотрю на Йорку. Она уже успокоилась. Ну и хорошо. Не хочу в наши последние минуты видеть ее слезы.

— Давай быстрее! — сердито кричу я ей. — А то сейчас как рванет!…

— Не спеши, — усмехается Йорка. — Мы с тобой всегда на тот свет успеем!

Она подходит к шару и становится напротив меня. Низкий гудящий звук все нарастает. Йорка смотрит мне в глаза, снова усмехается и протягивает мне руки. Мы крепко беремся за руки, заключая светящийся шар в кольцо. Словно хоровод водить собираемся, думаю я. Йорке приходит на ум то же сравнение. Потому что она вдруг весело произносит;

— В лесу родилась елочка, в лесу она росла!…

— Только Деда Мороза не хватает, — соглашаюсь я. — И Снегурочки тоже.

— Помер наш Дед Мороз, — просто говорит Йорка. — Жалко Гилэйна. А насчет этой твоей Снегурочки… Скажи честно, Оке, ты с ней спал?

— Не успел, — шучу я.

— Но хотел?

Я пожимаю плечами.

— Давно уже предпочитаю не иметь дела со смертными женщинами, Йорка! Привязываешься к ним, а потом… они умирают…

— А не надо привязываться! — весело советует она. — Трахнул пару раз, и — все!!!

— Я так не могу, — признаюсь я. — И потом, твой светлый образ долго бы стоял перед моими глазами немым укором!

— Вот уж никогда бы не подумала, что мой образ может быть немым!

— Это точно! — соглашаюсь я. — Но «болтливый укор» — это звучит не так красиво.

— Вот интересно, если бы ты ее трахнул, тебе бы она понравилась или нет?

— Не знаю. Не люблю обсуждать подобные дела.

— А что ты любишь?

— Не ЧТО, а КОГО! Тебя.

— Так я тебе и поверила! — смеется Йорка.

Она хочет сказать еще что-то, но нарастающий низкий гул наваливается на нас, словно ворох разогретой ваты. Я вижу, как Йорка силится что-то произнести, как шевелятся ее губы, но ничего уже не слышно — все заполнил собой этот низкий гул. Йорка понимает, что говорить бесполезно, сердито дергает плечиком, и я ощущаю пожатие ее руки.

Шар принимается пульсировать. Его поверхность покрывается рябью, словно море во время дождя. Свет, излучаемый им, разгорается, и шар начинает увеличиваться в размерах. Я понимаю, что скоро он перестанет помещаться в пространстве, ограниченном нашими руками. Хочу спросить Йорку, что она думает по этому поводу, но потом решаю этого не делать. К чему?!

Да и вообще — стоит ли нам с ней сейчас разговаривать?! Ну что мы сейчас можем сказать друг другу? Начнем успокаивать и поддерживать словами: она меня, а я ее. Причем оба будем знать, что это все неправда. Глупо.

Золотистый свет становится все ярче. Огненная сфера расширяется, и края ее уже касаются наших с Йоркой рук. Я удивляюсь тому, что совершенно не чувствую обжигающего жара. Наоборот, кожу словно бы обдувает легкий и прохладный ветерок.

Я смотрю на Йорку, и наши глаза встречаются. Она улыбается мне. Я отвечаю ей улыбкой, хочу сказать, что, может быть, все обойдется, но губы не слушаются меня. Мне не удается издать ни звука.

Золотистая сфера продолжает расширяться и уже поглотила нас целиком. Вокруг ничего не видно, кроме переливающегося всеми красками тумана. Но я вижу лицо Йорки. Мы смотрим друг на друга, потому что больше нам смотреть не на что. А еще потому, что мы очень устали и оба понимаем, что друг без друга нам не прожить. Мы не отводим глаз и по-прежнему стоим, крепко взявшись за руки.

Я смотрю Йорке в глаза, словно хочу запомнить ее взгляд навсегда. Она — тоже.