Страница 163 из 182
Хисвет отпустила голову Тройки, давая ей возможность отдышаться.
– Прелестно, – сказала она ей. – Твой визг проник мне в горло, точно божественная пряность. – Затем другой девушке:
– Отлично, девочка. Продолжай в том же духе, дитя мое.
Троечка крикнула:
– Хессет, помоги мне! – призывая ланкмарскую богиню Луны. – Прикажи ей остановиться, демуазель. Я сделаю все, что ты захочешь.
Хисвет ответила:
– Тише, девочка. Пусть твоя Хессет даст тебе смелости. – С этими словами она вновь притянула голову девушки к себе, жадными губами заглушив ее вопли. Свободной рукой она уперлась в колени горничной.
Три звука повторились в прежнем порядке. Тройка взбрыкнула так, что ее движение больше походило на прыжок. Мышелов почувствовал, как приподнялась его крайняя плоть, устыдился и напомнил себе о необходимости дышать ровно.
Как только губы Хисвет расстались с губами Тройки, горничная взмолилась:
– Прикажи ей перестать, она убьет меня, – и тут же, не в силах больше сдерживать негодование, добавила:
– Демуазель, ты знала, что она не крала камня. Ты позволила мне солгать.
Рука Хисвет, ласкавшая груди девушки, захватила кусочек плоти как раз между ними и одновременно сжала, вывернула и дернула вниз. Та завопила.
– Умолкни, глупая шлюха, – прошипела хозяйка. – Тебе ведь нравилось мучить ее, так помучайся теперь сама. Дурочка! Неужели тебе не понятно, что горничная, предавшая другую горничную, так же легко предаст и хозяйку? Я требую от своих слуг подлинной верности. Четверочка, наподдай ей как следует.
Ее губы сомкнулись с губами истязаемой в ту же секунду, когда новая капля упала в воду и раздался очередной удар. Когда хозяйка выпустила голову горничной, та не могла вымолвить ни слова: слезы душили ее. Хисвет, смахнув соленые капли со щек, сунула руку в карман.
Тут Мышелов с удивлением поймал себя на том, что эта сцена становится ему неприятна: он бы даже закрыл глаза, но извращенное любопытство и неумолимо твердеющий член не дали ему этого сделать.
Хисвет начала отчитывать горничную:
– Еще одно требование, которое я предъявляю моим горничным: они должны быть готовы для любви, когда мне заблагорассудится. Вот почему они обязаны всегда быть опрятными и хорошо выглядеть. – Промокнув лицо Тройки огромным носовым платком, она прижала его к носу и приказала:
– Сморкайся. Не хватало мне только твоих соплей.
Троечка повиновалась, но ощущение несправедливости происходящего взяло верх над благоразумием, и она заблеяла:
– Но это нечестно. Совсем нечестно.
Ее слова и тон произвели странное впечатление на Мышелова. Он вспомнил имя восьмой любовницы, которое ни за что не приходило на память ему совсем недавно. Двадцати двух или трех лет как не бывало, и вот он уже лежит обнаженный на кушетке в частном покое трактира «Серебряный Угорь», что в Ланкмаре, а Фрег, горничная Ивлис, изумительно прекрасная в своей безупречной юной наготе, мерит шагами комнату, слезы катятся у нее по щекам, и повторяет те же самые слова таким же точно тоном.
Он хорошо помнил, как все было, – никогда ему этого не забыть. Случилось это недели через две после похищения инкрустированного драгоценными камнями черепа Омфал, – он и Фафхрд благополучно выбрались тогда из Дома Вора, оставив менее удачливых сражаться с вырвавшимися из забытой крипты скелетами прежних магистров Ордена, жаждавшими мести за оскверненную святыню. Унесенные ими камни составили весьма приличную добычу, к которой добавилась еще и Ивлис, умопомрачительная рыжеволосая танцовщица. Он овладел ею через две ночи после приключения в Доме Вора, хотя это и было не легко. У Ивлис была горничная, Фрег; Фафхрд и он негласно считали ее частью добычи Северянина. Но этот болван упустил удачный момент, промешкал и в конце концов, похоже, даже досадовал на Мышелова за то, что тот оставил ему лакомый кусочек, робкую девочку, которую достаточно было подтолкнуть к постели – и дело сделано. (Надо сказать, что, когда речь заходила о любовных похождениях, в девяти случаях из десяти Фафхрд выказывал необъяснимую медлительность.) Прошло еще две-три ночи, но вое оставалось по-прежнему. И тогда Мышелов, злой на весь Невон – и на Фафхрда в том числе, – раздраженный сверх меры неблагодарностью друга, воспользовался случаем и уложил девчонку в постель (что, кстати сказать, оказалось не так и легко). И вот на третье или четвертое свидание она словно с цепи сорвалась: обвиняла, что он якобы напоил ее в первый раз и воспользовался ее беспомощностью, утверждала, что любила Фафхрда и была уверена в его ответной симпатии, кричала, что они, наслаждаясь зарождающимся чувством, не спешили торопить события, сокрушалась, что Мышелов, обманом овладев ею, сделал ей ребенка и теперь все погибло. И хотя Фрег по-прежнему оставалась для него безумно привлекательна, он разозлился и заявил, что у него давно вошло в обычай проверять добродетель девиц, положивших глаз на Фафхрда, и что до сих пор ни одна еще не выдержала испытания на верность, а она и вообще проявила себя хуже всех. И тут она разрыдалась и произнесла именно те слова, которые только что вырвались у Троечки. На следующий день маленькая дурочка скрылась в неизвестном направлении, Фафхрд впал в глубокую меланхолию, Ивлис вконец остервенела, а он так никогда и не решился рассказать кому-нибудь о роли, которую он сыграл во всей этой истории.
Удивительно, как возникшее невесть откуда воспоминание может затмить собою настоящее, даже такое омерзительно-привлекательное настоящее, как та игра, что разворачивалась у него перед глазами.
Между тем в будуаре Хисвет наступила пауза между ударами. Фиолетовое одеяние владелицы было расстегнуто ровно настолько, чтобы явить взорам верхнюю пару грудей с небольшими светло-сиреневыми сосками; взлохмаченная голова черноволосой горничной, удерживаемая рукой главной мучительницы, находилась прямо над ними: следуя указаниям хозяйки, девушка старательно вылизывала ее прелести.
Прервав на мгновение это занятие, Хисвет воскликнула:
– До чего же приятно учить наслаждению тех, кто противится этой науке! Еще приятнее научить боязливого находить удовольствие в боли.
Светловолосая горничная пританцовывала, не в силах совладать с растущим напряжением, и размахивала хлыстом в такт своим прыжкам. Хисвет крикнула, желая взбудоражить ее еще более:
– Четверочка, помнишь, как больно было, когда она лезла в тебя своими пальцами, – могу поклясться, не очень-то она с тобой церемонилась!
Снова упала капля, снова просвистел хлыст, и Троечка опять начала выделывать коленца.
На этот раз, когда Хисвет отпустила ее голову, брюнетка выпалила скороговоркой:
– Если ты прикажешь ей остановиться хоть на мгновение, о демуазель, я вылижу тебе зад с такой любовью, с какой еще никому не лизала, клянусь! – на что Хисвет ответила:
– Всему свое время, деточка, – и, изогнувшись в порыве страсти, ухватила девушку прямо за середину лобка и с вывертом ущипнула, так же как несколько минут назад ущипнула ее между грудей, где теперь красовался здоровенный синяк; горничная снова сдавленно вскрикнула.
Но когда Четверка уже замахнулась для следующего удара, а член Мышелова стал неправдоподобно твердым, Хисвет воскликнула:
– Четверочка, стой! Хватит пороть!
Горничная остановила хлыст в самый последний момент, а Хисвет вынырнула из-под неестественно изогнувшейся Тройки и уставилась на стену за водяными часами; ноздри ее возбужденно трепетали, пятнистый язык судорожно облизывал полураскрытые губы. Она встревоженно произнесла:
– Я чувствую близкое присутствие Смерти или его родственницы, какого-то ужасного демона, в мужском или женском обличье. Должно быть, он почуял, как ты упиваешься страданием, Троечка, и пришел на запах.
Мышелову показалось было, что их взгляды устремлены сквозь земляную стену прямо на него, однако через мгновение он понял, что смотрят они немного в другую сторону. Хисвет вся напряглась, хотя и сохраняла внешнее спокойствие. Четверка с перепугу уронила орудие наказания. Тройка, все еще не смея поверить своему счастью, стояла наклонившись вперед и выпрямив ноги, а ее сползшее платье открывало исхлестанный, покрытый перекрещивающимися полосами зад.