В водовороте

- Я почти ожидала этого заранее... - проговорила Елена как бы спокойно. - Князь всегда очень любил жену свою, и почему думал, что разлюбил ее, удивляться тому надо!.. Они совершенная ровня и пара!

- Сам ж, может быть, заблуждался! Мало ли что бывает! - подхватил, пожимая плечами, Жуквич.

- Да, но в этом заблуждении он бы должен поостеречься заблуждать других...

- О, конечно ж! - воскликнул Жуквич. - Я сам вот прямо вам говорю, что я тож человек женатый!

- Но как же вы хотите жениться на мне? - воскликнула Елена.

- Браком гражданским! - отвечал, немного потупясь, Жуквич.

- С тем, чтоб и к вам жена ваша приехала и выгнала меня?..

- О, нет ж!.. Моя не приедет! - произнес с каким-то самодовольством Жуквич. - Она имеет много детей от другого и ко мне не захочет воротиться.

- Ну, а сам кто вы такой? - спросила вдруг его Елена. - Потому что я совершенно убеждена, что вы вовсе не тот человек, за которого себя выдаете...

При этом вопросе Жуквич на короткое мгновение смутился.

- Да, я ж не тот, что я говорю! - сказал он после недолгого молчания.

- Кто же вы такой? - повторила Елена.

- Я?.. - начал Жуквич и приостановился на несколько времени. - Я ж висельник сорок восьмого года и теперь существую под другою фамилией. В сорок восьмом году[63] я был повешен!..

И с этими словами Жуквич проворно развязал свой галстук и раскрыл воротник своей рубашки. Елена увидела у него на шее довольно большой шрам, показавшийся ей как будто бы в самом деле происшедшим от веревки.

- Но как же вы спаслись? - проговорила она, смотря ему прямо в лицо.

- С помощью ж добрых товарищей и некоторой собственной смелости!.. отвечал Жуквич.

Елена продолжала не спускать с него глаз: сделанное им открытие еще выше подняло Жуквича в глазах ее.

- Да доверьте ж мне, панна Жиглинская!.. - воскликнул между тем он. Вы ж удумали посвятить себя вместе со мною польскому делу!

- Удумала! - проговорила Елена.

- Так разве ж можно, быв так близко к вам, не поклоняться вашей красоте?.. Разве ж вы, панна Жиглинская, не знаете ваших чарующих прелестей? Перед вами быв, надо ж или боготворить вас, или бежать от вас!..

Елена мгновенно вся покраснела и сделалась сумрачною.

- Очень жаль это!.. - заговорила она. - И я, признаюсь, в этот раз гораздо бы больше желала быть каким-нибудь уродом, чем красивою женщиной!

- Для чего ж то? - воскликнул Жуквич.

- Для того, чтобы вы тогда относились ко мне по сходству наших убеждений, а не по чему иному... Я собственно с любовью навсегда покончила: мое недавнее прошедшее дало мне такой урок, что я больше не поддамся этому чувству, и, кроме того, я убедилась, что и по натуре своей я женщина не любви, а политики.

- Но любовь ж не помешает политике! - возразил Жуквич.

- Напротив, очень помешает! - продолжала Елена. - Шиллер недаром выдумал, что Иоанна д'Арк до тех пор только верна была своему призванию, пока не полюбила.

- Нет, эта фантазия поэта совершенно несправедливая! - возразил ей Жуквич, и лицо его приняло весьма недовольное выражение, так что Елена несколько испугалась этого.

- Вот видите, как нехорошо быть красивой собой! - проговорила она. - Вы теперь будете недовольны мною и, может быть, даже постараетесь отстранить меня от нашего общего дела.

- О, нет, зачем ж? - возразил он ей.

- И не отстраняйте меня!.. Я буду вам полезна! - сказала Елена с чувством.

- Да знаю ж это я! - воскликнул и Жуквич с чувством.

VIII

С Елизаветой Петровной после того, как Елена оставила князя, сделался легонький удар. Услыхав от Елпидифора Мартыныча, что у князя с Жуквичем была дуэль, она твердо была убеждена, что Елена или приготовлялась изменить князю, или уже изменила ему. Главным образом в этом случае Елизавету Петровну беспокоила мысль, что князь, рассердясь на Елену, пожалуй, и ей перестанет выдавать по триста рублей в месяц; но, к великому удивлению ее, эти деньги она продолжала получать весьма исправно. Достойный друг Елизаветы Петровны, Елпидифор Мартыныч почти всякий день посещал ее в болезни и пользовал ее совершенно бесплатно. В своих задушевных беседах с ним Елизавета Петровна каждый раз превозносила князя до небес.

- Это ангел, а не человек, - ей-богу, какой-то ангел! - говорила она почти с удивлением.

- Именно, что ангел! - подхватывал Елпидифор Мартыныч, тоже, как видно, бывший очень доволен князем.

- Но как его-то, голубчика, здоровье? - продолжала Елизавета Петровна со слезами на глазах.

- Что здоровье!.. Тело еще можно лечить, а душу нет, - душу не вылечишь! - отвечал Елпидифор Мартыныч грустным тоном.

- Стало быть, он все еще любит ее, мерзавку? - спрашивала Елизавета Петровна.

- Кажется, что любит!.. О ребенке, главное, теперь беспокоится. Приказал было мне, чтоб я каждый день заезжал навещать малютку; я раз заехал... мальчик уже ходит и прехорошенький.

- Ходит? - переспросила с чувством Елизавета Петровна.

- Месяца с два, как ходит!.. Говорю Елене Николаевне, что "вот мне поручено навещать ребенка". - "Это, говорит, зачем? Вы видели, что он здоров, а сделается болен, так я пришлю за вами!" Так и не позволила мне! Я доложил об этом князю, - он только глаза при этом возвел к небу.

- Голубчик мой, голубчик! - повторила еще раз Елизавета Петровна.

Елпидифор Мартыныч больше за тем и ездил так часто к Елизавете Петровне, чтоб узнавать от нее о дочери, так как Елена не пускала его к себе; а между тем он видел, что князь интересуется знать о ней.

- Ну, а как, слышно, она послуживает на новом своем месте? расспрашивал он.

- Какая уж служба! Это вот как-то горничная ее прибегала и рассказывала: "Барышня, говорит, целые дни своими ручками грязное белье считает и записывает"... Тьфу!

- Тьфу! - отплюнулся на это и Елпидифор Мартыныч.

- И ништо ей: не хотела быть барыней, так будь прачкой! - присовокупила Елизавета Петровна с каким-то злобным удовольствием.

Вскоре после лотереи, в затее и устройстве которой Елпидифор Мартыныч сильно подозревал участие Елены, он снова приехал к Елизавете Петровне.

- Нет ли у вас каких-нибудь новостей насчет Елены Николаевны? - спросил он ее будто бы к слову.

- Марфутка моя сегодня убежала к ним; не знаю, воротилась ли... Марфутка!.. - крикнула Елизавета Петровна на всю квартиру.

- Чего изволите, барыня? - отозвалась та.

- Позовите ее сюда и порасспросите хорошенько! - проговорил Елпидифор Мартыныч скороговоркой.

- Хорошо!.. Марфуша, поди сюда! - крикнула Елизавета Петровна уже поласковей.

Марфуша вошла. Она сделалась еще более краснощекой.

- Что, Елена Николаевна здорова? - спросила ее первоначально Елизавета Петровна.

- Здорова-с! - отвечала Марфуша.

Далее Елизавета Петровна не находилась, что спрашивать ее; тогда уже принялся Елпидифор Мартыныч.

- А скажи мне, моя милая, - начал он, - кто бывает у Елены Николаевны в гостях?..

- Кто, барин, бывает-с?.. Я не знаю-с!.. - отвечала было на первых порах Марфуша.

- Как же ты не знаешь?.. Поди-ка ты сюда ко мне!

Марфуша подошла к нему.

- На тебе на чай! Я давно хотел тебе дать, - продолжал Елпидифор Мартыныч, подавая ей рубль серебром.

Та, приняв этот рубль, поцеловала у Елпидифора Мартыныча руку, который с удовольствием позволил ей это сделать.

- Ну, а не ходят ли к Елене Николаевне разные барышни молоденькие... девицы небогатенькие? - сказал он.

- Нет, барин, не ходят-с! - отвечала Марфуша.

- А из мужчин кто же бывает у ней? - допытывался Елпидифор Мартыныч.

- Из мужчин-с, горничная Елены Николаевны сказывала, у них только и бывает этот Николай Гаврилыч...

- Так... так... Оглоблин это! - подхватил Елпидифор Мартыныч.

- Оглоблин-с!.. Потом этот поляк!.. Уж не помню, барин, фамилию...