Невидимые

Матрена осторожно толкнула дверь, но та не открылась, встретив препятствие. Ее словно чем-то подперли. Старый Лех, поди, разбросал прямо под ней одежду. Он не отличался аккуратностью - это верно.

Прачка навалилась плечом и надавила. Образовалась щель, в которую стало видно кровать - но хозяина на ней не было. Странно. Раз он уже поднялся, то отчего молчал?

- Лех Осипович! Вы не оставили мне белья... - чересчур весело-добродушно - как с младшим, когда его следовало угомонить, не допуская слез - объявила Матрена.

Но ни ответа, ни шороха из других комнат не последовало. Он что, заснул в кресле?

Пришлось приложить силу, чтобы расширить вход достаточно и суметь протиснуться.

Теперь стало ясно, почему дверь не открывалась. К ее ручке тонкой веревкой был привязан за шею сам Старый Лех. Выпрокинув язык, он в упор смотрел на Матрену белками мертвых глаз.

Прачка вскрикнула, и, отбросив корзину, бросилась прочь из комнаты. Быстро, совсем, как в пору гибкой юности, добежала до парадной двери, схватилась за ручку - однако, остановленная внезапной мыслью, убрала руку.

Отдышавшись, она вернулась на лестницу.

***

Задолго до того, как к дому Старого Леха прибыли сыскари, у порога собралась толпа зевак. Городовые, приведенные Матреной из ближнего участка, с трудом сдерживали желающих заглянуть внутрь. А таковых имелось немало, начиная от любопытных студентов и заканчивая шаромыжниками. Прослышав о том, что Старый Лех собирал антиквариат, они очень надеялись чем-нибудь поживиться.

Число зрителей росло, как снежный ком, прибавляясь не только бездельниками да прислугой, но и чиновниками, спешащими на службу.

Ближе всех ко входу расположились три репортера и фотограф, зорко оберегавший свою тяжелую треногу от посягательств и неосторожных движений. Они прибыли одними из первых - вот у кого сыщикам стоило поучиться скорости. Не добившись ничего от городовых и отчаявшись проникнуть в дом, репортеры перенаправили все внимание на Матрену. Она, не привыкшая к такому интересу, покрылась красными пятнами, но отвечала охотно - если успевала вставить слово.

- Дверь точно была заперта? Вам не показалось? - в очередной раз переспрашивал бойкий молодой репортер по фамилии Бирюлев - щеголь с кокетливо закрученными усами.

- Как же могло - я ведь ее своим ключом открывала.

- Определенно, снова невидимые!

- Не спешите с выводами, дорогой коллега. Господин Коховский мог просто покончить с жизнью, - мрачно заметил крупный, низкий обладатель мясистого носа, пришедший в паре с фотографом.

- Но вы ведь и сами не верите в это, сударь? Иначе бы не прибыли сюда, не так ли? - недобрые взгляды, которыми перебрасывались репортеры, мало вязались с елейными нотами в голосах.

- Да Лех Осипович не стал бы... Он совсем не таков, - вставила Матрена.

- Но наверняка мы того не знаем, - продолжал гнуть свое мрачный. - А может, и вовсе нет никаких невидимых? Я вот в них не очень-то верю. Весна, одинокие пожилые господа решили свести последние счеты. Череда совпадений, не более.

- Да вы шутите? - возмутился Бирюлев. - А как же ценности?

- Их могла прибрать и прислуга, потому как точно знала, что где лежит, - мрачный усмехнулся, выразительно посмотрев на Матрену.

- И все-таки четыре пожилых господина за один месяц не могут быть случайностью.

- Дама. Среди погибших одна дама, - вмешался третий, не по возрасту безусый и угреватый. - Не знаю, как господин Коховский, но что до первых трех, так в полиции признали - их достоверно задушили.

Бирюлев, к неудовольствию коллег, черкнул в блокноте.

- Да и с прислугой тоже не сходится, - продолжил угреватый. Стремление показать себя знающим победило желание утаить информацию от конкурентов. - Полиция первым делом на нее и грешила. Но вышло так, что господин Грамс рассчитал свою задолго до нападения, а госпожа Павлова отпустила к родным. То есть прислуга, да и то - приходящая, имелась только у полковника и господина Коховского.

- Что же пропало? - обратился Бирюлев к Матрене.

- Так я ж не знаю. Гляжу, вроде не хватает кое-чего...

- Чего?

- Ну, вот часы у Леха Осиповича были. Большие. Золоченые. В кабинете стояли. Фигурка мраморная в спальне. И еще...

Не дослушав, репортеры бросились наперерез двум сутулым фигурам, подходившим к дому.

- Это снова невидимые? Четвертый случай?

- Кто-то подозревается?

Выставив вперед ладонь, старший сыщик - вислоусый и хмурый - без слов проследовал дальше. Тот, что помоложе, немного отстал и собрался что-то ответить, но, взглянув на коллегу, тоже решил сохранить молчание.

Кивнув городовым, сыщики зашли в дом.

Одновременно послышался хлопок и запахло магнием. Однако, судя по выражению лица, фотограф в сделанном кадре сомневался.

Репортеры вернулись на свой пост у входа.

- Четвертый случай, говорите? - спросил, подойдя ближе, господин в бежевом сюртуке и котелке.

- Да, и все с периодичностью в две недели, - отвечал, внимательно глядя на дверь, угреватый.

- Как вы сказали? Невидимые?

- Так их прозвали. Проникают в дома, не оставляя следов взлома.

- Однако. Кто бы мог подумать, - зевака сокрушенно прицокнул. - И как же они это делают? Подбирают ключи?

- Похоже на то. Если бы жертвы впускали их сами, то двери не остались бы запертыми. Но есть и другие странности, - язык угреватого окончательно развязался. - В полиции говорили, что погибшие не сопротивлялись. Их как будто застали врасплох.

- Спали?

Репортер покачал головой.

- Видели бы вы, где их нашли! Посмотрел я на двух последних.

- А я лично самого первого обнаружил, - вставил Бирюлев.

- И вещи. Никакого беспорядка. Они точно знали, где что лежит. Не брали все подряд. Сейф полковника... - угреватый кашлянул и пресек поток откровений. - Орудует банда. Это всем очевидно.

- Верно говорите, - откликнулась позабытая Матрена. - Я поняла, что в комнатах что-то не так, но если бы не Лех Осипович, то и внимания бы...

- Неужто всех убили тут, у нас? - перебил рабочий с разбитой губой и глубокой ссадиной на переносице - долговязый и до того худой, что поношенная поддевка висела на нем мешком. Он уже давно прислушивался к разговору.

- Не совсем. Здесь проживал только господин Грамс. Полковник и госпожа Павлова жили в других - и разных - кварталах.

- Мануфактурщица, - кивнул рабочий. - Как-то к ней нанимался. Слыхал, будто помешалась она под конец.

- Так вот и мой старик... Лех Осипович. Тоже в уме повредился, - оживилась Матрена.

Репортеры внимательно слушали, и она продолжила.

- Сказал мне никуда дальше первого этажа не ходить. Разговаривал сам с собой, смеялся. Велел еду для гостей готовить и на стол накрывать, будто бы кто его навещал - но ни разу такого не видела. Да и прачка я, не кухарка...

В стороне послышалось улюлюканье и игривый смех.

- Сударыня, постойте! Куда вы спешите? Пойдемте с нами.

- Не пристало такой, как вы, да одной.

Следом показался и источник оживления - молодая женщина в вечернем платье, выглядывающем из-под черного шелкового пальто. Шаловливые голоса не преувеличивали: она, в самом деле, и притягивала взгляды, и едва ли могла называться дамой. Бледная, с тенями усталости под глазами, барышня явно возвращалась с ночного ремесла. Впрочем, для обычной проститутки чересчур дорого одета.

Она тоже присоединилась к зевакам.

- Хороша чертовка! - заметил господин в бежевом.

- Это Елена Парижская, актриса, - уточнил Бирюлев.

- Какого театра?

- Ммм... "Париж".

- Что за театр такой? Впервые слышу, - мрачный, похоже, имел привычку отрицать совершенно все.

- Недавно открылся. На средства меценатов.

- То бишь, ее кота? - неприятно засмеялся рабочий.

- Всякое болтают...

- И что, хорошо играет? - с недоверием спросил мрачный.