Страница 7 из 9
Лейтенант недовольно передернул плечами и, смерив меня взглядом, сказал участковому:
- Пересядько, не дай Бог, он завтра не явится. Я тебя предупредил.
- Пусть только попробует не явиться, - прожигая меня своим взглядом, сказал участковый тоном, не предвещающим ничего хорошего.
- А может его оформить, на двое суток, до выяснения? - как бы размышляя, спросил лейтенант участкового, косясь на меня.
- Не нужно, - поморщился Пересядько, которого, видно не сильно прельщала перспектива возиться ночью с моим оформлением, - никуда он не денется.
- Как скажешь, - пожал плечами лейтенант, - значит я вверх, а ты вниз.
Он уже хотел, было идти, как снова увидел меня.
- Ты еще здесь? - удивленно спросил он, - ты что, по-русски не понимаешь?
Я шагнул, было, к своей двери, но остановился и повернулся к лейтенанту:
- А как же он? - спросил я, кивнув на лежащего неподвижно Витюшку.
- Не волнуйся, он никуда не убежит, - осклабился лейтенант, но осекся, видимо поняв, что его шутка звучит несколько пошловато, - без тебя разберемся. Иди уже домой.
Я пошел в свою квартиру, и уже уходя, услышал, как лейтенант сказал участковому:
- И записи с камер собери, какие найдешь...
Зайдя в свою квартиру, я запер дверь и в изнеможении присел на пуфик в прихожей, тупо глядя перед собой.
- "Витек, Витек, как же так получилось?" - мысленно спросил я себя, - "кому он мог помешать? Кому перешел дорогу? Не понимаю. Он же беззлобный был и безобидный. Лентяй, конечно, каких мало, но за это же не убивают! А вот убит он был вполне профессионально. Ни оружия, ни гильз, ни следов. Не понимаю".
Я сидел в прихожей, тупо разглядывая свои окровавленные руки и стену напротив, как будто на ней были написаны ответы на все вопросы, которые хаотически перемещались в моей больной голове. Но никаких ответов на все мои вопросы нигде не было видно, и я непроизвольно перевел взгляд на Витюшкин пакет.
- " Неужели его убили из-за этого пакета?" - мелькнула в голове шальная догадка и я, поднявшись, подошел к тумбочке и поднял пакет. Пакет мне показался слишком тяжелым, и я осторожно в него заглянул. Хлеб, колбаса и две бутылки водки. Теперь понятно, почему пакет мне показался тяжелым.
- " Да нет, вряд ли из-за пакета, - решил я, - его же не забрали. А из-за чего же тогда?".
И этот вопрос оставался без ответа. Я снова посмотрел на пакет.
- Ах, Витек, Витек, - вздохнул я, - все-таки две бутылки взял. Всех обманул, а вот смерть обмануть не смог.
Прекрасно понимая, что сон меня уже сейчас не возьмет, я взял пакет и пошел в ванную, чтобы помыть руки и снять запачканную кровью рубашку, попутно размышляя, нужно ли мне сейчас извещать Витюшкину сожительницу о том, что с ним произошло. Присев за кухонный стол и, выпив водки из купленной покойным другом бутылки, я трезво рассудил, что, пожалуй, мне сейчас не стоит сообщать очередной Витюшкиной подруге о его смерти. Хоть я ее и не знал лично, но я очень хорошо знал тот тип женщин, которые цепляли моего друга, и мне совсем не хотелось с ней общаться. Пусть уж лучше это сделает Пересядько или какое-либо другое официальное лицо. Когда я пришел к такому выводу, мне, честно говоря, стало намного легче, и я решил прилечь немного поспать. Но лишь только я успел выключить свет и улечься на диван, как услышал знакомый гнусавый голосок:
- Ну, что, допрыгался?
Я покрутил на голос головой и увидел знакомую фигуру ушлого и корыстного черта Савелия, подсвеченного неоновым светом, падающим на него из не зашторенного окна.
- А, это опять ты, - разочарованно сказал я, зевая, - слушай, чертяка, я как-то по тебе еще не успел соскучиться. И вообще, не до тебя мне, давай свали отсюда по-быстрому, пока я в тебя тапком не запустил.
- Это тебе сваливать отсюда надо, - возбужденно забормотал Савелий, испуганно оглядываясь по сторонам, - точно тебе говорю.
Я устало вздохнул. Как же он мне сегодня надоел, видно все-таки придется идти завтра на прием к врачу. Попить каких-нибудь успокоительных таблеток или проколоться.
- Послушай меня, как тебя там, Савелий, что ли, - сказал я как можно спокойнее, - тебя же на самом деле нет. Ты существуешь только в моей больной голове, и мы с тобой это прекрасно знаем. Так что, пожалуйста, оставь меня в покое и исчезни.
- Это тебя скоро не будет, если ты меня не послушаешь, - возмущенно зашипел Савелий, - беги отсюда скорее! Я тебя предупреждаю только из-за хорошего к тебе отношения, учти! Мое предложение насчет заказа остается в силе! Согласен на десять процентов!
- Все, достал, - сказал я, шаря рукой по полу, в поисках тапки, - держи!
Я запустил в него своим мягким снарядом и, уже проваливаясь в спасительное забытье, успел заметить, как растворился в ночной тьме алчный черт.
4.
- Прекрасный экземпляр! - восторженно сказал человек, более известный нам как брат Аскольд, магистр ордена "Ангелы тьмы", сидящий в удобном кожаном кресле, за дорогим, антикварным столом. Эти слова были сказаны им в адрес большой, разноцветной бабочки, которую он держал специальным пинцетом с обрезиненными лапками и рассматривал через мощную лупу.
- Ах, какой окрас, - снова восхитился он, - посмотри, Фидель!
Но Фидель, большой, серый с подпалинами кот, британской породы, никак не отреагировал на предложение хозяина. Он лежал на кожаном диване возле стола, за которым сидел хозяин и дремал, изредка шевеля ушами, когда брат Аскольд произносил очередную восторженную фразу.
- Ай-я-яй, Фидель! - с укоризной сказал коту брат Аскольд, качая головой, - нельзя быть таким ленивым и ко всему безучастным. И напрасно ты полагаешь, что бабочки - это абсолютно бесполезные создания. Это совсем не так. Ты только взгляни, как совершенны изгибы их крыльев, как изысканно гармонична окраска. Ведь не зря же, по представлениям некоторых народов, в бабочек переселяются человеческие души после смерти. Я и сам, мой друг Фидель, в это верю, потому что более подходящего сосуда для человеческой души трудно, а вернее сказать, невозможно найти.
Магистр встал из-за стола, не торопясь подошел к старинному секретеру и, покрутив в замочной скважине замысловатым ключиком, открыл черную полированную дверцу. Затем он достал из секретера бутылку "Мартеля", не спеша налил в небольшую хрустальную рюмку коричневый, пахучий напиток. Взяв в руку рюмку, он понюхал ее содержимое, а потом медленно, смакуя коньяк, выпил. Немного постояв, удовлетворенно почмокав губами, он убрал бутылку и рюмку в секретер и закрыл дверцу на ключ. Затем он подошел к темному окну и, отодвинув штору, оглядел ночную улицу. Осмотрев улицу, магистр закрыл штору и посмотрел на старинные напольные часы, стоящие рядом с камином. Они показывали половину второго ночи. Брат Аскольд не торопясь уселся в кресло и стал в раздумье разглядывать свою коллекцию бабочек, развешанную в красивых стеклянных рамочках по стенам комнаты.
- Ты знаешь, Фиделито, - задумчиво сказал магистр, после длинной паузы, - когда я был маленьким мальчиком, мама купила мне сачок, и тогда я поймал свою первую бабочку. Это была шоколадница, как мне потом сказала мама. Ах, как же я был счастлив в эту минуту! И мне очень жаль, что я не могу подобрать подходящих слов, чтобы описать ту бурю эмоций, которую я ощутил в тот момент. Я посадил бабочку в стеклянную банку и долго не мог уснуть, рассматривая свою восхитительную пленницу. Утром, едва проснувшись, я бросился к своей ненаглядной бабочке. Но когда я взял банку в руки, то увидел, что она неподвижно лежит, сложив свои красивые крылья. Я подумал, что, может быть, она спит, и стал ее тормошить, но она не просыпалась, и тут, к своему величайшему ужасу, я понял, что моя горячо любимая бабочка умерла. И когда я это понял, то разрыдался и забился в истерике, а моя мама, как ни старалась, долго не могла меня успокоить. А через много, много лет, я отчетливо осознал, что и смерть, несмотря на свой, иногда совсем неприглядный и очень часто, непристойный вид, может быть исключительно совершенной и абсолютно прекрасной. Вот только, к моему большому сожалению, не каждому это дано понять и осознать в полной мере.