Страница 14 из 16
В 1925 году, когда мне исполнилось двадцать восемь лет, я женился на девушке из хорошей, уважаемой семьи Рняковичей из Гучи. Мы во всем ладили, но она заболела и вскоре умерла. Детей у нас не было, и больше я не женился.
Поскольку своих детей я не имел, Бог дал мне возможность заботиться о чужих. Вскоре после смерти моей жены однажды утром перед храмом я увидел грудного ребенка, полугодовалую девочку, завернутую в одеяльце. Находка меня потрясла. Я забрал младенца домой и с помощью соседки стал кормить из бутылочки козьим молоком. Несколько дней мы таким образом поддерживали в ребенке жизнь, а затем я отвез его в детский приют в Белграде. Там я оставил сведения о себе как о человеке, нашедшем подкидыша.
Через двадцать лет, осенью 1947 года, ко мне в церкви подошла молодая красивая девушка. Поцеловала мне руку и спросила:
– Вы ведь отец Йован?
– Да, – отвечаю.
И тут она упала мне на грудь и зарыдала. Я был смущен, я не знал, кто она и откуда и почему так горько плачет. Я спросил ее:
– Скажи мне, кто ты, дочь моя?
Она заплакала еще сильнее, а когда немного успокоилась, сказала:
– Вы мой спаситель. Вы мой отец, другого я не знаю.
Тут мне все стало ясно, я спросил:
– Так ты младенец, которого я когда-то нашел перед входом в церковь?
– Да, – ответила она и вновь зарыдала.
Девушка рассказала мне о себе то немногое, что знала. Сказала, что ей ничего не известно о родителях. Росла в приюте, а когда ей исполнилось пять лет, ее удочерила бездетная супружеская пара. Они ей дали образование, как раз сейчас она изучает литературу в Белграде. Она привезла мне чудесные подарки и провела со мной весь день. С тех пор эта девушка частенько меня навещала. Со временем она стала преподавателем, вышла замуж и приезжала уже с мужем и детьми. Заботилась обо мне, как о настоящем родном отце. Последний раз посетила меня два года назад, в 1990-м. Теперь она уже пожилая женщина, пенсионерка с двумя внуками. В приюте ей дали имя Мария, по моей просьбе, поскольку я нашел ее на пороге храма пресвятой Марии Огненной.
Доктор, сейчас я нарушил хронологию событий и дошел до дней сегодняшних. Но мне пришлось так поступить. Потом я вновь вернусь к дням своей молодости и зрелости. Четыре года назад, в 1988-м, со мной произошло нечто неожиданное и волнующее. Ко мне в церковь пришли два человека средних лет, держа под руку старушку, едва передвигавшую ноги.
Была она-кожа да кости. Случилось это за несколько месяцев до того, как я стал монахом.
Я принял ее, как принимал всякого благонамеренного человека, посетившего это святое место. Старушка тут же объяснила, зачем пришла ко мне. Она хотела мне исповедаться. Я попросил сопровождающих подождать снаружи. Стоять она не могла, и я посадил ее у алтаря. Предложил снять платок. Ей могло быть от семидесяти семи до восьмидесяти лет. Я зажег кадило и поднес ей крест для поцелуя. Попросил открыть мне, в чем ее грех. Она смущенно отнекивалась.
– Грешная душа, пред ликом Господа нашего Иисуса Христа поведай мне, в чем твое прегрешение, сказал я ей.
Запинаясь, она начала говорить. Назвала свое имя, которое я обязан хранить в тайне. Рассказала мне, как она, будучи восемнадцатилетней девушкой, вступила в греховную связь с семейным человеком и от него забеременела. Она была из порядочной патриархальной семьи и не посмела никому об этом рассказать, поэтому сбежала из дома и нанялась на работу как можно дальше от родных мест.
Ну, конечно же, доктор. Я сразу же понял, о чем пойдет речь. Но сделал вид, что ничего не подозреваю. Когда пришло время рожать, она ушла от своего хозяина и поселилась у одинокой старушки, которая приняла ее по-матерински и помогла произвести на свет здорового младенца, девочку. У этой женщины она оставалась полгода. А потом поняла, что ребенок будет слишком большим грузом в ее жизни, и решилась на самый страшный шаг, на какой только может решиться мать, – бросить плод утробы своей!
Родом она была из наших мест и знала обо мне и о моей готовности помогать несчастным. Закутала ребенка в одеяло и однажды ночью принесла его сюда и оставила перед храмом. Было это в 1927 году. А шестьдесят лет спустя грешница, гонимая муками совести, в конце своего жизненного пути пришла сюда умолять Господа смилостивиться над ней и принять ее душу.
Выслушав все это перед Христовым распятием, я исполнил свой долг и произнес:
«Благословен Господь наш и ныне и присно и вовеки веков. Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, смилуйся над рабой Божьей и прости ей прегрешения ее.
Пресвятая Троица, смилуйся над ней.
Господи, отпусти грехи ее.
Владыка, прости ей беззакония ее.
Прими и исцели немощь души ее, имени Твоего ради.
Смилуйся, Господи».
И так я повторил три раза, от начала и до конца. Женщина трижды поцеловала крест. После того, как облегчила душу, спросила, знаю ли я, что было дальше с ее дочерью. Я ответил, что знаю, что она замужем, имеет свой дом и семью, маленьких внуков. Тогда она спросила, могу ли я помочь ей встретиться с дочкой. На то я ответил, что не могу, пока не получу согласие ее дочери. И старуха ушла, попросив меня оповестить ее о разговоре с дочерью.
Уже на следующий день я рассказал Марии о приезде ее матери и ее просьбе о встрече. Она отказалась сразу же, не хотела даже говорить ни о чем подобном. Я дал ей три дня на размышление, напомнив, что по-человечески и по-христиански ей следует согласиться.
Через три дня она сообщила, что осталась при своем решении. Но я все же убедил ее встретиться с матерью, хотя она призналась, что соглашается только из любви ко мне. Я назначил им встречу.
В оговоренный день те же люди привезли старуху и на руках внесли ее в церковь, ходить она уже не могла, выглядела как живой труп. За ней прибыла Мария, я встретил ее снаружи и предупредил, что прощением она совершит богоугодное дело, которому Господь возрадуется.
Мария вошла, поцеловала мне руку. А затем застыла в недоумении, как будто не знала, что ей делать дальше. Я понял, что под наплывом чувств, она не заметила старуху. Я пришел ей на помощь и дал знак приблизиться к матери. С носилок, на которых лежала, она протягивала к ней иссохшие руки. Мария подошла и протянула ей руку, а та схватила ее, прижала к груди и стала целовать. Обе плакали.
Доктор, в моей жизни было много волнующих моментов, но этот потряс меня до глубины души. Я так сильно переживал, словно и сам стал частью чудесного и трагичного сплетения людских судеб. Старуха дочь свою не выпускала из объятий, и те костлявые руки, которые давно, шестьдесят лет тому назад, совершили страшное преступление, оттолкнув свое дитя, сейчас судорожно, покаянно стискивали и молили этого ребенка, ныне женщину зрелых лет.
Конечно, эти двое должны были оставаться снаружи, кто бы они ни были (позже я узнал, что это были ее сыновья), в церкви они были лишними.
Я приблизился, разъединил женщин, взял в руки крест и икону Пресвятой Богородицы и произнес:
– Грешница, в этом доме Господнем скажи дочери своей то, что должна ей сказать. Слова твои услышат Святые отцы и ангелы Господни.
Женщина попыталась встать, но не смогла и, сидя на носилках, сказала:
– Дочь моя, в этом святом месте, пред ликом Господа, перед крестом и алтарем, молю тебя, прости за все, в чем как мать я виновата пред тобой, за то, что оставила тебя, когда ты во мне больше всего нуждалась. Молю тебя, облегчи страшный груз на душе моей, который давит на нее всю мою жизнь. Прошу, прости меня, чтобы Господь смог принять мою душу грешную. Если не простишь, не будет конца моим земным мучениям. Мария, вся дрожа, выслушала эти слова и застыла на миг. Наконец, протянула руку матери и сказала:
– Прощаю тебе все, и пусть Бог тебя простит и на том, и на этом свете.
Произнесла это дрожащим голосом, рукой вытирая слезы. И вновь обеих захлестнула лавина чувств. Вновь они сплелись в крепких объятьях. Теперь женщины уже не плакали, а рыдали. Страсти, так долго сдерживаемые, хлынули наружу. Темные и светлые чувства перемешались в них. Ненависть отступала перед силой божественной любви. Быть может, я ошибаюсь, и это была не любовь, а горечь, годами копившаяся на дне их души, которая сейчас всколыхнулась и выплыла на поверхность из мрачных глубин грешного, смертного человеческого существа.