Страница 47 из 61
-- Ну вот, вот, я плачу, вот и все,-- не бросай меня, помни, что я твоя, что я тебе во всем, во всем пригожусь!
Тут вот я узнал, что поэзия -- это форма любви.
В ожидании из Москвы Ляли, открыл своей благонравной, почтеннейшей теще слова Ляли: "Лучше я буду красивой и умной блудницей, чем добродетельной женой". Теща замерла и, не будучи в силах понять и, не понимая, стать против Ляли, спросила: -- М. М., объясните, в чем тут дело? Я объяснил, что V добродетельных жен муж часто заслоняет Идеал, а для блудницы, как Магдалина, путь к Нему совершенно свободен.
Одна из замечательных черт Л., если не самая главная, это что она всегда, везде сознает в себе женщину, осужденную на муки за жажду настоящей любви. В этой жажде она переограбила достаточно колодцев, и все они оказались почерпаемыми до того, что ведро ее не могло погрузиться и забрать для утоления жажды достаточно воды. Сила ее в том, что она сохранила в себе ясное сознание того, что они для нее все исчерпаемы, а она для них неисчерпаема,и что она с ними в вечном неравенстве.
Вот так точно я чувствовал себя в поэзии, тоже неисчерпаемым родником, и когда оказалось, что моя поэзия есть лишь форма любви и сразу при встрече с Л. превратилась в любовь, притом в единую и единственную, тогда-то Л. и стала моей, то есть решилась реализовать свою всегда ею сознаваемую женщину с неисчерпаемыми дарами.
Неизвестный стал близким: после этого роль полового влечения сыграна; а дальше?.. Дальше: "Лучше я буду красивой и умной блудницей, чем добродетельной женой". Но у нас происходит для нее и для меня небывалое: мы переходим не от Эроса к полу, как все, а, наоборот, от пола к Эросу. Может ли это так оставаться навсегда?Не знаю. Знаю одно, что это обязывает меня стать навысоту, на которой -- пусть Л. не будет -- я и тогда один не останусь.
Perpetuum Mobile. Наталья Аркадьевна: "Вот ты же нашла человека по себе". Л.: "Но все равно я не жена, какая я жена? А настоящая жена возьмиДолли или Трубецкую..."
Л. слышала из другой комнаты мой разговор с Н. А., как она мне с горестью говорила о том, что Л. меня теперь любит больше, чем ее.
-- Неправда,-- сказала Л.,-- всех, кого я люблю, я люблю по-разному и одно с другим никогда не смешиваю и не сравниваю; разве я больше или меньше люблю А. В., чем М. М.? Не меньше, не больше, а по-разному.
Это очень было мне похоже на то, как сравнивают поэтов, тот больше, тот меньше, между тем как настоящие поэты между собою равны.
И еще я думал о том, что, пожалуй, Л. и права: готова всех любить всей любовью. Разница не в ней,разница в них, и каждый из них, не будучи в силах охватить всю ее любовь, пользуется только частью ее, и оспаривает часть другого, и сравнивает свою часть с другою, как сравнивают собственность на жилплощадь: больше или меньше.
Август. Зову Лялю Балдой за то, что она, как Балда в сказке Пушкина все делает: и рассказы мои подсочинила, и корректуру правит, и в очередях стоит, и белье стирает,-- настоящий Балда. Я же, как поп, ожидаю щелчка.
В 6 час. выехали из Москвы и в 8 час. приехали в Тяжино. Проезжая мимо церкви в Кривцах, вспомнили, как я провожал сюда Л. неодетой весной, и дивились силе влечения, способной вести вместе еще совсем незнакомых людей.
Лева привез велосипед, сидел у нас за обедом, и мы с трудом находили тему за разговором. Узнал, что его дети живут как раз против Е. П., что у Пети 15 августа отпуск, и он будет жить с матерью, охотиться. Я почувствовал, что, в общем, им хорошо и то, чем мы с Л. живем, из-за чего и боремся, им вовсе не нужно.
В лесу собирали грибы. Застала гроза. Теплый дождь. Мы с Л. достигли такой степени сближения, когда "удивление" (от первого глаза) больше уже не открывает друг другу нового, но зато и нет больше тревоги, что из-за чего-нибудь весь союз разлетится и все сближение окажется ошибкой. Мы вступили в тот фазис, когда найденное друг в друге каждому становится необходимостью для существования, входит в привычку, в повседневную потребность.
Ничто во внешней форме каждого, красивое или некрасивое, больше не влияет на отношения. Мало-помалу складывается такое постоянство, как в планетах и их спутниках, способных до конца жизни вращаться друг вокруг друга, не в силу очарования видом, а силою тяготения. Можно, конечно, и без всякого первичного очарования влюбленности, без удивления, а просто так сойтись, чтобы потом уже жить не по любви, а по закону этого тяготения. Но я думаю, что при первичной удивленности друг другом, закон тяготения будет служить воле вошедших в союз, тогда как в другом случае он станет привычкой.
На носу у меня, на самом кончике, рос пучок толстых черных волосков. Л. мало-помалу один за другим повыдергивала эти волосики, и с луковицами. Вытаскивая сегодня последний волосок, она говорила:
Хороший ты человек, очень хороший, только сильно запущен и зарос бурьяном.
Сколько берег живот от глаза как нечто некрасивое,а оказалось -- это самое дорогое, потому что у самого ее дорогого человека -- отца,был такой же самый живот. Так поэзия заменяется любимым, милым, и противопоставляется поэзии как человеческое, настоящее. Поэзия приманила -- заманила, сыграла свою роль -- позвала, но сущность не в ней. Однако поэзия может играть роль сущности состоянии безчеловечья.
Л. говорила сегодня, что, как бы она ни поступала, как бы ни делала, хорошо или дурно, внутри ее остается существо особо думающее... У меня это тоже есть.
Самое замечательное, что я нашел в Л., это,религиозность, и как раз в той форме, в том тоне инапряженности, какая соответствует моему идеалу. Благодаря этому соответствию,я сам признал себя челоком верующим и стал на этот путь.
Вся разница в нас, что я чувствую Бога больше как Творца видимых и невидимых, она же -- какБога человеколюбца. И замечательно, как соответствует то и другое понимание полу мужскому (творчество) и полу женскому (собственно любовь).
Ощутимость факта жизни сейчас у меня столь велика, что параллельный процесс сознания приглушен и кажется не очень-то нужным: мне очень хорошо! Вот и все.
"Фацелию" направили в "Новый мир". Работаю над "Лесной капелью". Л. со мной работает , и наша дружба растет, и любовь наша, святая, чистая, растет, и создается новое детство и настоящий Дом. Даже поэзия стала на второй план, как "хлеб насущный".
Л. говорит, что "Ручей" -- это произведение бессмертное, и пусть, и это все-таки "хлеб".
Зашли к Ивану Воину (всенощная). Думал, что есть нечто неподвижное, как камень, это наша общая смерть -- страдание и разлука наша. И это есть то, на чем создается Церковь. И как это просто! Точно так же просто и беспрерывное движение, рост всех живых существ, всего живого.
Л. впервые увидала близко самолет в Парке Культуры и, когда я попросил ее, прошла под крылом огромной машины, но не стала ей удивляться. Что это? Это война "камня" с безудержным, бесчеловечным движением цивилизации. "Камень" и самолет, однако, в отдельности бездейственны, то и другое получает смысл во взаимном проникновении.
Л. обратит внимание на самолет, когда он будет предназначен для строительства дела любви. Тогда она с благоговением посмотрит на него. Теперь же самолет и не должен возбуждать ее удивления.
Еще я думал о дивной этой находке: как мы друг друга нашли и теперь не перестаем думать друг о друге, хотя все эти дни находимся вместе... Я, подготовленный самой природой, чтобы создать "Песнь Песней", я теперь больше настоящего ничего и написать не могу, как только "Песнь Песней", но это будет истинное чудо, если я ее напишу...
Вся моя поэзия вытекала из утраты в юности невесты, но теперь, когда утраченная нашлась, из каких же родников будет являться поэзия? Я думаю, из благодарности, из жажды славить жизнь и ее возможности: это будет песнь песней, всех песней, бывших на земле до сих пор.
Среди вещей нашлась резиновая куколка, с которойЛ. играла девочкой. Куколка была отброшена без внимания.