Страница 40 из 61
-- Скажи, что ты любишь меня.
-- Люблю, но скажи мне, что за этим вопросом скрывается, ведь он порожден сомнением?
-- Это возникло, когда ты говорил, что я не мешаю твоему одиночеству. Я возревновала тебя к твоему одиночеству!
И потом мы стали говорить, что ничего она так не боится, как равнодушия в довольстве.
-- Этого ты боишься с моей стороны?
-- Как с твоей,-- ответила она,-- так и с моей.
-- Бывает разве у тебя так, чтобы возникло сомнение в себе?
У меня на дне бывает тысячи всяких перемен, но я держусь твердо решения быть до конца с тобой в единстве.
"Лесная капель" -- материал собран, остается разбить по отделам, один лучший отдел -- "Фацелия".
Почему это, когда о пустяках думаешь -- чувствуешь, что поумнел, а когда натужишься на умное, бывает, хватишься: до чего же я поглупел!
Надо бы на Л. приналечь в иных случаях, чтобы получше писала да пораньше вставала... Но как подумаешь, кто она мне, кого я в ней нашел, на что в ней надеюсь и как она настрадалась -- станет совестно принуждать и простишь ей: спи, милая, больше, пиши как-нибудь, а я за тебя не посплю и за тебя попишу с наслаждением!
Меня задевало чем-то, и непонятно было, откуда взялось у нее, столь робкой, такое самоутверждение, когда она мне говорила: "Вы еще не знаете, какая я, и что я могу!"
"Такая умная,-- думал я,-- и так хвалится". Несколько месяцев длилось у меня недоумение, как вдруг я понял: это с такой страстью она жаждет любви, что, представляя себе возможного любимого, видит себя той, какой могла бы быть, если бы она его дождалась.
Анализ ожидания жениха в душе девушки (тут вся Л.!) и разгадка всей ее заманки (заманивала доступностью в недоступность...).
Вдыхаю аромат клейких листиков черемухи, ландышей, слушаю соловья, иволгу, горлинку и думаю -- не устаю думать и при таком счастьи.
- Неужели,-- думаю я,-- стал бы заниматься зверями, птицами, собаками и кататься по свету, если бы знал, что на том же самом земном шаре, в той же самойстране, в той же самой Москве, где-то возле Тишинского рынка, живет моя В. Да знай я, что она где-то живет и ожидает меня, я бы к каждой интересной женщине подходил и в опыте с ней узнавал, не она ли В. Но не буду говорить о том, что жизнь свою продремал: ведь множество же людей, и не такие глупые, как я, хорошо зная о существовании своей В., растрачивают силы свои на чужих, и не находят свою. Я же, как ребенок, очарованный игрушками и сказками, сберегал свои силы, и В. сама пришла ко мне.
Всю ночь мы проспорили, утром в лесу спор дошел до того, что я стал защищать художество как создание новой и лучшей реальности, как воплощение.
На это она возражала делами Олега: он тоже стремился создать новую реальность, но не мог,и "плоть" не досталась ему.
На это я возражал, что О. был молод и не владел в достаточной мере силой родственного внимания: не понял ее. А если бы понял, то стал бы жить с ней как я, появились бы дети и он узнал бы... Она не соглашалась. Так в споре мы подошли к реке Нищенке. Тут на берегу стояла старая седая кобыла, возле нее на траве валялись два гнедых жеребенка, ее дети: годовалый и новорожденный.
Мы видели, как кобыла, наклонясь, коснулась губами своего жеребенка. Так в молчании у лошадей совершалось то самое, о чем люди говорили и не могли договориться всю ночь и утро. Это молчание было земным полюсом достижений святых людей. Там тоже молчание при достижении Целого.
Человек, имеющий постоянное общение с вечностью, в малых земных делах должен быть образцом для всех маленьких людей, лишенных дара чувства вечного в мире. Вероятно, это до крайности трудно, и вот отчего пустынники жили в пустыне, а художники создали себе особый растрепанный вид и обстановку художественного беспорядка. Современные художники, однако, забросили это и стремятся внешним своим видом не отличаться нисколько от прочих людей. Наверно, так будет с прочими "пустынниками" мысли: они не будут никуда уходитьи, оставаясь на месте, особенным усердием и поддержкой внешнего порядка в "малых делах" создадут себе непроницаемую для постороннего взгляда "пустыню". | Будущий пустынник будет иметь свой автомобиль,самолет, окружит себя техническими усовершенствованиями и особенно обратит внимание на свои костюмы.
Вечером мы простились с ней на несколько дней, проводил до шоссе. На обратном пути ее мать говорила мне о трех вещах: 1-е, что над Лялей должно быть твердое руководство; 2-е -- она очень трудная и ее надо претерпеть и 3-е, что нельзя тоже и не давать ей воли и не доверять.
На это я ответил, что руководства я вообще не беру на себя и совершенно к нему не способен; пока я настолько верю сейчас в себя и в нее, что она не должна поступать самовольно сама по себе, а только как надо. | На 2-е (претерпеть), я ответил, что я уже претерпеваю, | но пока мне всякое лишение свободы сладостно, мне даже иногда кажется, что мог бы ради нее не писать, хотя очень возможно, что в этом обманываюсь. А на | 3-е -- о предоставлении ей свободы -- ответил, что свобода в ее руках, но глаз -- мой: пока люблю -глаз моих с нее не спущу, пусть мне это даже будет стоит таланта. Впрочем, я глубоко верю, что, растворяя свой талант в любви, я себе что-то наживаю.
-- А что это значит: глаз не спущу?
-- Это значит,-- ответил я,-- что любовь есть движенье, и надо, двигаясь вперед, самому следить глазом за другим.. В этомдвижении есть две опасности. Первая состоит в удовлетворении каким-нибудь достижением и возникновении чувства собственности: эта опасность приводит к слепоте. При остановке из-за собственности друг исчезает из глаз. Другая опасность, что в собственность превращается ценность, взятая не из души другого, а из собственной души: иногда увлекает свое, только свое, хотя бы великое даже.
И вот если ты хочешь вместе с другом к Правде идти, то не верь звезде своей, откажись от нее. Помни всегда, что эта опасность страшнейшая, что это весы, на которых взвешивается и проверяется вера твоя и вера твоей возлюбленной.
Это испытание, в котором ты отказываешься от своего Бога, с тем чтобы, если он Бог настоящий, Он больше бы полюбил тебя и на твой путь поставил твою возлюбленную. Это испытание, в котором ты своему обманчивому прежнему Богу говоришь: "Отойди от меня, Сатана, мой единственный Бог живет в сердце моей возлюбленной".
Весна в этом году запоздала недели на две и вдруг принялась догонять: только-только развернулась береза и заблестели ее клейкие листики, как уже смолкла брачная песня самцов и самки сели на яйца.
После знойного дня наступил вечер не прохладный, а только не жарко. И такая тишина! Мне кажется, я никогда не слыхал такой тишины -- ни одной птички, и только изредка жук прожундит.
А давно ли, давно ли была еще такая ужасная борьба солнца с морозом, и как тогда, после победы солнца, бросилась вся тварь на свою "любовь"! Теперь же вечером в этом молчании было так, будто их бог, вполне удовлетворенный, сел у реки покурить и дым его туманом поднимался над рекой. Ему теперь осталось только курить -- самки его сели на яйца.
Мы осмерклись, сидя на изгороди, как куры на шестке. Вместе с природой я чувствовал удовлетворение и тоже покуривал, как бог у реки. Так мне ясно было теперь, почему у животных их акт размножения совершается всегда целомудренно, а в слова "животное чувство" мы, люди вложили свой грех: вся тварь совершает свой жизненный акт бессознательно и грех человека состоит в разделении души на плоть и дух в их борьбе. Не отсюда ли происходит и все сознание, с тем чтобы все разделить и потом, поставив все на свое места, спрыснуть все живою водою творчества жизни и воскресить в единстве и радости.
Вот моя подруга рядом сидит со мной на шестке.
-- О чем ты думаешь, милая?
-- Я думаю,-- отвечает она,-- что хозяин наш прав: чтобы десять кур прокормить, нужно в месяц не | меньше двух-трех пудов зерна. Он хочет кур променять на масло и только двух курочек оставить себе для забавы: на двух у него хватит зерна.