Страница 2 из 8
«А тирамису-то – говно», – устало подумала Марина и положила вилку на салфетку рядом.
Тёмные глаза Жанны упёрлись в неё двустволкой:
– Ну, мать, колись, что у тебя с Игорьком?
– С Игорьком? – переспросила Марина. – С каким Игорьком? А, с Игорьком…
В табачном дыму появился и тут же растаял образ её последней ошибки – некоего Игоря Бобкова, лысоватого хама из Люберец. На мгновение Марина почувствовала запах его лосьона после бритья, который, вкупе со сжатыми воспоминаниями о постельном, предпостельном и постпостельном, заставил её поморщиться и подёрнуть плечами.
От удивления рот Жанны отрылся так широко, что стали видны коронки на зубах мудрости:
– Что, так плохо?
Марина кивнула.
– Расскажи!
Марине совершенно не хотелось о нём вспоминать, и тем более рассказывать, поэтому она отправила в рот ещё один кусок говённого тирамису и стала сосредоточенно жевать.
– Не хочешь говорить, ну и ладно. – Жанна облизала жирные губы. – Тогда я тебе о Марголине расскажу. Помнишь такого?
Этого грех не запомнить: крупный, килограммов на сто – сто двадцать самец, с окладистой бородкой, и хитренькими, расстёгивающими молнии на юбках и застёжки на лифчиках, глазками. Сначала он клеился к Марине, но, быстро оценив безнадёжность проекта, переключился на запасную цель – Жанну.
– Представляешь, – навалившись грудью на стол и чуть понизив голос, поведала Жанна, – оказалось, что у меня каблуки длиннее, чем у него член… Кто бы мог подумать, а? Мужик-то здоровый…
– Действительно… – вставила Марина, натянув на рот улыбку.
Жанна продолжала что-то говорить, но Марина её уже не слушала. Общение с подругой научило её думать о своём, не обращая внимания на Жаннину болтовню. «Это как смотреть ящик, занимаясь своими делами», – объясняла себе Марина.
Жанна и впрямь чем-то напоминала телевизор, только не современный плоский, а старый советский – большой и тяжёлый, без пульта управления, с тремя программами и нарушением цветности. Жанна была такая же большая, неуправляемая, состоящая из неправдоподобных цветов, и программ у неё имелось всего три: ребёнок, работа, мужики. У самой Марины, кстати, программ на одну меньше – в её сетке вещания отсутствовал ребёнок. Оставались мужики и работа.
– Мужики и работа, – произнесла Марина вслух.
– Что? – повернувшись ухом к подруге, спросила Жанна.
– Говорю, остаётся нам только мужики и работа, – повторила Марина не столько для Жанны, сколько для высших сил, которые, как обычно, остались глухи.
– Ну да-а-а… – начала Жанна, но в этот момент хлопнула дверь, и из дамского туалета вышло огромное самомнение.
На самомнении сидели белые джинсы, заправленные в отороченные мехом сапоги; обтягивающий всё, что можно и что нельзя свитер, и огромные блестящие серьги. У самомнения имелись большие проблемы с ростом, весом, фигурой и лицом, но это его совершенно не беспокоило: задрав нос к потолку, словно по подиуму двигалось оно к своему столику, крупом рассекая дым.
– Интересно, где этому учат? – со смесью зависти и раздражения в голосе сказала Жанна. – Ведь чучело же, а как вышагивает…
Марина с интересом посмотрела на подругу, и её взгляд упёрся в торчащий из огромной Жанниной сумки уголок какого-то журнала крупного формата.
– Это что у тебя там? – спросила Марина. – «Семь дней»?
– Не, – мотнула кудрявой головой Жанна, – «Большой город». Хочешь, забирай, я уже посмотрела.
Марине был хорошо знаком этот журналец. Когда-то его бесплатно раздавали в «Музее кино», куда они после института бегали с Олежиком, а потом с Ванькой…
«Сколько воспоминаний…», – Марина раскрыла журнал на последней странице, где раньше печатали объявления, от которых можно уписаться со смеху. Марина даже вспомнила одно: «Разбужу в любой женщине зверя. Зоофил Шампуров». Один раз они с Ванькой послали туда своё, но его почему-то не напечатали. Видимо, сочли недостаточно смешным.
Через минуту Марина сделала неутешительный вывод: «БГ» скурвился. Стал солиднее на ощупь, цветастее, но, увы, утратил уличную притягательность. Кроме того, бесили свисающие почти с каждой страницы упитанные оппозиционные рожи. Марина не интересовалась политикой, но к этим персонажам испытывала острое иррациональное отвращение. Объявления, кстати, остались, но все находились на уровне «Из рук в руки» – продам-куплю-поменяю. Марина хотела захлопнуть и сдать журнал обратно Жанне в сумку, как вдруг зацепилась глазом за раздел «Услуги»:
Глухие тайны мне поручены…
(514) 714 84 29 (41)
Каждый четверг в семь
«…мне чьё-то солнце вручено… – продолжила про себя Марина. – И почему, собственно, услуги?»
Дальше Маринина мысль потекла куда-то в сторону символизма, поскольку источник фразы про глухие тайны уводил только туда. Потом она снова подумала про Ваньку (как он там?), потом про «Музей кино» (давно не была), но чем дольше всматривалась в объявление, тем больше хотелось позвонить по телефону со странным кодом, хотя она совершенно не представляла, что скажет.
Из лёгкого оцепенения её вывел Жаннин голос:
– Эй, мать, ты чего сюда, читать пришла?
– Что, а? – встрепенулась Марина.
– Я говорю, гони пятихатку, я по карте расплачусь.
Марина достала кошелёк и сунула в пухлую Жаннину ручку «красненькую». Та профессионально хапнула купюру и затолкала в огромный «тётковый» кошелёк.
Подошедшая официантка протянула Жанне кожаную книжечку со счётом. В кармашек тут же была вложена кредитка, после чего книжечка стала похожа на раскрытый рот с последним, но золотым зубом. Захлопнув книжку, официантка хотела забрать ещё и Жаннину тарелку, но та отогнала её жестом.
– Так вкусно, что хочется облизать, – с придыханием сообщила Жанна. – Прикрой меня.
Марина, как смогла, закрыла собой столик, а Жанна в это время по-собачьи вылизала тарелку.
Объявление не выходило у Марины из головы до вечера. Где-то в полпятого, улучив минутку, она втихаря раскрыла «Большой город» и выдрала оттуда кусок листа с объявлением. Набрала странный номер со своего служебного телефона. После пи-ли-ли – пи-ли-ли механическая женщина сообщила, что такого номера не существует. Марина решила, что ошиблась, и набрала номер ещё раз.
То же самое.
«Обманули дуру», – устало подумала она и положила трубку. Скомканный лист с объявлением полетел в мусорное ведро.
Минут через сорок над Мариной раскрылось окно в какой-то другой мир, из которого в мозг спикировала мысль о том, что это вовсе не номер телефона.
«Шифр! – чуть не крикнула она вслух. – Это же чёртов шифр!»
Маринина попа тут же оторвалась от крутящегося стула. К счастью, в мусорном ведре ничего грязного не нашлось – только бумага – и Марина без потерь извлекла из его недр скомканный обрывок. Разгладила на столе. Каблуки под столом сами собой яростно засинкопировали по ламинату.
Марина рассуждала так: во всех детективах последовательностью цифр зашифровывают текст из какой-нибудь книги, чаще всего из Библии. В её случае Библия не годилась, понятно. Должно быть что-то другое…
«Да это же «Незнакомка»! – второй раз за день снизошло на неё озарение. – Что ж я, дура старая, сразу-то не допёрла!», и Марина быстро нашла в интернете знакомый со школы текст.
От каждой строчки веяло летом и тоской по ушедшей любви. Грусть, как она есть. Уныние. Печаль. Может, другим Блок нашёптывал что-то иное, но Марина всегда становилось невыносимо грустно, когда она читала эти строки. У неё сложились особые отношения с «Незнакомкой», точнее, в то уже далёкое время, когда никто никуда не спешил: в своих мечтах она ею и была. Это она дышала духами и туманами, это её стан был схвачен упругими шелками. Ей, тогда ещё девочке, нравилось надевать на себя, как чулок, эту странную одинокую женщину с прошлым. Примерно до десятого класса Марина жила с уверенностью, что она как никто другой понимает, почему у дамы на шляпе траурные перья и почему та всегда одна.