Страница 8 из 14
– Душманы[34] всюду… Душманами кишат горы! – со смехом воскликнула Бэлла, но, заметив растерянный вид Юлико, сразу осеклась.
Я же, помня обещание, данное отцу, старалась ничем не дразнить трусливого мальчика.
На свежих горных лошадках мы бойко въехали в горы. Я удивлялась только выносливости коней деда и Бэллы. Мне хотелось спать, но картина горной ночи была до того прекрасна, что я глядела на нее, не отрываясь и забывая о сне. Палевый диск месяца обливал горы бледно-золотистым дрожащим светом. Внизу бежали потоки, шумя и волнуясь, точно спеша на званый праздник… По краям дороги зияли пропасти, страшные и непроницаемые… Юлико пугался шума горных потоков и поминутно вскрикивал при падении небольших обвалов и хватал то меня, то Анну за руку. Мы поднимались все выше и выше, миновав быструю реку Арагву, мы начали углубляться в страну горцев.
Я уснула и в первый раз, спустя много месяцев, чувствовала себя свободной от нравоучений и поминутных выговоров бабушки… Проснулась я во время остановки у нового духана. Подле меня спала Бэлла. Она, по настоянию деда, теперь села в коляску. Княжич Юлико наконец прикорнул белокурой головкою к плечу старой Анны и тоже спал.
А солнце уже поднялось высоко и озолотило скаты гор, покрытые зеленью и лесом… Мы ехали теперь по узкой тропинке на самом краю ущелья. Я взглянула вниз, свесившись через край коляски, и тотчас же зажмурила глаза, испугавшись зияющей пасти черной бездны.
– Деда! – тихонько окликнула я старика, ехавшего за нами и ведшего на поводу коня Бэллы. – Скоро Бестуди?
Он тихо засмеялся в ответ:
– Скоро захотела, торопиться некуда – успеем!
– Возьми меня на седло, деда! – попросила я, и старик, любивший меня, пожалуй, не меньше своей Бэллы, протянул свои сильные руки и, перебросив меня через кузов коляски, опустил на седло Бэллиной лошади.
– Берегись, джаным, предайся воле коня и сиди спокойно, – сказал он, красноречиво косясь на пропасть.
– Я не боюсь! – не без тайной гордости воскликнула я.
И действительно, я больше не ощущала страха. Целый день ехала я по краю горной стремнины, точно вросшая в седло моего коня… Вдруг я заметила горного тура, выбежавшего на самый край пропасти.
– Ах, – успела только крикнуть я, – смотрите!
Но тур повел своими круглыми глазами и, увидя приближающуюся кучку людей, скрылся за уступом.
Нам попадались навстречу целые стада грациозных серн. Они тоже разбегались при нашем приближении.
Проведя еще ночь под кровлей горного духана, мы, наконец, к вечеру подъехали к аулу Беджит.
Я первая заметила его белеющие сакли и радостно закричала приветствие, подхваченное горным эхом и разбудившее все еще сонного Юлико.
Еще немного – и, миновав Беджит с его большими и богатыми саклями и высокою мечетью[35], мы выехали в лесистую долину и стали снова подниматься к аулу Бестуди, прилепившемуся своими саклями к горным склонам.
Вот полуразвалившиеся бойницы крепости, вот кривая улица, ведущая к дому деда… По ней двенадцать лет тому назад русский воин и князь увозил, пользуясь покровом ночи, неоцененную добычу – красавицу горянку. Я вспомнила этот аул при первом же взгляде, несмотря на то, что была еще очень маленькой девочкой.
Нас встретил старый наиб[36], весь затканный серебром, с дорогим оружием у пояса. Наиб приветствовал деда с благополучным возвращением.
– Моя внучка – княжна Джаваха-оглы-Джамата, – представил он меня наибу.
– Приветствую дочь русского бека в моем ауле, – величаво и торжественно произнес старик.
– Это отец моего жениха, – успела мне шепнуть Бэлла. – Он тоже бек, наиб нашего аула. Он важный ага… А я буду женою его сына, – не без гордости произнесла она.
– И тоже будешь тогда важная! – засмеялась я.
– Глупая джанночка! – расхохоталась Бэлла. – А вот и наша сакля[37]. Помнишь?
Коляска остановилась у большой сакли деда, приютившейся на самом краю аула, под навесом скалы, созданным самой природой, словно позаботившейся об охранении ее плоской кровли от горных дождей.
– Вот мое царство! – И с этими словами Бэлла ввела нас под свою кровлю.
В первой комнате, устланной коврами и увешанной по стенам оружием, стояли низенькие тахты и лежали на коврах подушки. Комната эта называлась кунацкой. Здесь деда принимал своих гостей, здесь пировали лезгины своего и чужих аулов.
Комнатка Бэллы, маленькая, уютная, с ходом на кровлю, была тоже сплошь устлана коврами. Юлико рассматривал всю обстановку сакли любопытными глазами. Он даже на минуту оживился от своей сонливости и, войдя на кровлю, свесившуюся над бездной и охраняемую горной скалою, сказал:
– Здесь точно в сказке! Я вам завидую, Бэлла!
Она, конечно, не поняла, чему завидует княжич, и, по обыкновению, рассмеялась.
Между тем со всего аула бежали маленькие горяне и горянки к сакле Хаджи-Магомета. Они с нескрываемым любопытством горных зверьков оглядывали нас, трогали наше платье и, бесцеремонно указывая на нас пальцами, твердили на своем наречии:
– Не хорошо… Смешные…
Им странным казались наши скромные, по их мнению, одежды без серебряных украшений и позументов. Даже бархатная курточка Юлико не производила на них никакого впечатления в сравнении с их пестрыми атласными бешметами.
– Глупые маленькие дикари! – обидчиво произнес Юлико, когда Бэлла перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они что-то оживленно лепетали, удивляясь, чему сердится этот смешной беленький мальчик.
Вечером я заснула на открытом воздухе, на плоской кровле, где хорошенькая Бэлла сушила виноград и дыни…
Уже горы окунулись во мрак ночи, уже мулла прокричал свою вечернюю молитву с крыши минарета, когда прямо на мою низенькую, почти в уровень с полом, постель прыгнул кто-то с ловкостью горной газели.
– Спишь, радость, – услышала я шепот моей шалуньи-тетки.
– Нет еще! А что?
– Хочешь, покажу моего жениха, молодого князя? Он у отца в кунацкой… Иди за мной.
И, не дожидаясь моего ответа, Бэлла, ловкая и быстрая, как кошка, стала спускаться по крутой лестнице. Через минуту мы уже прильнули к окну кунацкой… Там было много народу, все седые большею частью, важные лезгины. Был тут и старый бек – наиб аула, встретивший нас по приезде. Между всеми этими старыми, убеленными мудрыми сединами людьми ярко выделялся стройный и тоненький, совсем юный джигит.
– Это и есть мой Израил! – шепнула мне Бэлла.
– Красивый мальчик! – убежденно заметила я. – Зачем они собрались, Бэлла?
– Тсс! Тише, глупенькая… Услышат – беда будет. Сегодня они с отцом вносят моему отцу калым[38]… Сегодня калым, через три дня свадьба… Продали Бэллу… «Прощай, свобода!», – скажет Бэлла… – грустно заключила она.
– А разве ты не хочешь выйти за Израила? – заинтересовалась я.
– Страшно, джаным: у Израила мать есть, сестра есть… и еще сестра… много сестер… На всех угодить надо… Страшно… А, да что уж, – неожиданно прибавила она и вдруг залилась раскатистым смехом, – свадьба будет, новый бешмет будет, барана зажарят, палить будут, джигитовка… Славно! И все для Бэллы!.. Ну, айда, бежим, а то заметят!
Через три дня была свадьба…
Бэлла с утра сидела в сакле на своей половине, где старая лезгинка, ее дальняя родственница, убирала и плела ее волосы в сотни тоненьких косичек. Набралось сюда немало лезгинских девушек: тут была стройная и пугливая, как серна, Еме, и Зара с недобрым восточным лицом, завидовавшая участи Бэллы, и розовая Салеме с кошачьими ухватками, и многие другие. Но Бэлла, переставшая почему-то смеяться, жалась ко мне, пренебрегая обществом подруг.
34
Душма́ны – горные разбойники.
35
Мече́ть – мусульманский храм.
36
Наи́б – старшина селения.
37
Са́кля – домик горцев.
38
Калы́м – выкуп. По обычаю горцев, жених дает деньги за невесту.