Страница 25 из 71
Но сходство, тем не менее, разительное…
По марксистско-ленинскому определению, нация — историческая общность людей, объединенная языком, государственностью, общей территорией и экономикой. Этнографы могут добавить еще национальную одежду.
Почему бы тогда не считать нацией люберецкую, таганскую, долгопрудненскую, мазуткинскую или ореховскую группировки в Москве?
Язык — общий (рамсы, качалово, лепень, кидалово, балдоха, стрелка, терка), государственность — конституционная монархия (в качестве конституции выступают понятия), а монарх — основной пахан или небольшая группа паханов. Сфера территориальных интересов давно определена и поделена на зоны влияния, также, как и экономика со своим основным бюджетом (общак). Этнографы могут добавить национальную одежду в виде коротких кожаных курток, дорогих «адидасовских» спортивных костюмов с красными лампасами у быков, золотых цепей и гаек у звеньевых и бригадиров.
А что же по другую сторону баррикад?
То же самое: язык — общий (висяк, зачистка, демократизатор), государственность — парламентская монархия в лице главного пахана, министра внутренних дел или небольшой группы паханов (а парламентская республика — потому как парламент, Дума, утверждает главного ментовского пахана), сфера территориальных интересов загодя определена административным делением Российской Федерации, также, как и экономика (кто, сколько и откуда получает взятки плюс, конечно, федеральный бюджет). Этнографы могут добавить потертую, засаленную форму, шнурованные ботинки и кирзовые сапоги у «чертей», то есть быдла, рядового и сержантского состава ГАИ и ППС, простых райотделовцев, камуфляжную форму, черные вязаные маски «ночь» и черные же береты «быков»-ОМОНовцев и СОБРовцев, дорогие костюмчики основных начальственных паханов.
Сотрудники внутренних дел и прокуратуры тоже подпадают под действие Уголовного Кодекса — к большому сожалению для них самих и радости остальных россиян. Попадают, как правило, редко: или по собственной врожденной дебильности, или из-за полной потери бдительности, или из-за упрямства, или вследствие серьезных ссор с начальством. И иногда их даже осуждают к лишению свободы. Но отправить бывшего мента, прокурора или судью куда-нибудь на общий режим равносильно приговору к смерти. Блатные, люди жестокие и безжалостные, неминуемо завалят его еще в следственном изоляторе каким-нибудь замысловатым способом — это в лучшем случае, а в худшем затолкают ногами под шконку, предварительно сделав из мента поганого легкодоступную девочку для всей хаты. А что уж говорить про зону… Именно потому для осужденных стражей порядка придуманы собственные исправительно-трудовые учреждения.
Порядки там строгие — куда строже, чем на зоне для рядовых осужденных. Про «хозяев» подобных ИТУ говорят: мол, если на свете и есть дьявол во плоти, то это тот самый гражданин начальник.
И было бы удивительно, если бы при таком разительном сходстве между милицией и их оппонентами за решками, за колючками, за заборами осужденные сотрудники правоохранительных органов не скопировали понятия тех, с кем еще недавно они боролись: то есть с блатных.
Внутрилагерная иерархия целиком и полностью списана с иерархии классических российских уркаганов.
Пидарами на такой зоне, как правило, становятся осужденные за коррумпированность судьи, прокуроры и охранники лагерей. Таких, по заезде на зону, часто еще в карантине спрашивают: много ли ты, падло, хороших пацанов загубил? Пикантность ситуации состоит в том, что подобный вопрос задает не законный вор или криминальный авторитет, а какой-нибудь осужденный за взятки бывший майор, бывший начальник отдела по борьбе с организованной преступностью или следователь по особо важным делам из прокуратуры. Говорят, что на «красной» ментовской зоне под Нижним Тагилом «королем всех мастей», то есть главпидаром зоны, долгое время успешно подвизался осужденный за взятки бывший генерал ГУИНа, то есть Главного Управления Исполнения Наказаний.
В касту «чертей», стоящую чуть выше «акробатов», то есть пассивных гомосексуалистов, попадают, как правило, недавние участковые и гаишники.
Есть на «красной» зоне и свои блатные; гнут пальцы осужденные оперы МВД и прокуратуры. Они и держат масть.
Что поделаешь — в перевернутом мире, каковым является современная Россия, все поставлено с ног на голову, даже пенитенциарная система.
Именно об этом и размышлял осужденный Максим Александрович Нечаев, стоя на утреннем разводе. Командир отряда, пожилой капитан внутренней службы, сурово оглядывал бывших коллег, а осужденный, отключившись, думал о своем…
Бывший старший лейтенант КГБ, бывший оперативник так называемого «13 отдела», он в конце 1992 года был осужден на пять лет лишения свободы. За что — Максим и сам не мог сказать толком. Во всяком случае, еще и еще раз прокручивая в памяти киноленту событий двухлетней давности, Лютый убеждался: он все или почти все делал правильно, и если бы ситуации повторились, он поступил бы также.
Но это — тогда.
А теперь…
Теперь перед глазами маячила фигура новенького — присланного «мотать пятилеточку» бывшего лейтенанта из какого-то провинциального РОВД. Широкая спина, что плита — на ее обладателе пахать можно, а он бандитов на хаты жирных карасей наводил. Видать, с начальством не делился, зажрался — вот и променял «мышиный макинтош» на зоновский клифт[5]. Наверное, этот свежий «зэ-ка» в его отряде — единственная новость за последние две недели.
В остальном же — все тот же пейзаж, все та же картина: побуревшие от дождей и снегов вышки, приземистые строения жилых блоков, кирпичная труба котельной, коротким обрубленным перстом упирающаяся в веселое голубое небо. За зоной, за «запретками», где начинается желанная «воля» — сочная зеленая травка, золотистые в рассветном солнце сосны. И вся эта радость — там, вдали, за геометрически-правильными, параллельными рядами колючей проволоки.
Развод только-только начался: ежедневная рутина, ничего интересного. Разве что этот придурковатый капитан что-нибудь скажет, чтобы потешить блатных, своих бывших коллег, «держащих масть»…
Старшина отряда, бывший областной прокурор, заискивающе глядя в белесые, бесцветные глаза капитана, заученно произнес:
— Гражданин начальник, отряд для развода на работу построен.
Захрустел гравий под хромовыми сапогами — капитан медленно прошелся вдоль чернеющего бушлатами строя, глядя куда-то поверх их голов.
Миновав три или четыре человека, он остановился перед известным в отряде пидаром с гигиеническим погонялом Тампакс, бывшим старшим следователем Владимиром Ивановичем Понтелеевым, осужденным за растление пятилетнего мальчика, которого мусор, будучи пьяным, противоестественным способом изнасиловал прямо в песочнице: косяк, за который опускают или петушат на три-пятнадцать, ибо таких мерзких насильников справедливо не любят даже бывшие коллеги.
— Выйди из строя! — толстый сосисочный палец начальника уперся в рваный бушлат мента-пидара.
— Осужденный Владимир Понтелеев, статья сто семнадцатая, часть третья, срок семь лет, окончание срока четырнадцатого мая две тысячи первого года, — заученной скороговоркой произнес «петух»; это был щуплый чернявый мужчинка с выбритыми до синевы щеками; болезненно согбенная спина, потухший взгляд и вислая женская задница говорили опытному наблюдателю о многом — о многом, если не обо всем.
— Как живешь?
Тампакс глупо заморгал.
— Плохо, гражданин начальник… Месячные третий день — гнилой селедкой объелся.
Заключенные, для которых пидары вроде бывшего следака Понтелеева одно из немногих развлечений в серой зоновской жизни, понимающе заулыбались — некоторые из них, бывшие судьи, прокуроры и оперуполномоченные минувшей ночью вступали с бывшим коллегой в гомосексуальную связь, несмотря на понос партнера.
Капитан вяло пошевелил пальцами.
— Встань в строй, не стой на ветру… А то еще и яичники простудишь.
5
Клифт (жарг.) — пиджак, куртка.