Игра в классиков

В общем, он теперь к месту и не к месту вспоминал эти сказки, заученные уже наизусть. А народ понимал: если шеф с утра благорасположен ко всем и цитирует детские сказки, значит, вчера "принимал внучку".

- Ну, и кто у нас тогда курочка, а кто - баба? - хмуро осведомилась Елизавета Петровна Забудько, тоже доктор наук и многажды лауреат, но только заместитель руководителя лаборатории. - Это ты меня, что ли, только что бабой окрестил? Так понимать стоит?

Она была худа, морщиниста, по-товарищески грубовата в обращении. Курила часто и крепко, хоть это и выглядело сегодня донельзя старомодным, носила исключительно брюки и свитера под горло. И конечно, практически не применяла косметики. Ну, кроме помады - все знают, что кожа на губах требует ухода, иначе сразу начинает трескаться.

- Лиза, ну, давай, не будем сейчас. Ты только посмотри, какое чудо!

Яйцо стояло на остром конце и светилось, когда на него попадал луч света. В сопроводительном письме описывалась планета с длинным индексом вместо названия и указывалась фамилия разведчика, первым ступившего на её поверхность. Освоение космического пространства шло быстрыми темпами. Но всегда первыми были разведчики. Потом учёные. Вот именно учёные и решали, что сюда уже можно пускать людей. Или, как в данном случае, скорее всего нельзя. Если там такой артефакт буквально вот в самом первом же спуске на поверхность - конечно, нельзя. До полного окончания всех проверок и испытаний.

И начались испытания.

Яйцо подвергали просвечиванию всем спектром видимых и невидимых лучей. Жёсткое рентгеновское излучение - это обязательно. Звуковые волны от инфразвука до ультразвука. Промышленные мощные лазеры. Простые стальные инструменты, которые не оставляли на поверхности чудесного яйца никаких следов. Мощное сжатие и, наоборот, помещение в камеру с вакуумом. Все пробовали и все записывали. Журнал экспериментов распухал. И в конце каждого эксперимента стояло стандартное: "Изменений в объекте не выявлено".

Пошли в ход кислоты. Соляная, серная, азотная, плавиковая, она же фтористоводородная - никаких следов. Потом электрическая и плазменная дуга. Взрывы разной мощности и направленности. Разогрев и быстрое остужение в жидком азоте. Все было испытано на привезённом с далёкой планеты яйце. Ничего ему не делалось.

Оно стояло на остром конце и... То есть, больше ничего не делало. Оно просто стояло. И все. И уже это было нарушением всех законов физики. Как это могло быть? Где у него центр тяжести? Почему - на остром конце? Откуда такая странная форма? Что за материал? Как изготовлено? Или - каким образом возник природный артефакт? Какие силы на него воздействовали, что - вот, стоит, зараза, и ничего ему не делается.

День шёл за днём. Месяц за месяцем. Лаборатория не выполняла утверждённый план. Планета стояла в карантине.

Но однажды до лаборатории все же добралась местная уборщица тётя Маша. Во время экспериментов её туда просто не пускали, конечно. Но в этот день Елизавета Петровна как раз отошла покурить. Виктора Михайловича вызвали к директору института. А молодые и весёлые лаборанты - кандидаты наук и аспиранты - дружным строем двинулись на обед. Вот тут-то и появилась тете Маша в новеньком ещё необмятом синем халате. Ворча про бездельников и хулиганов, она очистила корзины для бумаг, что стояли под столами руководства, вытрясла мусор из урны при входе, протёрла пыль на шкафах и подоконниках, прикрыла окно и открыла форточку, пощупала шторы, качая головой - придётся сообщать руководству, чтобы отправили в стирку. А потом побрызгала на стоящее на металлическом подносе хрустальное яйцо вкусно пахнущей апельсинами жидкостью для мытья стекла и хрусталя.

И яйцо рассыпалось в белый крупный песок. А песок - в мелкий кристаллический порошок. А порошок стал таким тонким и летучим, что поднялся в воздух даже от сквознячка из форточки. А облачко этого порошка тут же стало ещё светлее - и исчезло.

Тётя Маша покачала головой - ишь, чего придумали, хулиганы - и тщательно прошлась везде с пылесосом. Она-то точно знала, что пыль не обязательно должна быть видна. И ещё она знала, что чисто не там, где не мусорят, а там, где регулярно убирают. Это уж точно - только там, где убирают.

Следствие, проведённое вернувшейся из курилки Елизаветой Петровной, корысти никакой в действиях тёти Маши не обнаружило. Кандидаты и аспиранты получили от неё по ушам разными грубовато-товарищескими словами. А когда вернулся Виктор Михайлович... О, что было, когда вернулся от директора института Виктор Михайлович!

Он топал ногами. Он брызгал слюной. Он краснел лицом. Он кричал так, что регулировщик на перекрёстке напротив здания института нервно хватался за ярко-жёлтую кобуру.

- ...И всё, - внезапно спокойно закончил Виктор Михайлович и вытер пот со лба. - И можете теперь идти в кадры и писать по собственному желанию. Потому что - всё. Ясно вам, бездельники?

Слово "бездельники" он произнёс так, что сразу стало ясно, что действительно же - бездельники, что дела то никакого и нет, что раз нет дела, значит, все без него, а раз без него, то - в кадры и по собственному желанию.

Но вдруг...

Как в самой настоящей сказке, все хорошее случается вдруг. Большой чёрный телефон (специальная ударопрочная модель) проиграл короткую мелодию, а в трубке, поднятой лауреатом и орденоносцем, раздался строгий голос:

- Товарищ Пустельга? Виктор Михайлович? Это с охраны беспокоят. Тут товарищ Рябов до вас просится. А мы пропустить не можем - нет заявки. Это как, значит?

И хотя Виктор Михайлович умудрился и в трубку что-то такое сказать, как своим сотрудникам, но Елизавета Петровна уже говорила сухо и вежливо с товарищем Рябовым, который был сержантом косморазведки. Тем самым, что первым из людей ступил на поверхность планеты с длинным индексом вместо названия. Ну, тем ещё, который поднял с почвы у самого трапа странное хрустальное яйцо.

- Так мне тут передали ваш интерес, - по-южному смягчая согласные и слегка окая говорил он Елизавете Петровне. - Так я вам тут привёз цельный ящик, значит... Чего ящик? Ну, этих, яиц хрустальных, значит. Сказано было - в вашу лабораторию. Я так сам и завёз - мне не трудно по дороге-то.

Если снять такое в кино, никто не поверит. Как прыгала и орала вся лаборатория. Как летали белые листы бумаги над головами. Как поднимались шторы. Как потом все - все-все-все, от докторов до аспирантов - с грохотом и лихим посвистом ринулись вниз по широким лестницам института, игнорируя лифты. Как обнимали невысокого сержанта косморазведки Рябова и жали ему руку. Как он смущённо улыбался и отвечал, что ладно вам, товарищи, там этих яиц - завались. Я ещё привезу, если что. И сколько хотите, столько и привезу, если что.

А потом все вместе несли ящик. Маленький такой ящик, как посылочный. В нем таких яиц, сказал сержант косморазведик Рябов, штук полста. Вся лаборатория выстроилась клином, раздвигая встречных. Сзади шли два аспиранта, которым не хватило места в первом ряду, и корчили страшные рожи всем, кто пытался перегнать процессию. А сам ящик несли, крепко ухватившись с двух сторон, лично Виктор Михайлович Пустельга и его верный заместитель Елизавета Петровна Забудько.

- И только вот не вздумай теперь при молодежи ляпнуть про бабу. Не прощу, - шипела сквозь зубы Елизавета Петровна.

Виктор Михайлович показывал недоумение седыми бровями. Вчера он свою принцессу - он говорил "королевишну" - не принимал, и уже забыл, о чём, собственно, разговор.

В лаборатории, тщательно заперев дверь и погрозив ей кулаком, Виктор Михайлович дал отмашку - вскрывайте.

В ящике, пересыпанные мелким белым песком, лежали и сверкали в солнечных лучах хрустальные яйца. Затаив дыхание все смотрели на них, предвкушая, сколько ещё всего можно с ними сделать.

Но тут строгая Елизавета Петровна сказала:

- Лежат.

Она была доктором и лауреатом. Она сразу увидела.

- Что? - повернулся к ней всем телом Виктор Михайлович, уже ощущая всем телом вибрацию приближающейся катастрофы, как животные предугадывают землетрясение или цунами. - Что, Лизанька?