Страница 56 из 93
Деревня обогревалась и освещалась биогазом, получаемым из… э-э-э… отходов метаболизма. Длинные черные баки как раз и служили генераторами этого биогаза, при том же монастыре, то есть свиноферме, его выработка шла чуть ли не в промышленных масштабах. Там же была и электростанция, на том же газе работали домовые теплогенераторы. Горел этот газ не таким чистым и жарким пламенем, как городской, много коптил, но Андрей, неприхотливый то ли по природе, то ли в силу воспитания, не жаловался, и Антон тоже молчал. Да и не так уж плохо здесь было: главное, очень прилично ловилась Сеть.
Закончив уборку, они постелили себе на полу и распаковали еду, полученную также в монастыре. Холодильника в доме не было, только пакет с термоизолятом, и доминиканцы, видимо, приняли это в расчет, выдавая паек: пачка чая, пачка сахара, шмат соленого подчеревка, пять кило картошки, полбуханки черного хлеба, десяток сырых яиц.
Андрей велел Антону чистить картошку, а сам принялся топить сало на сковороде и греть воду для чая, напевая при этом какую-то украинскую песенку, в которой, насколько мог понять Антон, речь шла о разнице темпераментов блондинок и брюнеток. На словах «Чорнява чи бiлява — щоб лиш поцiлувала»[87] выяснилось, что картошку чистить Антон не умеет.
— А как же ты жил? — изумился Андрей.
— Дома прислуга была. — Антон пожал плечами и снова сунул в рот порезанный палец. — В общежитии — столовая. А в бегах я чищеную покупал.
— Ладно, за салом последи. — Андрей отдал ему вилку, а сам пошел за перевязочным материалом для порезанного пальца.
Дочищать картошку он не стал — только домыл и нарезал довольно неуклюжими, толстыми ломтями. А впрочем, когда она прожарилась, запах пошел такой, что Антон решил: неважно, как это выглядит — щоб лиш поцiлувала.
— А почему здесь так не любят москалей? — спросил он, запивая пищу богов чаем.
— Не любят? — удивился Андрей. — Да нет, здесь еще нормально. А не любят — ну кто требовал сюда войска ввести для борьбы с орором? Коваленко, Рождественский и Штерн.
— Но ведь… не дураки же эти местные. Чтобы эпидемию хотя бы застопорить, нужно было действовать вместе. И быстро. А здесь же был князек на князьке… Да и не российские это были войска…
— Нужно было… — Рот Андрея исказился на секунду. Он почти не выражал эмоций лицом, и внезапно Антон понял, что дело тут не только в самоконтроле. — Ты ж вспомни, как это делалось. И поляки с датчанами потом вымелись, а московская Цитадель свою марионетку посадила. Так что ты местным не говори, что нужно было, хорошо? А то в этих краях до сих пор кое-где томаты машинным маслом удобряют.
— Зачем? — изумился Антон.
— А чтобы пулеметы не заржавели. Стрелять из-за этого никто не станет, но место больное.
В дверь стукнули. У мгновенно вскочившего Андрея, как по волшебству, в левой руке оказался пистолет.
— Кто?
— Свои, — прогудел из-за двери Костя.
— Так, уси свои, — подтвердил более высокий голос семинариста брата Мартина.
Замка на двери не было, эти двое могли войти и так. Андрей оценил деликатность и оружие спрятал.
— Добро пожаловать.
В одной руке отец Константин нес связку сушеной рыбешки. В другой — канистру пива.
— Я хотел самогонки принести, — сказал он, опережая вопрос. — Но этот католик уломал меня взять пиво.
— Спасибо католику. — Андрей подвинулся на спальнике, чтобы пришедшим было куда сесть. — Я водки в поезде нализался на сто лет вперед.
— А я надышался, — вставил Антон.
— Хлипкий нынче инсургент пошел… — вздохнул Костя.
Из безразмерной ветровки брата Мартина появилась стопка пластиковых стаканов — не то чтобы одноразовых, но все-таки говорящих о бренности бытия всем своим видом.
— Значит, так, — сказал Костя, слизнув пену с усов. — Ты, Антоныч, заходишь завтра ко мне прямо с утра, в девять. Вас, пане террористе, я тоже приглашаю. Если хотите.
— А то можно к нам, — подмигнул Мартин.
— Я подумаю, — кивнул террорист.
Опустошили стаканы, разлили по второй. Антон не успевал за старшими, да и гнаться за ними не хотел. «Джон Ячменное Зерно» разочаровал, послевкусие после него оказалось какое-то затхлое. Подкопченная сушеная рыбка была интереснее.
— А вообще, — Костя сменил тон, — ты как дальше? Подлечишься, восстановишься — и опять пойдешь варкоту рубать?
— Не совсем. Но в конечном счете — да. Они ведь не уйдут сами.
— А Антон?
Андрей посмотрел в его сторону. Они раньше как-то не обсуждали, что будет, когда Андрей выздоровеет.
— Я решил… — Антону почему-то нелегко дались эти слова, — идти с ним.
Костя сморщился — будто пиво внезапно прокисло.
— В боевую группу?
Антон кивнул.
— Ты сдурел? — без лишней дипломатии спросил священник у террориста.
— Я был младше, когда начинал. И бойца из него все равно не выйдет, не волнуйся. Он по натуре — «кузнец». Ну, мастер по документам.
Почему-то Костю эти слова не обрадовали.
— Я не знаю, что это был за человек, который тебя в пятнадцать лет боевиком сделал. Но ты-то сам чем думаешь?
— Это был хороший человек, — тихо сказал Андрей. — Тебе такой и не снился. А я думаю, что Антон способен сам решать.
— Да понятно, — сказал Костя, — что он решит. Попал в сказку, стал героем…
Антон глотнул еще кисловато-горького пива. Смешно, он почти теми же словами и думал.
— Я раньше в сказку попал. Когда меня на лопату посадили.
Костя ничего не ответил. То ли не смог, то ли не захотел. Андрей перехватил инициативу:
— Трудно стать священником?
Мартин, держа кусок воблы, как сигарету, в углу рта, пояснил:
— Стать легко. Быть трудно.
— Зачем тебе? — спросил Костя.
— Сам не догадываешься?
— Догадываюсь. Но если я правильно догадываюсь, тебе это нужно — как мне гармонь. Ты ведь если человека убьешь — даже защищая себя, даже случайно, — священником быть перестанешь.
— Ну если так… — Андрей осушил и второй стакан и снова подставил емкость под канистру, — тогда да. Тогда ты прав, мне не это нужно.
— А что тебе тогда нужно?
— По нижней планке или по верхней?
— Давай сначала по нижней. А потом — по верхней.
— По нижней мне нужно перейти в Польшу. Я бы мог прямо завтра сорваться, если мое присутствие вас напрягает, но хотелось бы все-таки сначала долечиться.
— Это не вопрос. Подлечим и подкормим, с одним условием.
Андрей кивнул — мол, он весь внимание.
— Ты никого из местных не уведешь с собой. Это как бы ультиматум. Либо так, либо… я тебя на грузовичке до Зборова подкину, а дальше сам как знаешь.
— Согласен.
— Ну вот и ладушки. А что с верхней планкой?
— Верхняя — это чтобы я однажды проснулся, а всей этой бледной сволочи нет, как и не было.
— У-у, братику… — протянул Мартин. И сказал по-украински то, что Антон легко понял как «Это тебе долго ждать придется».
Андрей ответил ему тоже по-украински, и его Антон тоже понял сразу, без перевода:
— Нет. Не долго ждать, а много работать.
На следующее утро, пока Антон еще спал, Эней оделся и пошел в монастырь.
Свиноферма была чуть на отшибе, по дороге в Августовку. По обе стороны от дороги подымались пологие холмы, покрытые заплатками полей, в кустах звенели птицы, а в лощинах между холмами стоял туман.
Эней какое-то время шагал быстро — просто чтобы проверить, на что он сейчас способен; проверка показала неудовлетворительный результат, и Эней замедлил ход, перевел дыхание, справился с головокружением…
У поворота зеленел сад, скрывающий монастырские стены. Сад на первый взгляд был пуст, но стоило Андрею ступить на тропинку, ведущую к воротам, как из ниоткуда появился брат Михаил, узнал его, улыбнулся и открыл калитку.
В самом монастыре его встретил брат Мартин и сразу повел в подвальную часовню, где насельники — дюжина одетых в черное парней чуть постарше его самого — готовились к службе. Среди них Эней сразу увидел Игоря — несколько осунувшегося, кажется, даже бледней обычного. Или это только кажется?
87
Чернявая ли, белокурая — лишь бы поцеловала (укр.).