Страница 54 из 93
— Поди к врачу, пусть он тебе выпишет хороший транквилизатор. У тебя уважительная причина, ты сегодня видел теракт и чуть ученика не потерял. Выпишут без вопросов. Курс длится месяц-полтора, в это время к тебе с медикаментозным допросом никто не полезет, а там…
Фихте кивнул. Он показал высокую способность к сопротивлению и вообще… Мотогонщиков со слабыми нервами не бывает. Даже бывших мотогонщиков.
Из бара Фихте поехал в больницу к Энею. В прихожей не протолкнуться, хотя всех поклонниц Энея и Штанце медперсонал выпер на улицу. Но к Энею пришли еще и ребята из «Судзуки», в том числе и Кольбе с Уналом, парни из «СААБа» и двое техников из других команд. Никого из них не пустили. Фихте, как тренеру, отказать было нельзя, и он выторговал всем коллективное посещение длиной в минуту.
Андрей находился в сознании, хотя, кажется, слегка «плавал» от обезболивающих. Из-под повязок видны были только глаза, но блестели они крайне раздраженно. От него пятнадцать минут назад ушел полицейский, который, кажется, не поверил, что нет, этот идиот Штанце не пытался скинуть его с трека, а хотел напугать и обогнать, но треклятую дорожку крайне не вовремя тряхнуло. Андрей, кажется, слишком… устал и был… неубедителен. Так что всем, конечно, огромное спасибо, но через пять минут тут будет врач с во-о-от таким бурдюком снотворного. Ребята все поняли, добавили к снопу букетов и горке конфетных коробок под стеной свои приношения и удалились. Через пару минут вышел и Фихте.
Из предварительной медицинской сводки Фихте знал, что жизнь Андрея полностью вне опасности и все, что ему требуется, — это отлежаться. Будучи в прошлом гонщиком, он знал также, что парень очень, очень легко отделался. В палате напротив лежал Штанце, в фиксаторах по самые уши: одиннадцать переломов на одних только ногах! Сам Фихте в дни бурной молодости дважды разбивал голову, а лицо… он потрогал шрам, пересекающий лоб, переносицу и щеку, — как его медики ни шлифовали, а «канавка» прощупывалась до сих пор. И тем не менее, увидев лицо Энея, сплошную маску из бинтов, услышав его шелестящую речь — губы порваны, челюсть повреждена, так что медики поставили ему ларингофон, как только оказали первую помощь, — Фихте ушел из палаты с тяжелым сердцем.
— Ему лицо придется клеить заново, — сказал он Ростбифу ночью, когда тот заявился в гостиницу под видом журналиста. — И… не верю я в наших мясников. Следы останутся, и погорит он на втором, ну третьем деле.
— Преимущество нашего положения в том, — сказал Ростбиф, отрываясь от планшетки, — что мы можем лечить парня легально. И трансплантат есть. Идеально подходящий. Завтра доставят. Глянь сюда, это баденская клиника. Подойдет?
Фихте наклонился к его планшетке. Да, контраст между снимками «до» и «после» впечатлял.
— Но… это же клиника для миллионеров.
— Мы на гауляйтере сэкономили? — поинтересовался Ростбиф. — Сэкономили. Мы на отходе и прикрытии сэкономили? Считай, уже. У нас две трети оперативной суммы — это не считая резерва — лежит на счетах. Плюс энеевские призы.
— А штаб?
— А штаб дал мне карт-бланш.
— Но не под это же…
— Пусть они мне это сами объяснят.
Фихте кивнул. Представить, как кто-то из штаба объясняется с Ростбифом по этому вопросу, он не мог.
— Тебе… тяжело, наверное? — спросил он вдруг.
— Нет, наверное.
Глаза у Ростбифа обычно карие, с зеленым ободком. Настоящие или клеенные — неизвестно. Смотреть в них в любом случае неуютно.
Фихте был очень простым человеком, искренне привязывался и искренне испытывал неприязнь… К Энею он за этот год успел привязаться. Черт дери, а кто к нему не успел привязаться? Кроме Штанце и его кодлы, естественно. И что к Ростбифу парень относится как к отцу, Фихте знал. И… «нет, наверное»? В особенности «наверное». Правду говорят — сдвинутый. Может, потому и работает так хорошо. Защита-то на нормальных людей рассчитана, даже у варков.
— Насколько я понял, парень вполне транспортабелен, — продолжал Ростбиф. — Так что тянуть не будем, постарайся завтра же организовать перевод в Баден.
Да, подумал Фихте, в каком-то смысле эта катастрофа — просто подарок судьбы. Никто не удивится, что мы суетимся и бегаем. Ни у кого не вызовет подозрений стремительный отъезд… Как по заказу.
— Сделаю, — сказал он, отключая от планшетки лепесток и пряча его в карман.
— Я вернусь недели через две. — Ростбиф прицепил планшетку на пояс. — Передай Андрею привет от меня.
Фихте кивнул. Не хотелось ему спрашивать, что еще варится у Ростбифа. Он ведь может и ответить — и что ты будешь делать с этим ответом?
Ростбиф навестил Андрея в Бадене через месяц. Тот все еще ходил в бинтах и нашлепках: операция шла не в один этап. Как оказалось, обратная трансплантация решала далеко не все проблемы. При снятии с донора и заморозке даже в лучшем случае необратимо гибнет около четырнадцати процентов нервных волокон, а пересадку-то делали дважды, а во время аварии, как оказалось, пострадали крупные нервы, и их полное восстановление было крайне проблематично. Доктор Хоффбауэр только что завершил самую тонкую часть работы: восстановление нервов вокруг глаз.
— А то, — улыбнулся Эней, глядя под ноги, — спал бы как ящерица. Или пальцами веки закрывал.
Он жил в городе, в пансионе — не то чтобы больничное содержание оказалось слишком дорогим: по сравнению со стоимостью операций это был мусор. Но больничная обстановка встала у Энея поперек горла на вторую неделю, и он сбежал из стационара, как только услышал, что в постоянном наблюдении не нуждается. Поклонницы не докучали: Фихте увез его без всякой огласки и положил анонимно. Не для полиции, конечно, анонимно, а для частных лиц. Полиция навестила его здесь раза три, да и теперь Ростбифа приняли за полицейского, хотя он предъявил документы страхового детектива.
— Ящерицы греются на солнце. Энергию добирают. Когда все это закончится, ты будешь выглядеть, как ты. Только мимика победнее.
Можно было исправить и это — за счет вживления искусственных волокон, но делать такой подарок СБ, конечно, не собирался никто. А вот в историю болезни отказ от вживления не пойдет. Наоборот, там спустя некоторое время обнаружится подробный отчет обо всех операциях и тестах. И расположение лицевых костей будет полностью совпадать с тем, что хранится в памяти медицинского компьютера мотодрома. Совпадать с данными покойного Савина, а не живого Энея. Это и была настоящая причина, по которой Ростбиф выбрал именно баденскую клинику. Хороших хирургов-косметологов много, но только на Хоффбауэра был настоящий компромат — добрый доктор время от времени оказывал услуга наркобонзам, так что он подменит данные — не в первый раз — и будет молчать.
— Когда с тобой закончат?
— Еще недельку нужно наблюдать, прижились нервы или нет. Но рвануть можно хоть сегодня.
— Тогда еще недельку. А потом ты поедешь отдыхать. Куда-нибудь подальше от прессы.
Эней слишком хорошо знал дядю Мишу.
— Что-то случилось?
— Нет, — улыбнулся Ростбиф. — Случится. Как раз дней через десять. Заседание штаба. И я собираюсь внести на нем одно предложение…
Эней не купился, как в детстве. Молча ждал, пока Ростбиф сам скажет. Или не скажет. Но дождался только вопроса:
— Андрей, как далеко ты за мной пойдешь?
— Ты же знаешь, дядя Миша. До конца.
Ростбиф глянул на приемыша поверх очков. Учитель изменил внешность: боцманская борода исчезла, появились пижонские очки, и наметились усы.
— Я не о том, насколько ты готов рисковать жизнью, здоровьем, свободой… В этом смысле я в тебе и не сомневался. Особенно теперь. Я о другом. — Ростбиф закурил. — Ты готов участвовать в акции, целью которой будет человек?
Глаза Энея блеснули между бинтов.
— Смотря что за человек.
— Ну конечно, не первый попавшийся. Какой-нибудь крупный чиновник. Готовящийся к инициации.
— Тогда да.
Ростбиф кивнул. Именно этого он и ожидал. Именно поэтому с Андреем было «нет, наверное», чего не объяснишь добряку Фихте. У роли бога-отца есть свои преимущества и недостатки, причем соединяются они неслиянно и нераздельно. Когда Эней миновал опасный период подросткового своенравия, Ростбиф обнаружил, что с его послушанием дело иметь не легче.