Страница 12 из 14
Но Мария, все время следившая за игрой детей, встала, подняла Иуду с земли, посадила к себе на колени и приласкала его.
– Бедный ребенок! – сказала она ему. – Ты не понимаешь, что дерзнул на то, на что не может дерзнуть ни одно из живых существ. Никогда больше не делай этого, если не хочешь стать несчастнейшим из людей! Горе человеку, который хотел бы сравняться с тем, кому солнечный свет служит красками и кто может в мертвую глину вдохнуть дыхание жизни.
В храме
Одна бедная семья – муж, жена и их маленький сын – осматривала однажды великий Иерусалимский храм. Ребенок был необыкновенно красив. Его волосы вились мягкими кудрями, а глаза сияли, как звезды.
Мальчика не брали в храм, пока он недостаточно подрос. Теперь же родители водили его по храму и показывали ему все его чудеса. Там были длинные ряды колонн и золотые алтари, святые отцы сидели здесь в окружении своих учеников. Можно было видеть здесь и первосвященника с нагрудником из драгоценных камней. Восхищение вызывали занавес из Вавилона, весь затканный золотыми розами, и огромные медные врата, которые тридцать человек с трудом могли отворить и затворить. Но мальчика, которому было только двенадцать лет, не особенно занимала вся эта роскошь, хотя мать и объясняла ему, что они с отцом показывают ему самые великие достопримечательности в мире. Она говорила, что не скоро придется ему увидеть что-нибудь подобное. В бедном Назарете, где они жили, кроме пыльных улиц, не на что было смотреть.
Но мальчик, казалось, не очень этому верил. Похоже, он охотно убежал бы из великолепного храма, если бы мог вернуться на узкие улицы Назарета к своим играм.
Но вот что удивительно: чем более равнодушным выглядел сын, тем довольнее и веселее становились родители. Они радостно переглядывались у него за спиной, и их лица светились счастьем.
Наконец мальчик так устал, что мать сжалилась над ним.
– Мы слишком долго ходили с тобой, – сказала она. – Отдохни немного!
Она села у одной из колонн храма и предложила сыну лечь на пол и положить голову к ней на колени. Он прилег и тотчас же задремал.
Увидев, что ребенок спит, жена сказала мужу:
– Никогда я ничего так не боялась, как той минуты, когда он войдет сюда, в Иерусалимский храм. Я думала, что, увидев Дом Господень, он пожелает остаться здесь навсегда.
– Я тоже боялся этого путешествия, – сказал муж. – При его рождении было много чудесных знамений, указывавших на то, что ему суждено стать могучим владыкой. Но что принесло бы ему царство, кроме опасностей и забот? Я всегда говорил, что для всех нас будет лучше, если он останется простым плотником в Назарете.
– С тех пор как ему пошел пятый год, – задумчиво сказала мать, – с ним не случалось никаких чудес. И сам он ничего не помнит из того, что происходило с ним в младенчестве. Теперь он совсем обычный ребенок, как и другие дети. Да будет на все воля Божия, но я почти уверовала, что Господь по Своей милости изберет кого-нибудь другого для великих деяний и оставит мне моего сына.
– Что касается меня, – сказал муж, – то я уверен: если он ничего не узнает о всех этих знамениях и чудесах, то все пойдет хорошо.
– Я никогда не заговариваю с ним о тех чудесных вещах, – вздохнула жена. – Но я все время боюсь, что еще случится такое, что заставит его понять, кто он. Больше всего боялась я вести его в этот храм.
– Теперь ты можешь радоваться, опасность миновала, – успокоил ее муж. – Скоро мы все опять будем в Назарете.
– Я боялась и мудрецов в храме, – призналась женщина, – и пророков, сидящих здесь на своих циновках. Я думала, что, когда он предстанет пред ними, они все преклонятся пред ним и будут приветствовать его как царя Иудейского. Странно, что они не замечают его дивной красоты. Никто из них никогда не видел такого ребенка.
Она помолчала, любуясь сыном.
– Одного я не понимаю, – снова заговорила она. – Я думала, что, когда он увидит этих судей, восседающих в святом доме и разбирающих распри людские, этих учителей, беседующих со своими учениками, и этих священников, служащих Господу, он очнется и воскликнет: «Я рожден, чтобы жить здесь, среди этих судей, этих учителей, этих священнослужителей!»
– Разве это такое уж счастье – сидеть под этими колоннами? – возразил муж. – Уж гораздо лучше бродить по холмам и горам вокруг Назарета.
Мать тихо вздохнула.
– Он так счастлив дома! – сказала она. – Как он любит пасти овец на далеких пастбищах или бродить среди крестьян в поле! Не могу я поверить, что мы нехорошо поступаем, стараясь удержать его возле себя!
– Мы только избавляем его от величайших страданий, – сказал муж.
Они продолжали тихо беседовать, пока мальчик не проснулся.
– Ну, что? – спросила мать. – Ты отдохнул? Тогда вставай, скоро вечер, и мы должны успеть вернуться к своим шатрам.
Пробираясь к выходу, им пришлось проходить через древнюю пещеру, сохранившуюся со времени первой постройки храма. Здесь, прислоненная к стене, стояла старинная медная труба, такая громадная и тяжелая, что никто не мог поднять и затрубить в нее. Погнутая, ржавая, она покрылась пылью и паутиной, сквозь которые едва читались древние письмена. Наверное, целое тысячелетие никто уж не пытался извлечь из нее ни одного звука.
Мальчик увидел громадную трубу и остановился в изумлении.
– Что это такое? – спросил он.
– Эта большая труба зовется Голосом Властителя Мира, – ответила ему мать. – Ею сзывал Моисей детей Израиля, когда они рассеялись по пустыне. После него никто не мог исторгнуть из нее ни единого звука. Но тот, кто сумеет это сделать, соберет под свое владычество все народы земли.
Мать улыбнулась своему рассказу, так как думала, что это всего лишь легенда, но мальчик стоял возле большой трубы как зачарованный. Из всего, что он видел до сих пор в храме, только эта труба произвела на него впечатление. Он хотел бы задержаться здесь подольше, чтобы хорошенько рассмотреть ее, но пора было возвращаться.
Вот они вышли на большой, широкий двор. Здесь, в толще холма, на котором стоял храм, была широкая, бездонная расщелина, образовавшаяся с незапамятных времен. Эту расщелину и царь Соломон, когда он строил храм, не пожелал засыпать. Он не перекинул через нее моста, не возвел вокруг нее заграждения. Вместо этого он протянул над расщелиной остро отточенный стальной клинок в несколько локтей длины лезвием вверх. И вот уже много веков прошло, а клинок все еще висел над пропастью. Теперь он совсем почти проржавел, его концы едва держались на противоположных сторонах расщелины, он дрожал и качался, когда кто-нибудь тяжелой поступью проходил через двор храма.
Когда мать с сыном обходили эту расщелину, мальчик спросил ее:
– Что это за мост?
– Он положен здесь царем Соломоном, – ответила мать, – и зовется Райским Мостом. Если кто-нибудь перейдет через расщелину по этому дрожащему клинку, острие которого тоньше солнечного луча, тот может быть уверен, что попадет в рай.
И она снова улыбнулась и поспешила дальше, но отрок остановился и продолжал рассматривать тонкий, дрожащий стальной клинок, пока мать не позвала его.
Тогда он со вздохом повиновался ей, сожалея о том, что она не показала ему раньше этих чудесных вещей, чтобы он мог рассмотреть их получше.
Они пошли дальше, не останавливаясь, и скоро достигли большого входного портика[3] с колоннами, стоявшими по пять в ряд. В углу стояли две колонны черного мрамора, воздвигнутые на одном и том же пьедестале так близко одна к другой, что между ними едва можно было просунуть соломинку. Колонны были высокие и величественные, их капители были богато украшены изображениями голов невиданных животных. Но сверху донизу эти прекрасные колонны были покрыты царапинами и изуродованы рубцами. Время не пощадило их. Даже каменные плиты пола вокруг колонн были совершенно стерты, и на них виднелись углубления – следы множества ног, прошедших здесь.
3
Портик – перекрытие, поддерживаемое колоннадой или аркадой, образующее выступающую часть здания; часто охраняет главный вход.