Страница 21 из 22
Смирнов пошел к мальчику.
Арбалет нацелился в его живот.
Помертвевшая Марья Ивановна видела, как палец Пети вжимается в курок.
19.
- Что будем делать? - спросила Марья Ивановна в электричке.
- Ничего, - ответил он, радуясь, что измучившая его рана подсохла и не кровоточит. - По-моему, мы напрасно впутались в эту дикую историю.
- Ты прав... Если бы не мы, Вероника Анатольевна была бы жива.
- Может быть... Если она вообще жила.
- Не поняла?
- Отдавать себя полностью кому бы то ни было, также нехорошо, как не давать ничего.
- Как мать Регины?
- Да. У Вероники Анатольевны не было своей жизни, а только жизнь сына... Из-за этого он и стал мазохистом...
- Пытался болью изгнать ее из себя и стал?
- Может, и так. Но мне кажется, что просто он нашел женщину, похожую на мать. Многие мужчины подспудно ищут таких женщин. Мать его мучила непониманием, чуждостью, а любовница - каблучками и плеткой... И привязан он был к Регине только потому, что в конце мучений получал то, что в детстве стремился получить от матери, но никогда не получал.
- Удовлетворение?
- Да.
Марья Ивановна задумалась.
- Мне все-таки не вериться, что Дикий не догадывался, кто убил его жену... - проговорила она, после того как Смирнов, потерся щекой об ее голову. - Он же жил среди всего этого.
- Ничего он не догадывался... Потому что ничего не замечал. Вероника Анатольевна, царствие ей небесное, всю душевность из него вытравила...
- Не вытравила, а не вставила... - Марья Ивановна потерлась щекой о плечо Евгения Ильича.
- Леночка пыталась вставить... - вздохнул тот. - И, похоже, еще пытается. Может, у нее что-нибудь получится.
- Получится...
- Не факт, - скривился лицом Смирнов. - Детям трудно воспитывать родителей... Они такие глупые и самоуверенные.
- Родители? - улыбнулась Марья Ивановна.
- Да.
- А ты сразу догадался, что Леночка причастна к убийству матери, да?
- Сразу. А если бы я знал, что у Леночки есть преданный друг, то сразу выложил бы правду.
- А как ты догадался?
- У меня есть дочь, ты же знаешь. После моего развода с ее матерью, она рассказывала мне страшные сказки, в которых погибают все, кто стоял между одной маленькой девочкой и одним очень хорошим человеком.
- Папой?
- Да. Дочь и отец - это почти единый организм. Психологически единый. А если добавить к этому то, что я хорошо знаю, что дети по натуре жестоки... И из цветов жизни легко становятся цветами зла, нашего зла.
- А Регина? - переменила тему Марья. - Пусть сидит?
- Нет. Когда ты прощалась с Леной, Дикий просил поговорить с Центнером насчет ее освобождения. Он сказал, что так Пете будет легче выкарабкаться.
- Несчастный мальчик...
- Он убийца, - Смирнов спорил сам с собой.
- Он ребенок.
- Он отравил Кристину.
- Освободил.
- Может, ты и права. Она жила в выдуманном мире. Придумывала абстрактную красоту. Хотела, чтобы абстрактным людям было хорошо. Чужим людям. А дочери ничего, кроме горя, не принесла.
- Лена для нее была не дочерью, а цветком ее трагедии, которую ей навязали. Над нами с тобой стоит Паша Центнер, стоит, напоминая о том, о чем не нам не хочется помнить, о том, что он хозяин всего. А Кристина видела глаза дочери, которая физиологически не могла винить отца и потому во всем винила ее. Ты же сам мне рассказывал об Эдиповом комплексе...
- Эдипов комплекс - это когда сын ненавидит отца... А когда дочь ненавидит мать - это комплекс Электры.
- Какая разница...
- Знаешь, если подумать, то получается, что Петя ни в чем не виноват.
- Да, не виноват... - Марья Ивановна боролась со сном.
- И знаешь почему? Дети, вообще люди, как индивиды, ни в чем не виноваты. Во всем виноваты их родители. Или воспитатели. И я думаю, что в Аду люди мучаются не за свои грехи, а за грехи своих детей.
- Ты хочешь сказать, что отец Пети ответит перед Богом не за любовь к доступным женщинам и праздности, а за убийство? - поцеловав Смирнова в губы, спросила Марья Ивановна. - За убийство Кристины?
- Да... За хладнокровное предумышленное убийство.
- Что ж, тогда мы с тобой можем умыть руки. К чему лезть поперед Бога?
- С таким миропониманием можно всю жизнь умывать руки, - хмыкнул Евгений Ильич.
- Ты же сам знаешь: кто умеет умывать руки, тот умывает...
- А тот, кто не умеет, ходит грязным.
- Ты хочешь сказать, что мы грязные?
- А разве нет? В таком дерьме вымазались, а могли бы сидеть у телевизора и вместе с Затевахиным смотреть, как ловят ряпушку.
- Ты хочешь сказать, что мы ничего доброго не сделали?
- Не знаю, - покачал головой Евгений Ильич. - Хотя, если подумать, мы, мы вместе с Петей вскрыли гнойник. А это всегда полезно. По крайней мере, для здоровых людей.
- В мире все равно ничего не изменится... Большинство родителей продолжит калечить своих детей...
- В Библии сказано: подмети у своего порога.
- Ты на что намекаешь?
- На то и намекаю... Или не нагулялась еще?
- Нагулялась, нагулялась, - Марья Ивановна, выгнувшись, поцеловала Смирнова в губы. - А кого ты хочешь?
- Девочку, конечно... Они такие славные. А потом, если потянешь, можно и мальчика завести...
P.S.
К Паше Центнеру поехал Смирнов. За рюмкой коньяка и сигарами он рассказал о первом деле детективного агентства "Дважды два".
- Ты знаешь, я тоже думаю, что за все мои грехи ответят на том свете папаня с маманей, - проговорил Паша Центнер, выслушав Евгения Ильича. - И потому творю зло, ха-ха, с особым удовольствием. С мазохистским, я бы сказал, удовольствием.
Сказав последнюю фразу, Центнер посмеялся.
"Нет, все-таки, он - штучка", - подумал Смирнов и, закурив предложенную ему огромную гаванскую сигару, изложил просьбу Дикого.
- Сделаем, не волнуйся, - махнул рукой Паша Центнер. - За два миллиона баксов ее под именем Любовь и под фамилией Орлова в Сочи доставят в хрустящем целлофане с вертлявыми ленточками.
- Два миллиона - это все, что у него есть...
- Потому и прошу два миллиона. Если бы у него было два рубля - взял бы два рубля...
- За эти деньги можно целую зону освободить...
- Попробуй... - усмехнулся Центнер.
- В таком случае, я отдам им те семь тысяч, которые он нам заплатил...
- Сунешься - в бетон закатаю... Вместе с Машей. Ферштейн?
Они помолчали, с разными чувствами вспоминая события полугодовой давности, затем выпили по рюмочке за здоровье тех, кто на зоне (тост предложил хозяин дома), и вновь помолчали.
- Ты чего скуксился? - прервал паузу Центнер. - На тебя не похоже. О всемирном потеплении не говоришь и о вреде социального обеспечения тоже.
- А откуда ты знаешь о вреде социального обеспечения? - спросил Смирнов, вспомнив, с какими погребальными речами хоронил собеседника на берегу Пономарки.
- Стылый рассказывал. Мы сейчас с ним большие кореша. Кстати, ты знаешь, что он женился законным браком?
- На Юлии? - импульсивно вскинул глаза Смирнов.
- На ней... - иронично глядя, хмыкнул Центнер. - Ревнуешь?
- Да нет... - опустил глаза Смирнов. - Он ведь у нее первым был.
- Ревнуешь, - удовлетворенно протянул король бандитов. - Баб бывших не бывает. Я Машу тоже ревную...
Они задумались. Смирнов думал о Юлии, Центнер о Марье. Через минуту оба поняли, что увязают в высохшем болоте, и Паша спросил:
- Так что ты скуксился, когда я сумму назвал?
Смирнов смутился и, помявшись, сказал:
- Может не надо ее освобождать?
- Почему не надо? Это же бизнес. Я на одном этом деле заработаю миллион.
- Она же выйдет и снова его захомутает. И Петя тогда не то, что центнером, тонной станет.
- Не захомутает, - заулыбался шутке бандит. - Как я слышал, ее уже подлечили и теперь к сексу, даже тривиальному, у нее полнейшая апатия.
- Как вылечили?
- Да так. Ей в Сочи теперь срочно нужно. Лечиться от хрипов в легких и шума в голове.