Страница 15 из 16
Стекло сплошь забрызгано дождевыми каплями, сбегающими вниз. За этими струйками стоит густой ночной мрак, кое-где разреженный слабенькими оранжевыми огоньками фонарей вдоль шоссе.
Город спит. На улице ни одной легковушки, ни одного грузовика. Только одинокий мотороллер тарахтит в этой заколдованной тишине; по временам он коротко взревывает, но тут же стихает, оставляя за собой еще более пустое, еще более застылое безмолвие.
– Ой, какая у нас хорошенькая попочка!
Я вздрагиваю от этого жирного, насмешливого голоса. Оборачиваюсь и вижу на пороге Пегара.
Он упивается моим видом: поднявшись с койки, я забыл надеть халат и стоял у окна в одной рубашонке, открывающей спину и голые ягодицы. Жалкое зрелище, что и говорить.
Торопливо отступаю к кровати, передом к Пегару, и поскорей ложусь.
– Добрый вечер, месье Пегар.
– Ты меня не ждал, верно? Небось, удивляешься: кто это разрешил посещения среди ночи?
– Действительно, кто же это разрешил посещения среди ночи?
– Знаменитая газета «Завтра» открывает любые двери, мой дорогой! Я посулил бесплатную подписку вахтеру и дежурной медсестре на первом этаже. Информация прежде всего! Итак, мой милый Огюстен, что новенького ты можешь мне сообщить?
– Ничего. Что со мной может случиться в больничной палате? Разве что умру или выздоровею.
– Надеюсь, ты настроился на выздоровление?
– Да.
– Прекрасно!
Он вынимает сигару и начинает ее разминать.
– А другие пострадавшие с тобой ничем не поделились?
– На этом этаже никто не разговаривает. Пациенты круглые сутки заглатывают сообщения, которыми кормит нас телевизор. Прямо как куры, которым насыпали зерна.
– Ну если ты забыл поделиться со мной какой-нибудь мелочью, так сейчас самое время.
Мне не терпится объявить ему, что я и впрямь вспомнил одну «мелочь», а именно что газета «Завтра» пока еще не заплатила мне ни гроша за работу стажером, хотя мое свидетельство о взрыве раздуло ее тираж до невиданных размеров.
Но этот человек обладает свойством нагонять на меня страх. Поэтому я оставляю свои запросы при себе и только осведомляюсь слабым голосом:
– А как разошелся вчерашний тираж?
– Мм… как обычно.
– Разве его не увеличили?
– Насколько я знаю, нет.
– И на наш сайт тоже заходили как обычно?
– Д-да.
– Странно! А я слышал, что во время таких важных событий пресса получает огромную…
– Но не мы!
Этот окрик действует на меня, как свирепый апперкот. Пегар багровеет, на его лбу вздулись жилы, он безмерно возмущен моей настойчивостью. Я-то понимаю, что он лжет. Сейчас он пустит в ход тяжелую артиллерию – весь свой непререкаемый авторитет – с единственной целью: заткнуть мне рот, связать по рукам и ногам, лишь бы я не стал доказывать, что обогатил газету, лишь бы не потребовал свою долю. Я знаю этого монстра, с его меркантильной душой, как облупленного, но что толку – его жестокость и самомнение все равно берут верх над моей робостью.
– Надеюсь, тебе полегчало? – спрашивает он приторным тоном, желая меня убедить, что финансовые затруднения газеты ничуть не повлияли на его человечность.
– Это выяснится завтра.
Он чешет в затылке.
– А ты доволен тем, как тебя лечат? И вообще, как ты считаешь, скорая помощь отреагировала достаточно быстро? Ты надеешься, что Бельгия готова справиться с такой лавиной медицинских проблем? Компетентность врачей и санитаров скорой не вызвала у тебя сомнений?
Я тотчас угадываю, куда он клонит. Ему не терпится выпустить газету с броскими заголовками: «Переполненные больницы», «Хаос в операционных», «Медицинский ад», «Когда же правительство выделит достаточные средства на лечение граждан?». У него уже слюнки текут при одной мысли о том, какой страх, какое негодование вызовут в обществе эти статьи. В этом человеке есть что-то сатанинское.
И я пускаюсь в подробное описание теракта, вываливая на Пегара все подряд – растерянных спасателей, переполненные санитарные машины, ужас и панику людей, нехватку операционных, нехватку медикаментов, нехватку персонала…
У него хищно блестят глаза. Он записывает, подчеркивает, обводит кружочками. Он смакует каждое слово.
Я же, со своей стороны, рисую преувеличенно жуткую картину случившегося, выбираю одни только негативные факты, которые вдобавок раздуваю и перевираю, яростно жестикулируя, с пеной у рта.
Господи, что это со мной?! Зачем я вру, зачем грешу против истины? Да чтобы поразить босса. Ублаготворить его. Стать ему необходимым. Сделаться его доверенным лицом. Доказать, что я принадлежу к той же касте, что и он, – касте журналистов! Я потерпел фиаско при разговоре с Терлетти и теперь беру реванш в разговоре с Пегаром. В глубине души я сознаю, что веду себя подло, низко, недостойно, но, даже сгорая от стыда, лезу в эту грязь.
А Пегар торжествует. Ему уже видятся жирные заголовки, шокирующие подписи под снимками, едкие комментарии – словом, все, что он вскоре выпустит из типографии. К теракту он добавит и общественный скандал. К ужасу теракта – страх. К горю – новые горести. Я завершаю свой рассказ жалобой на палату, где меня лишили телевизора и обрядили в неприличную рубашонку, которая ограничивает свободу передвижения пациента («В наручниках – и то было бы легче!»); где бесцеремонная полиция непрерывно терзает меня допросами «в интересах следствия», тогда как ей плевать на мое здоровье и мои травмы; где, наконец, я нахожусь под усиленным надзором, препятствующим выздоровлению.
Я сам себе отвратителен, но это отвращение подпитывает мою энергию, и я завершаю нарисованную мной апокалиптическую картину с подлинным вдохновением.
– Шикарно! – восклицает Пегар и аплодирует.
Совершенно ясно, что мои личные невзгоды не вызывают в нем ни малейшего сочувствия. Может, он просто догадывается, что я ему наврал с три короба?
Он сидит и барабанит пальцами по обложке своего блокнота.
– Отличная работа! – Но, заметив, как настойчиво я на него смотрю, тут же делает каменное лицо. – Рассказ, конечно, неполный, но я постараюсь выжать из него все, что можно. – И он встает. – Спасибо за информацию, Огюстен.
– Надеюсь, вы сопоставите ее с другими отзывами.
– Ну разумеется, сопоставлю! Я ведь настоящий журналист, а не какой-нибудь репортеришка!
Я прекрасно знаю, что ничего он сопоставлять не будет, а сейчас же побежит в газету и не слезет с дежурного редактора, пока тот не подпишет номер в печать.
Он смотрит на часы:
– Ой-ой-ой, время-то поджимает! Ну, до завтра, мой милый!
Я усмехаюсь: теперь, когда Пегару есть чем заполнить страницы нашей газетенки, он смотрит на меня как на отработанный материал.
Он открывает дверь грубым толчком, от которого она еще долго качается после его ухода.
И вот я снова один.
Надеваю халат и иду в санузел. На унитазе, поставив локти на коленки и опершись подбородком на кулачки, сидит девочка со светлыми косичками.
– А ты что здесь делаешь?
– Я… мне нужно было пи-пи…
Она краснеет и отводит глаза. Я медленно, чтобы не испугать, подхожу к ней.
– Ты прячешься…
– Он всегда говорит, что при этом нужно вести себя скромно.
– Кто «он»?
Вместо ответа девочка только пожимает плечами – ну ясно же кто! Но я все-таки уточняю:
– Месье Пегар?
Она кивает, явно дивясь моей тупости.
– А почему ты всюду ходишь за месье Пегаром?
– Ну как же, это ведь мой папа.
– Тогда поторопись, он только что ушел.
Девочка широко открывает глаза.
– Он поехал в редакцию, а тебя оставил.
При этих словах я на какую-то долю секунды машинально оборачиваюсь к двери, потом гляжу назад. Девочки уже нет, она исчезла.
Бросаюсь в палату, распахиваю дверь в коридор, выглядываю.
И вижу вдали Пегара и девочку, которая идет за ним следом, напевая и прыгая то на одной, то на другой ножке, словно играет в классики на клетчатом линолеуме коридора, ведущего к выходу. Так они оба и проходят мимо поста охраны.