Волхв

Шли до самого обеда. Когда солнце поднялось над головой, опять оказались в темном густом ельнике. По-прежнему здесь, внизу, сырой лес слегка парил. Обувь немного подсохла, но все равно еще неприятно липла к сырой ткани на ногах. На привал остановились, как только миновали угрюмые заросли — в светлом кедраче. Вдвоем быстро насобирали сушняка, Клёнка по просьбе товарища надергал сухого мха и сгреб прошлогодней листвы под густой, усыпанной чернеющей ягодой, черемухой. Перевозчик чиркнул кресалом, и со второго раза искра задымилась в полом, словно воздушном, комке ягеля.

Оставив Смагина разводить костер, Верослав извлек из котомки волосяную леску с грубым крючком на конце.

— Во, удочка кака у меня есть. Кормилица, — он извлек из коробочки на поясе волосяную мушку и приладил ее на крючок. Прихватив котелок, перевозчик направился к реке, угадывавшейся в низинке за рядом могучих кедров. Не успел Клёнка распалить огонь до углей, как на той же тропке, где он совсем недавно скрылся, вновь показалась голова перевозчика в холщевой приплюснутой шапке, поднимающегося на взгорок от речки. Когда он выбрался из низины весь, Смагин увидел в его приподнятой руке здоровенного хариуса. Он даже издалека узнал рыбину по хищно вытянутой нижней челюсти и заметным серым полосам, раскиданным вдоль по телу. На торжке в городе он частенько покупал хариусов — жена готовила из них замечательные рыбные пироги и уху. При воспоминании о родных он ощутил, как прошла судорога по лицу и сжалось сердце. «Как они там? Еще не знают, что путь домой в город для нас закрыт надолго. Во всяком случае, пока Никифора или не прибьют или сам не помрет».

От грустных мыслей его отвлек Верослав:

— Сейчас я его выпотрошу и сварганим ушицу, — улыбчивый перевозчик на ходу вытаскивал из ножен на поясе нож. — А ты, давай, котелок пристрой пока.

Смагин уже примерно знал, как устраивают посудину в полевых условиях над огнем. Он взял у товарища топор и вырубил в черемухе пару толстых сучьев с рогатинами на конце. Затем воткнул каждую под углом в землю. Соединив раздвоенные концы в центре кострища, повесил на них наполненный водой котелок.

Прямо на кедровых иголках вычистив рыбину, перевозчик кинул ее в уже горячую воду. Еще раз залез в котомку и извлек из ее глубин крохотный берестяной туесочек с солью. Посолил воду. Присев на корточки, несколько раз воткнул нож в толстый слой хвои.

— Во, рыбой уже не пахнет, — он понюхал лезвие.

— А чем пахнет?

— Лесом и немного огурцом.

Перевозчик вставил ножик в ножны и, оглянувшись, заметил невдалеке толстое подгнившее бревно.

— Давай подтащим.

Смагин охотно присоединился к нему. Вместе приподняли и принесли его к кострищу. Кинули рядом и устроились на нем. Так было гораздо удобнее. Оба скинули влажную обувку и пристроили ее у костра, но не очень близко, чтобы не скукожилась, высыхая. Верослав воткнул рядом еще пару колов, на них повесили обмотки. Вытянули поближе к огню босые ноги и расслабились.

— Нам еще долго идти? — Смагин выбрал из кучи валежника ветки посуше и закинул в костер.

— Недолго осталось, — перевозчик запоздало ответил на вопрос. — К вечеру будем на месте.

— Что там, село, хутор?

— Скорее, хутор, — Верослав на секунду задумался. — Хотя, о том хуторе никто, кроме верных людей не знает. Все, кто там бывают, дают клятву на огне, что даже под пытками не выдадут, где его искать.

Клёнка невольно напрягся:

— И мне тоже давать?

— А, плевое дело. В ладони сожмешь ненадолго раскаленный прут да подержишь руку с ним над костром, да и все.

Смагин невольно спрятал руку под себя:

— Это обязательно?

Перевозчик нахмурил брови и одарил Клёнку строгим взглядом. Смагин опустил глаза и поежился.

— Ха, ха, ха, — вдруг громогласно расхохотался перевозчик и даже согнулся от смеха. — Нет, ты что, — сквозь приступы смеха проговорил он. — Правда, поверил?

Смагин закрыл рот, только что открывшийся непроизвольно, и глупо улыбнулся:

— Поверил. А ты бы не поверил?

Верослав, досмеиваясь, мотнул головой сначала отрицательно, потом, соглашаясь, и снова зашелся в смехе, откидываясь назад. Клёнка тоже растянул губы в улыбке, хохотнул и, глядя на заразительно смеющегося товарища, загоготал сам, раскачивая головой и стукая ладонями о колени.

Они кое-как успокоились, когда от напряжения уже начали болеть животы. Верослав, все еще нет-нет улыбаясь, отковырял от бока хариуса кусочек мяса и попробовал. Приподнял голову, прислушиваясь к ощущениям.

— Готова. Нарви листьев черемухи, я тебе на них рыбу положу.

Кленка поспешил к дереву. Перевозчик тем временем разломал рыбину в котелке на крупные куски. Извлек из котомки деревянную миску и выложил один кус себе. Второй покрупней выбрал для Смагина. Поставил кружку, извлеченную тоже из, Смагину показалось, бездонной котомки на землю и, перехватив горячий котелок шапкой, налил туда жирного супа — ухи.

— Будем по очереди пить.

Смагин кивнул, обжигаясь вкуснейшей рыбой.

Вышли сразу после того, как перевозчик помыл посуду и, уложив ее в котомку, затянул горловину.

До самого вечера шагали без остановок. Клёнка опять притомился и уже почти не смотрел по сторонам, полностью положившись на своего провожатого. Пару раз он спрашивал у Верослава, как же он тут ориентируется? Для Смагина весь лес выглядел одним неразличимым хвойным труднопроходимым участком. Перевозчик на это хмыкал и ограничивался коротким: «Молча».

Уже наползали светлые северные сумерки, когда перевозчик вдруг замедлил шаг и поднял предостерегающе руку. Смагин насторожился и пошел медленно и на цыпочках. Верослав оглянулся и прошептал:

— Считай, пришли. Подожди здесь, надо проверить, как там у них, все ли нормально. Я тут целый срок не бывал.

Смагин кивнул:

— Спрятаться?

— Да просто стой на месте, а то я тебя потом не найду.

Клёнка послушался, лишь сделал шаг в сторону и схоронился за дерево. Верослав двинулся вперед, слегка пригибаясь. Но при его огромном росте, даже пригнувшись, он стал всего лишь уровня Смагина. Немного погодя он исчез за голыми стволами, между которых довольно густо расположились кусты рябины, калины и молодые разлапистые сосенки.

Долгое время ничего не происходило. Ветерок теребил кусочек разлохмаченной, тоньше листа, сосновой коры перед его лицом. Клёнка стоял так тихо, что по стволу спустилась и, не заметив его, пробежала мимо чуть не по плечу рыжая белочка. Внезапно где-то недалеко, за деревьями, залаяли собаки. Клёнка, волнуясь, выглянул из-за ствола. Тут же лай прекратился, резко, словно собак кто-то одернул. Он прислушался, вытянув шею. Смагину показалось, что где-то вдалеке разговаривают люди. Он еще больше напряг слух. Точно, громко и возбужденно говорили несколько человек и голоса приближались.

Смагин притих за деревом. Вскоре совсем рядом зашуршала хвойная подстилка под чьими-то ногами, и знакомый голос прокричал негромко:

— Эй, Кленка, выходи. Здесь все свои.

Сапожник, неуверенно улыбаясь, вывалился из-за дерева. На него улыбчиво глазели, кроме самого перевозчика, трое заросших по самые брови мужиков разного роста и возраста, но в похожих холщовых кафтанах и плохоньких ботинках на завязках. У того, что стоял посередине, самого маленького и рыжеватого, на боку висел дорогой меч, а на поясе нож, у остальных, кроме ножей, оружия с собой не было.

— Ну, здрав будь, Клёнка-христианин, — тот самый, вооруженный мечом шагнул вперед, прижимая руку к груди. — Будь гостем. Не обидим, — он чуть склонил голову. Остальные повторили его жест.

Смагин ответил им глубоким поклоном в пояс.

До хутора дошли быстро. Он оказался совсем рядом, наверное, за крайними деревьями. Но расположен между соснами с умом, так, что чуть отошел и уже не видно. Две грозные лайки бегали у крыльца. Увидев приближающихся людей, они уселись в стороне, помахивая хвостами. На хуторе, выстроенном в ряд, Смагин насчитал семь строений. Четыре из них, несомненно, были жилыми. Избы выдавали слюдяные окошки с резными наличниками. В вытянутом срубе, судя по донесшемуся ржанию, держали лошадей, рядом с ним прятались в соснах банька и сарай. Причем банька выделялась из всех построек свежестью бревна. Похоже, ее, в отличие от остальных срубов, поставили совсем недавно.