Волхв

— Благодарю тебя, Белбог, — он поморщился от накатывающей волной нестерпимой боли в боку и плече, но сдержал стон. Он из рода русичей, ему нельзя показывать слабость. И потерял сознание.

Слова. Снова рядом распадались на звуки слова. Словно из тумана вырастали фразы, огромные, тяжелые, сдавливающие грудь и почему-то лицо. Рядом кто-то говорил. Ему хотелось, чтобы он замолчал. Так больно! Воинко с трудом разлепил тяжелые веки. Над ним в комнатном сумраке нависала густая борода, линия тяжелых губ, окруженная белыми завитушками, ходила ходуном.

— Белбог, это ты? — его голос прозвучал еле-еле.

— Очнулся, — обрадовался кто-то рядом.

Женский голос. Матушка!

— Слава Белбогу, — тяжелые губы шевельнулись и отпрянули, и вместо них выросло доброе лицо матери.

— Сынок, ты у своих. Все позади. Скоро будешь здоров, дед Матвей вторые сутки от тебя не отходит.

— А где Белбог?

— Белбог? — она растерянно оглянулась.

— Бредит, — донесся уверенный голос деда Матвея.

— Может, не бредит, — не согласилась мать. — Кто-то же вырвал из рук мальчишек змея и понес навстречу нашим. Да так, что они забеспокоились и поскакали быстрей. Ветра-то почти не было. И на лошадей его наткнулись… случайно, что ли? А потом уже Амулет их к храму привел. Очень вовремя. Чуть бы опоздали… — Она снова склонилась к сыну. — Белбог всегда с нами. А ты поспи. Теперь можно. Хворь отступила. Поспи сынок.

Воинко расслабился и тихо улыбнулся.

— Он с нами. Я его видел. — Он приподнял голову, — мама, я хочу стать волхвом Белбога. Как только встану на ноги….

— Хорошо, хорошо, сынок. Вот поднимешься, тогда и поговорим. Правда, дед Матвей?

— Желание понятно. Обсудим.

Воинко без сил откинулся на подушку и закрыл глаза. И почти в то же момент заснул. Безмятежно и мирно, как засыпал когда-то крохотным дитем на мягких любящих руках матери.

Глава 1

Телега мягко катилась по слегка примятой траве — малоезжей дороге, пробитой по залитому солнцем увалу. Выше тянулись стройные сосны, улетающие вершинами к облакам. Внизу раскинулась Веревка — заваленная камнем речушка, в два шага перейти можно. По мокрым булыжникам отважно прыгал голенастый мородунка. Трудень, гнедой красивый жеребец русской породы: высокий с длинными ногами и пегим вкраплением под грудью, не торопясь, натягивал постромки, степенно вышагивая по едва угадываемой дороге. Выехали с утра, еще лежала роса. Сейчас уже полдень, а и половину пути не проехали. Вдовец Несмеян Донсков — маленький и шустрый старичок с аккуратной полуседой бородкой, уютно расположившись полулежа на солидной охапке сена, оборачивался к своему слушателю — 16-летнему пареньку с серьезными серыми глазами, худому, но с широкими плечами и завивающимся пушком на щеках. Он сидел сбоку, свесив ноги, и чтобы услышать, что говорит дед, ему приходилось то и дело наклоняться вперед. Шумел ветер, качая и путая цветущие ветки жимолости и шиповника. Горий втянул носом цветочный аромат: «Как пахнет!». За околицей Коломны, села, где он вырос, вроде тоже полно всякого диколесья, той же жимолости, но все же не тот дома запах. Парню казалось, что здесь, в горах, аромат цветущих кустов более насыщенный и яркий. Буквально вчера он с другом Родиславом, конопатым и добрым увальнем, что приезжает частенько из города погостить у деда Богумира, бегал на сопку за селом — яйца в гнездах поискать. Разорили по дури пару гнезд, тут же на костре спекли найденные четыре яичка, сами не наелись, но зато накормили, наверное, досыта сотни две комаров. А по возвращении получил еще подзатыльник от Несмеяна за порушенные гнезда. Засвистела в кустах багульника выше по склону свиристель, закинув, наверное, высоко клюв и покачивая бледно-розовым хохолком. В горячем воздухе навязчиво звенели комары, мирно гудели пчелы на розовых метелках иван-чая и густел хриплый голос старика:

— Ты, Гор, парень смышленый. На лету все схватываешь. Учиться у старика легко тебе будет. А он кожедубец, знатный. Его сыромять в городе на «ура» разбирают. Это ремесло нужное, и тебя и семью твою прокормит. Да и то сказать, сироте учеба много крепче нужна, чем обычному мальчонке с отцом — матерью. А с меня какой прок? Сегодня жив, а завтра подойдет срок — и к праотцам отправлюсь. А тебе жить да жить. А старик — хороший, из ведунов, Белбогу капище хранит, то ты и сам знаешь. Правда, потому на него варяги и косятся. О чем-то, похоже, догадываются или доложил кто, но точно, видать, не знают, а слухи — они что — они и есть слухи. То ли так, а то ли и нет… — дед повернул лицо к внуку и хитро прищурился. — А старик, ох, не прост. Они же за ним следить хотели. Ан не вышло.

Горий заинтересованно склонился к деду.

— А почему не вышло?

Дед довольно хмыкнул:

— Я же говорю, не прост старик. Ну, да ничего. Вот поживешь у него, поучишься малёха, сам поймешь. А старик потворника* давно ищет. Про тебя меня спрашивал, еще когда ты голозадым по дому бегал. Понравился ты ему чем-то. Он же кого попало не возьмет в обучение. Ему приглянуться надоть. Я вот не слыхал, звал он кого еще после тебя, нет?.. — Несмеян почесал за ухом, вспоминая. Не вспомнил. — Да, был бы ты уже лет десять со стариком… Я тогда не отдал. Моложе был, думал, сам на ноги поставлю. А тут вот хворь налетела, сердце прихватывает чего-то… — дед помрачнел на мгновенье лицом, и тут же снова разгладил морщины мягкой улыбкой. — Ну, да ничего, с Божьей помощью справлюсь. А, может, и старик поможет.

Вдруг где-то рядом раздался возмущенный «крь-кррь-крррь-крюйу» и над головами людей метнулся мородунка. Дед с интересом проводил кулика взглядом. А тот развернулся почти на месте и еще раз прошелся с пронзительным криком над телегой, нырнул вниз у морды жеребца и исчез в траве у реки. Трудень никак на кулика не отреагировал. Больно надо на всяких птичек внимание обращать.

— Гнездо защищает, — одобрительно закивал дед. — Хорошая птаха. Полезная.

— А чем полезная?

— Чем? Да хотя бы тем, что мимо нее тихо не пройдешь. Обязательно всех в округе предупредит о том, что опасность рядом.

— Это значит, если кто за нами пойдет, мы сразу узнаем?

— Э… смышленый какой, — дед поерзал, подтянул под бок тюк со свежей бычьей шкурой, что вез на хутор старику, и улегся поудобнее, — вроде никому не говорили, что на Горючий камень собрались, но мало ли что.

Горий спрыгнул с телеги и пошел рядом.

— Это понятно. Осторожность не помешает. Дед, а как старика-то зовут? А то я только Светлый слышал.

— Старика? — задумчиво протянул Несмеян, — а по-разному его кличут. Светлый — это как обращение. А так, для своих, с кем дружен, он — Воинко, это его мирское имя. Для всех вообще он — Белогост. Так старика стали звать, когда он появился у нас лет щестьдесят назад с идолом на телеге. Как только через все заставы и городки прошел? Издалека ведь пробирался. Так его и называй — Белый гость. Тут и Белбога поминаешь и его как светлого гостя уважаешь. Особенно по-первости. Ну а дальше он сам подскажет, как кликать.

— Дед, а он знает, что я приеду?

Несмеян неспеша подтянул онучи* на лодыжках и хитро прищурился:

— Знамо, ведает. Он все ведает.

— Так уж и все?

— А вот скоро сам узнаешь…

Постепенно дорога заползла под кроны высоченных сосен. Речка осталась позади, дед с внуком начали углубляться в чащу, поднимающуюся по склону. Сюда солнце пробивалось поменьше, и травы сразу поредели. Вместо них дорогу теперь указывал слегка примятый мох с крапинками еще не спелой голубики и брусники. Дохнуло жарким сосновым ароматом: разогретой смолой и хвоей. Телега лениво запереваливалась по неровностям. Дед тоже сполз с сена и, придерживая вожжи, зашагал рядом. Внук забежал к нему сбоку:

— Деда, а сколько ему лет?

Несмеян поправил сползший за ним клок сена:

— Это никто не знает. Когда я мальцом бегал, он уже стариком слыл. Мне уже, почитай, восьмой десяток, так что считай сам.

Горий присвистнул: