Страница 7 из 41
— Ну что тут у вас?
— Проходи, полюбуйся, — Симакин широким жестом показал вглубь лаборатории. — Вот она твоя посылка.
На столе стоял средних размеров фанерный ящик. На его крышке помимо адреса центрального офиса СВР действительно красовалась приписка, сделанная от руки красным маркером, «Полковнику Уколову лично».
— Думаешь, может быть, бомба?
Симакин пожал плечами.
— Черт его знает, все может быть. И бомба тоже. Я уже послал за кинологом. И за саперами, — он сделал паузу. — Чай будешь?
— Да нет, я только что кофе попил.
— А я выпью.
Он налил из чайника большую кружку кипятку, опустил в нее чайный пакетик и начал накладывать сахар. Уколов насчитал целых пять ложек.
— Надо на всякий случай почерк по базе пробить. Вдруг этот даритель у нас числится?
Симакин обиженно поджал губы.
— Обижаешь, Николай Георгиевич, — он принялся яростно размешивать сахар. — Уже проверил. Не числится. Да ты присаживайся.
Уколов уселся в кресло. Симакин шумно отхлебнул чай из своей гигантской кружки и блаженно закрыл глаза.
— Все-таки сладкий чай утром это самое лучшее.
— Мне сегодня утром опять на телефон сообщение пришло по поводу выигрыша в австралийской лотерее, — Уколов шуткой попытался стряхнуть с себя напряжение, которое вызывал в нем стоящий на столе ящик. — Может, это и есть приз?
— Не уверен, — откликнулся Симакин. — Я, конечно, согласен с тем, что в жизни может быть всякое, но с одной важной оговоркой. При всей справедливости вышесказанного необходимо помнить, что некоторых вещей в жизни не может быть никогда. Это называется реалистичное отношение к миру. Да ты и сам это прекрасно знаешь.
В этот момент раздался стук в дверь, и в лабораторию вошел кинолог Виктор Авдеев. На коротком поводке он вел свою любимицу — служебную овчарку Дарью.
— Привет, Сереж, — поприветствовал кинолог Симакина. — Здравствуйте, Николай Георгиевич.
— А вы оперативно, — одобрительно сказал Уколов. — Ну что, приступим или дождемся саперов?
— Да чего их дожидаться? — Авдеев пожал плечами. — Если внутри бомба, Дашка почувствует. Вот тогда надо будет ждать саперов, и лучше за дверью.
— Тогда приступим, — решил Уколов.
Когда Авдеев и Дарья двинулись по направлению к ящику, тишина в лаборатории стала такой, что Уколов услышал, как громко стучит его собственное сердце. Даже Симакин оторвался от своего чая и напряженно наблюдал за происходящим.
Авдеев остановился с овчаркой в трех метрах от ящика и что-то сказал ей на ухо на каком-то своем, одним им понятном, языке.
Дарья подошла к ящику и замерла на мгновение. Даже непосвященному было заметно, как напряглись под шерстью собачьи мышцы.
— Бомба? — громким шепотом поинтересовался Симакин.
Авдеев отрицательно покачал головой.
— Если бы была бомба, она бы залаяла.
— Тогда что?
Авдеев ласково погладил Дарью по холке.
— Что там, Дашка?
Овчарка отступила на шаг и грозно зарычала.
— Что там? — теперь вопрос повторил Уколов.
— Сейчас узнаем, — Авдеев успокаивающе погладил собаку. — Сереж, дай что-нибудь открыть ящик. Плоскогубцы там или нож.
— Ты уверен? Может, все-таки саперов дождемся?
— Не учи меня делать мою работу, — неожиданно резко огрызнулся Авдеев.
Симакин с сомнением посмотрел на Уколова. Полковник почувствовал, как у него вспотела шея. Овчарка продолжала рычать. Полковник вытер шею платком.
— Давайте откроем эту чертову коробку, — решил он.
Симакин принес плоскогубцы и нож, и они вдвоем с Авдеевым принялись аккуратно вскрывать ящик.
Рычанье собаки перешло в надрывистый лай.
— Вроде все, — Симакин отложил плоскогубцы и медленно начал снимать крышку.
Напряжение в лаборатории достигло высшей точки.
Следующие минуты прошли для Уколова, как в замедленной съемке. Он отчетливо видел, как отшатнулся Симакин. Как побледнел Авдеев.
Уколов сделал несколько шагов вперед и заглянул внутрь ящика. Авдеев оказался прав, внутри не было никакой взрывчатки. Со дна ящика на Уколова смотрела отрезанная человеческая голова.
Это была голова специального агента Кирилла Байкова.
Глава четвертая
Генерал Рокотов сидел за столом своего кабинета в самом мрачном расположении духа. Сейчас его лицо казалось еще более морщинистым, а костлявый череп еще более лысым.
Шторы в кабинете были плотно задернуты, не пропуская ни уличного света, ни уличного шума. Единственным шумом, который раздавался в кабинете, был мерный гул вентилятора.
Внезапно тишину прорезал новый звук, пронзительный и дребезжащий, он заставил Рокотова поморщиться. Он с отвращением посмотрел на наручные часы и отключил будильник.
Опять пришло время пить таблетки.
В последнее время Рокотов был вынужден принимать их регулярно. На этом настаивал личный врач.
Впрочем, Рокотов и сам чувствовал, насколько он сдал в последнее время. Разумеется, он все еще мог дать фору многим другим, но это был уже не прежний генерал Рокотов, который мог не спать по нескольку дней кряду, не прибегая к помощи каких-то там таблеток.
Генерал налил из графина стакан воды и открыл ящик стола. Все необходимые ему таблетки он рассортировал по маленьким сверткам, на каждом из которых было написано время приема. Таким образом Рокотов пытался свести к минимуму чувство неловкости, которое он испытывал каждый раз, когда кто-нибудь из коллег становился невольным свидетелем его «процедур».
Генерал не привык, чтобы посторонние видели его слабым. Особенно подчиненные.
Он проглотил четыре пилюли, завернутые в бумажку с надписью «9:00», запил водой и быстро задвинул ящик стола.
В дверь постучали, и в кабинет вошел начальник отдела расследований генерал Лямин.
— Доброе утро, Владимир Тимофеевич.
Привычно безликий и отстраненный голос Лямина как нельзя лучше подходил ко всему его облику. Тощего и сутулого Лямина в его маленьких золотых очках можно было принять за кого угодно, но только не за человека с железной волей и острым аналитическим умом, который к его шестидесяти годам не только не потускнел, но наоборот обострился.
— Не очень оно доброе, Виталий Сергеевич, — хмуро сказал Рокотов. — Слышал уже?
— Совсем обнаглели, — кивнул головой Лямин.
Неожиданно Рокотов резко шлепнул ладонью по столу, так что зазвенели стаканы.
— Ну, где носит Уколова? Я же сказал быть ровно в девять!
— Не кипятись, Владимир Тимофеевич, — голос Лямина звучал по-прежнему отстраненно и спокойно. — Раз опаздывает, значит, что-то экстренное. Уколов — человек пунктуальный, без веской причины опаздывать не будет. Как твой внук?
Лямин прекрасно знал, что упоминание о внуке всегда действовало на Рокотова успокаивающе. Вот и сейчас внезапная вспышка гнева мгновенно улетучилась.
— Ничего, чувствует себя все лучше и лучше. Конечно, врачи его наблюдают, но вроде все в порядке. А твоя спина как?
Последние месяцы Лямина одолевал ревматизм.
— Да по-прежнему, растираюсь спиртом. Помогает, — он покачал головой. — Хотя иногда так прихватит, не рад, что жив.
— Старые мы с тобой стали, Виталий Сергеевич, — Рокотов попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то кривой.
— Ну, при нашей-то работе, — усмехнулся в ответ Лямин, — вообще хорошо, что живы.
Рокотов опять помрачнел.
— Где все-таки его носит?
В дверь постучали, и на пороге кабинета возникла подтянутая фигура адъютанта Рокотова полковника Козырева. В руках он держал объемистую папку.
— Владимир Тимофеевич, — Козырев бодро подошел к начальнику, — здесь все документы по специальному агенту Байкову, как вы и просили, — Козырев повернулся к Лямину: — Доброе утро, Виталий Сергеевич.
Лямин, молча, кивнул головой.
Каждый раз, когда он видел Козырева, он машинально начинал составлять про себя его психологический портрет. Чисто профессиональная черта — оценить настроение коллеги, его рабочие качества, его амбиции и возможные перспективы продвижения по службе. Его склонность к предательству.