Взрыв в бухте Тихой

Постепенно разбирался завал. И вот, когда была отодвинута огромная каменная глыба, открылась темная нора, уходившая в толщу горы. Отвалили еще несколько обломков скал — показалось начало широкого туннеля. Из него пахнуло сыростью и тленом.

— Пробили-таки, сволочи, штольню, — проговорил Буранов. Остальные молчали.

Шорохов и еще один старший лейтенант в пехотном обмундировании с приборами и сильными фонарями на груди первыми вошли в туннель. За ними следовали полковник Земляков, Буранов, капитан второго ранга Крестич. Рыбакову стало хуже, и он лежал в медпункте.

Проход тянулся метров пятнадцать, а затем путь перегородила бетонная стена с толстой металлической дверью. Дверь была полуоткрыта.

— Торопились и закрыть не успели, — опять сказал Буранов. И снова все промолчали, только Земляков приказал:

— Тщательно обследовать!

Ничего подозрительного здесь не оказалось. Резко взвизгнули заржавленные петли, дверь открылась, и офицеры очутились в большом прямоугольном коридоре, из которого вели несколько таких же массивных металлических дверей. Одна из них оказалась открытой. Сосед Шорохова направил туда луч света. Все увидели обугленные канцелярские столы, высокие стеллажи, кипы обгорелых бумаг.

— Не заходить туда! — распорядился полковник. — Закрыть дверь!

Следующая дверь долго не поддавалась; когда, наконец, удалось сдвинуть с места штурвального типа засовы, она открылась, Шорохов невольно отшатнулся: на всем видимом пространстве, тесно прижавшись друг к другу, лежали белые кости скелетов. Пристально глядели пустые провалы глазниц, в жутком оскале блестели зубы.

— Сволочи! Здесь же живые люди были, когда они штольни взорвали, — сдавленным голосом проговорил Буранов.

— Закрыть! — приказал полковник.

Оставалась еще одна дверь. Когда открыли и ее, за ней оказалась другая. Она привела в большой квадратный, совершенно пустой зал. Массивный свод, двухметровые бетонные стены — все говорило о необычайной прочности сооружения. Пол зала был весь исщерблен, в каких-то темных пятнах, стены и потолок закопчены, в выбоинах.

— Да ведь здесь испытывались действия взрывчатых веществ на людей! — воскликнул Александр Александрович. — Я уже однажды видел такую, с позволения сказать, «лабораторию»…

— Выйдемте отсюда, — предложил Крестич.

И когда все очутились снаружи, полковник Земляков сказал:

— Есть предположение, что мы открыли таинственную лабораторию «Зет». В ней, по-видимому, проводились чудовищные испытания действия взрывов на организм людей. О том, что такая лаборатория существовала, было известно: из лагерей военнопленных в нее часто увозили людей, из порта доставлялась взрывчатка, но где она находилась, установить не удавалось. Во время боев за бухту ни один пленный не был захвачен, все оставшиеся в живых погибли в море, когда катер накрыли прямым попаданием снаряда. В ближайшее время будет создана специальная комиссия, она все выяснит. А пока мы вынуждены поставить здесь охрану.

— Да, оказывается тот боннский политик не такой уж мирный барашек, каким прикидывается, — заметил Буранов. — Ну что ж, вскоре весь мир еще раз убедится, на кого опирается федеральное правительство.

Шорохов с Олей остановились у края невысокой скалы. Редкие фонари на стройке боролись и не могли побороть бархатный сумрак ночи. Внизу, под ногами, лежал овальный клочок звездного неба — бухта. В дальнем углу ее стоял катер; освещенные иллюминаторы, отражаясь в воде, дрожали: казалось с катера стекают ручейки огней. Такая тишина стояла вокруг, что даже говорить было неудобно. И они стояли, прижавшись друг к другу, и молчали.

Работа закончена. И бухта, и берега ее очищены от всего, что могло бы угрожать жизни людей. Правда, еще немало придется потрудиться, чтобы выяснить все, связанное с лабораторией «Зет», но там минеры не нужны, этим занимаются другие люди, другой, хотя и несколько сходной специальности.

Нелегко далась победа. Сколько раз за эти немногие дни моряки находились на волоске от смерти, а Бондарук… И Шорохов взглянул туда, где похоронены старший техник-лейтенант, брат Оли и еще один моряк. Но виднелся только тяжелый массив скалы, темнеющей на фоне светловатого неба.

Трудно пришлось, но Шорохов не чувствовал усталости — в душе его было радостно. И не только потому, что успешно выполнено сложное и опасное задание и что он сам работал неплохо, он здесь приобрел опыт и… Олю. Эти дни она всегда была рядом с ним, он постоянно видел перед собой ее глаза, его постоянно сопровождали ее ласка, ее любовная забота. Как все это помогало ему! Теперь они уже никогда не расстанутся, и в порыве любви и благодарности он крепко-крепко прижал ее к себе.

— Ты что? — ласково спросила она.

— Да вот вспомнил — мы однажды с Бондаруком мечтали: пройдет несколько лет и здесь вырастет большой поселок. На берегу, где мы гранаты и снаряды откапывали, будут сады, парк возникнет. А там — музыка, танцы. И это будет! Тогда, смотришь, и поселок переименуют, назовут его «Рудничный».

— Ну, нет! — возразила Оля. — Сколько уже Рудничных в стране есть!.. Назовут как-нибудь поэтически, например, поселок Бухты синих струй.

— Было уже такое название.

— Где?

— В рассказе Ефремова.

— Так там «Бухта радужных струй».

— Ничего, — снова обнял ее Виктор. — Народ придумает хорошее название! Только, чтобы в ней больше никогда не было мин…

— И не только в ней — нигде!..

И снова они замолчали. Оля смотрела на своего Виктора и удивленно-радостно думала:

«Вот он какой!..»

Много хорошего она видела в нем, за это и полюбила, но никогда не предполагала, что он способен на такое. Разрядить две мины! Может быть, когда-нибудь после, когда накопится достаточный опыт, знания!.. Нет, такого от него даже она не ожидала.

И оттого, что они друг в друге открывали все новые и новые хорошие качества, любовь их все более крепла. И вот они стоят молча на берегу бухты, и любовь их так велика, что не нуждается во внешних проявлениях. Не нужны здесь и слова. Когда о любви говорит все — глаза, губы, каждый мускул, каждая клеточка тела, — что может сказать язык!

А завтра домой, и впереди их ждет счастье…

Катер уходил все дальше и дальше в море, вот уже и вход в бухту нельзя различить среди нагромождения темных скал, а моряки стояли у борта и смотрели на удаляющийся берег. Немного времени пробыли они в бухте Тихой, а как-то привязались к ней: ведь и побережье бухты, и каждый метр ее дна обследован их руками. А Бондарук… И каждый не раз вздохнул, глядя на белые обелиски на вершине скалы.

…Вечером капитан третьего ранга Рыбаков лично докладывал командиру соединения о выполнении задания.

— Весь личный состав работал хорошо, особенно отличился лейтенант Шорохов.

— Хороший офицер? — спросил капитан первого ранга.

— Отличный! — подтвердил Рыбаков. — Правда, сначала прорывалась этакая юношеская самоуверенность, нам, мол, все нипочем. А когда столкнулся по-настоящему с ратным трудом минера да сам чуть не подорвался, повзрослел. Особенно на него повлияла гибель старшего техника-лейтенанта Бондарука. Ведь они дружили. А сейчас Шорохов, пожалуй, справится с любым заданием. И я уже подумываю — не пора ли мне в отставку уходить.

— Ну, об этом еще пока разговор вести не стоит, но нам нужен надежный человек для выполнения серьезного задания. Вы больны…

— Я готов выполнить приказ!

Командир соединения помолчал.

— Недалеко от фарватера, — негромко начал он, — обнаружена затопленная баржа с боеприпасами. Не исключена возможность, что она заминирована. Может быть, придется опускаться под воду. Я советовался с врачами, они не рекомендуют посылать вас. Если выполнение этого задания возложить на лейтенанта Шорохова?

Рыбаков немного подумал и ответил несколько смущенно:

— Он на днях женится…